Борис Дубровин известен читателям как поэт. "О годах забывая" - первый сборник его прозы. В него вошли две повести: "Вдали и - рядом" и "О годах забывая".
В повестях показана жизнь и боевые дела советских пограничников, их нравственная чистота, высокое чувство долга, дружба и любовь. В самой сложной обстановке, в любых условиях, мужественно действуют воины-пограничники, проявляя беззаветную преданность Родине.
Герои книги сталкиваются не только о вражеской агентурой. Острые конфликты возникают и при решении коренных вопросов службы, воспитания воинов, семейных отношений. Автору удалось психологически верно показать сложный мир своих героев, их высокие душевные порывы.
Содержание:
ВДАЛИ И - РЯДОМ 1
О ГОДАХ ЗАБЫВАЯ 34
О годах забывая
ВДАЛИ И - РЯДОМ
I
Я шел в пограничное училище и думал о встрече с полковником Муромцевым: каков он? Как примет меня?
Впереди показались квадратные ворота, напоминающие зеленую обложку книги. На ее плоскости - две красные звезды. Строгая, пожалуй, суровая обложка. Далеко от границы я ощутил молчание рубежа.
Обложка приоткрылась.
Передо мной - первая страница сосредоточенной тишины, напряженной деловитости, ритма, рассчитанного на долгие годы, на немалые перегрузки. Далеко до границы, но рядом в зеленых фуражках офицеры, они видели в упор глаза смерти. Какие только ветры не овевали офицеров, формируя их характеры и волю. Какие только ураганы не силились сбить их с ног!.. Ураганы, случалось, и сбивали с ног, но с пути - никогда.
Ряды курсантов - строки будущих подвигов, книг и легенд. Вот оно - грядущее границы. Кто они? Какие истоки породили в них неодолимое влечение к этому кремнистому руслу уставной жизни?
Полковник лет сорока, коротко постриженный, по-спортивному ловкий, широко расставленными серыми глазами вбирает проходящий взвод и отдает честь. Широкоскулое, жесткое лицо угловато и неподвижно. Словно ветры Заполярья и вихри пустыни смахнули с этого закаменелого лица все, кроме собранности, и прорезали на память о дозорных тропах тонкие тропки морщин. Увидев его подтянутость, и взвод подтягивается еще больше, с удовольствием рубит строевым. Нет, не такое уж каменное лицо у замполита. Его глаза умеют не только охватывать взвод целиком, но и видеть поочередно каждое лицо. И между каждым проходящим курсантом и встречающим его взгляд полковником мгновенно совершается неведомый мне разговор. Эти быстрые глаза меняют силу блеска, целая гамма чувств - от одобрения до иронии - вспыхивает в их отсветах. Доли мгновений - и он меняется, оставаясь все тем же пристальным и жизнерадостным.
Он идет по расчищенным дорожкам, ощущая пружинистость и свежесть утренней земли. Тополя застыли навытяжку в новеньких мундирах мерцающей листвы. И я вижу: он мысленно здоровается с ними.
"А он - жизнелюб, - думаю я о полковнике. - Но много ли Евгений Владимирович Муромцев знает о своих курсантах? Порой, наверное, некогда оглянуться на свою жизнь".
Входим в здание училища, где необычайная тишина заставляет вслушиваться в шум наших шагов. На ходу стараюсь получше рассмотреть Евгения Владимировича. У него крупные черты лица, прямая спина, руки рабочего с отчетливыми венами. Вот и кабинет полковника. Довольно вместительный, но Евгению Владимировичу в нем тесновато. Он садится не за свой стол, а за перпендикулярно поставленный к нему, длинный, покрытый зеленой скатертью. Сажусь напротив, успеваю заметить обилие книг в шкафу поодаль. Справа от меня - пластмассовый макет погранзнака, а около макета, на столе, пачка писем, адресованных лично полковнику Муромцеву. Из-под них выглядывают бланки телеграмм.
Лицо Евгения Владимировича, сквозь листву освещенное трепещущими лучами, кажется более подвижным, меняет оттенки. Пауза прерывается осторожным стуком в дверь, и на пороге - щеголеватый, упругий лейтенант. Голос его звенит, в обычные слова вкладывается какой-то добавочный смысл.
- Товарищ полковник, разрешите! - Лейтенант уже чувствует: появился не вовремя. Открытое лицо затеняется смущением. А у полковника широкая, приветливая улыбка. Это сбивает меня с толку. Он любуется офицером и мягким басом отзывается:
- Нет, голубчик, занят. Повремени…
Лейтенант лихо козыряет, прищелкивает каблуками, мгновенно поворачивается через левое плечо и бесшумно закрывает за собой дверь. Но в кабинете еще звучит его голос, еще вижу, как вспыхнули при повороте звездочки на правом погоне.
- Аж завидно! - повторяет мою мысль полковник.
Мне кажется, полковник доволен своим умением читать мои мысли. Несколько неожиданно для себя без околичностей спрашиваю довольно неуклюжее:
- Вы все знаете о своих курсантах?
- Что положено. - Ответ его из-за своей официальности почти обиден. Улыбка снисходительна, будто я задал известному математику сложнейшую задачу: сколько будет дважды два?
Его серые пристальные глаза внимательно рассматривают меня. Я поправляю очки безымянным и большим пальцами правой руки, заслоняясь от его взгляда. Опустив глаза, снова вижу на столе корреспонденцию.
- Скажите, Евгений Владимирович, это вам?
Полковник кивает выжидающе.
- Нельзя ли мне взять наугад письмо или, допустим, телеграмму и попросить вас рассказать об отправителе?
Ирония в приподнятой левой русой брови. Иронично движение правой руки с ветвистыми бледно-голубыми венами.
- Пожалуйста! - И он опускает правую руку на стол. Думается, он не готов к такому эксперименту. Однако я настойчив.
- Мне бы очень хотелось, но в этом нет никакой преднамеренности. Вот она, жизнь… случайность…
- А случайность - пересечение необходимостей, - процитировал он кого-то. Мне это помогло.
- Да, вот именно… необходимостей. Меня, Евгений Владимирович, преследует желание узнать о детстве ваших воспитанников, об их окружении. Порой невзначай оброненное слово взрослого…
- Может изменить направление жизни, судьбы ребенка? Это вы хотите сказать? - перебил он меня, помогая короче сформулировать мысль.
- Да, это, или примерно это, я и хотел сказать. Проходит детство, и мы многое забываем. Но ничего не исчезает, все откладывается в душе.
- Вы сказали о слове, оброненном невзначай, да?
Я кивнул.
- Так вот, в детстве, на мой взгляд, - и Евгений Владимирович придвинулся ко мне, - в детстве наша душа - черноземное благодатное поле, жадно ждущее семян. Но на этом поле детской души и камни могут прорасти, и, увы, порой прорастают. - Он вздохнул.
- Так разрешите, Евгений Владимирович, взять наугад? - Я глазами указал на груду писем и телеграмм.
- Пожалуйста, - согласился он.
Я скользнул глазами по изображению сибирской лайки на марке. Вскинув голову, собака будто старалась привлечь к себе внимание. Четкий, красивый почерк на конверте с обратным адресом чем-то на миг заинтересовал меня.
- Ну вот это письмо, - сказал я, на самом деле думая о телеграмме, - или это… - И тут его лицо посветлело. Но я дотронулся до бланка телеграммы с изображением цветущих тюльпанов: - Нет, вот это, вот эту телеграмму. - И я взял бланк.
- М-да, - он принял из моих рук бланк телеграммы, - вот вам и случайность - пересечение необходимостей, - буркнув себе под нос, покачал головой. Левая бровь приподнялась, но не иронически, а озабоченно. - Задачку задали…
- Трудную? - не без внутреннего удовлетворения сочувственно спросил я.
- Да уж нелегкую, признаюсь.
- Интересная судьба?
- Судьба у каждого интересна, есть своя поэзия в каждой биографии. А у этого человека - судьба особая. - И глаза его потеплели, когда он взглянул на телеграфный бланк.
- А время у вас есть? - спросил полковник.
- Да, я уезжаю завтра.
- М-да… - Он вздохнул. - Это человек с интересной биографией… Что ж, если располагаете временем и хотите узнать больше, чем в анкете и в словах заявления о приеме, то вечером сегодня ко…
На полуфразе его прервал звонок телефона.
- Полковник Муромцев! Слушаю! Да, товарищ генерал, так же, как и час назад, я докладывал. Ничего не изменилось. Нет, я настаиваю! Если разрешите… - лично. Тем лучше, если немедленно! - Во время разговора лицо отвердело. Умеет принять решение и постоять за него. Да и круто заворачивает, но не заискивает перед начальством.
Полковник Муромцев хмуро положил трубку и, не снимая с нее руки, продолжал наш разговор?
- …То сегодня вечером, часам к семи, приходите ко мне. Если вот, - кивнул на трубку, - через два часа не укачу в командировку. Служба. - Он снова снял трубку цвета слоновой кости, а на ее фоне крепкие загорелые пальцы стали еще внушительней. - Говорит Муромцев. Машину мне. Да. Да. Сейчас же. - Опустил трубку на рычаги, и мы одновременно с ним встали. - Позвоните предварительно, - и мы покинули кабинет.
Новенькая "Волга", сияя в лучах солнца, подруливала к тротуару. Полковник Муромцев подвез меня до ближайшей остановки. Предложил довезти до гостиницы, но я, зная, что он торопится, отказался, поблагодарив за любезность. Вылезая из машины, я уточнил номер его телефона.
Без двадцати семь я позвонил ему домой.