Ново-Алексеевку заняли зеленые из отряда Катюши. Евстафий Павлович узнал об этом, когда катюшинцы, имевшие на фуражках отличительный знак - зеленую ленточку - пошли с обыском по домам. Они искали самогон, оружие, патроны, мануфактуру и врагов, не успевших бежать из деревни.
- А это кто такой? - спросил хозяйку рослый катюшинец, с любопытством переводя взгляд с Евстафия Павловича на Ласточку.
- Заезжий.
- А кобыла чья?
- Моя! - ответил коневод.
- Добрый конь! Оружие есть?
- Нет.
- Документ имеешь?
- Конечно.
- Покажи!
Евстафий Павлович вынул мандат и нехотя протянул для просмотра.
- Ученый коневод… Це-це… Ученый! Офицер будешь?
- Нет!
- Проверим! Идем в штаб.
Евстафий Павлович вскочил на Ласточку и поехал впереди катюшинца. О грозившей опасности он не думал. Мысли его текли в одном направлении - к Светлейшему. Где теперь искать жеребца? В какую сторону и куда умчался Забира со своим отрядом? Отпустят ли катюшинцы его в дальнейшую поганю?
Штаб помещался в хате мельника. Хозяева поспешно перебрались в кухню, предоставив большую светлую горницу в полное распоряжение Катюши. Атаманша, видимо, чем-то озабоченная, ходила в одиночестве из угла в угол с папиросой в зубах. Под расстегнутой кожаной тужуркой виднелась солдатская гимнастерка. Коричневая офицерская фуражка с зеленой нашивкой, лихо заломленная набекрень, прикрывала золотые кудри женщины. На скуластом, некрасивом, слегка рябоватом лице светились черные беспокойные глаза.
- Захватили! - сказал катюшинец, представляя арестованного коневода Катюше. - Может, офицер или коммунист.
- Разберемся!
Золотоволосая женщина окинула быстрым взглядом невзрачную фигуру Евстафия Павловича и села на подоконник открытого окна.
"Так вот какая она, Катюша Золотая голова!" - Пряхин с любопытством рассматривал знаменитую атаманшу.
Он слышал о ней много, особенно последние месяцы. Рассказывали, что Катюша с детства была наездницей в цирке, а когда немцы убили ее жениха, ушла добровольцем мстить за его смерть. Людская молва навесила ей на грудь георгиевские кресты и медали, заработанные в конной разведке. Говорили, что, совершив чудеса храбрости, чудом бежала она из германского плена накануне Февральской революции, а в революцию сошлась в Петрограде на даче Дурново с анархистами. По их настоянию и поехала она на родную Украину строить свободный мир анархии. Здесь снова пришлось ей встретиться с немцами, и снова. Катюша воевала с ними, да так успешно, что германскому командованию срочно понадобилось назначить за ее рыжеволосую голову награду в десять тысяч рублей золотом. Вот тогда-то за Катюшей и закрепилось прозвище Золотая голова.
- Кто-будешь?
- Коневод Эрании.
- А не врешь?
Пряхин протянул мандат.
- Я не привык, чтобы женщины так разговаривали. Имейте уважение к моему возрасту. Вы мне во внучки годитесь!
Катюша посмотрела мандат. Рябое лицо ее оживилось.
- Хороший жеребец?
- Потрудитесь прочитать еще вот это! - уклонился от объяснений Пряхин и протянул меморандум. - Здесь изложено все подробно, что и к чему.
Катюша, видимо, заинтересовавшись судьбой Светлейшего, с большим вниманием читала меморандум.
- Но где же вы думаете искать Забиру? - спросила она, смягчая тон и переходя на "вы".
- Я уже догнал его. Он находился тут, в Ново-Алексеевке, но ваш отряд прискакал не вовремя.
- Светлейший был здесь?!
Катюша высунулась в раскрытое окно и закричала.
- Алеша! Айда сюда! Скорей!
Через минуту дверь распахнулась и в комнату вошел бледнолицый мальчик в офицерском френче, поскрипывая высокими щеголеватыми сапогами с лакированными голенищами. Мальчик повернулся боком, и Евстафий Павлович увидел у него на спине горб.
- В чем дело? - спросил Алеша, поднимая на коневода большие синие глаза, опушенные длинными ресницами.
- Почитай!
Горбун читал меморандум молча, не спеша. Пряхин внимательно следил за его прозрачным болезненным лицом.
- Ну?
- Забира только что был здесь. Из-под носа ушел с жеребцом.
- Жаль, - промычал Алеша, возвращая меморандум Катюше. - Надо бы его к ногтю.
- А может быть, догоним? Чую, жеребец мировой!
- Как хочешь!
- Я возьму десять хлопцев и догоню, - Катюша торопливо застегнула кожаную тужурку. - А ты езжай в Веселый Яр. Старика не забудь с собой захватить. Слышишь?
- Обязательно! Я его пощупаю за бороду. Не иначе, как шпион подосланный.
- До меня только не кончай, Алеша! - приказала атаманша, поправляя фуражку.
По рассеянности, видимо, занятая своими мыслями, она вернула меморандум коневоду. Он поспешно убрал его в боковой карман.
Катюша вышла на крыльцо и, вложив четыре пальца в рот, пронзительно свистнула. Всадники мигом слетелись со всех сторон на ее разбойничий свист. Что говорила атаманша, Пряхин не слышал. Он только видел, как шевелились ее губы, красные и подвижные, словно червяки. Потом Катюша как-то по-особенному, не по-кавалерийски, с необыкновенной легкостью, поразившей коневода, вскочила на великолепного вороного коня и подала команду. Десять всадников с диким гиканьем поскакали следом за атаманшей.
"Вот так амазонка", - подумал Пряхин.
Горбун молча наблюдал за коневодом, не сводя с него задумчивых синеватых глаз. Алеша был хорошо выбрит и надушен, черные волосы он носил аккуратно расчесанными на прямой пробор. Они были густо смазаны бриолином, и голова его блестела, как новая галоша. Пряхин заметил: на тонких холеных пальцах горбуна сверкали бриллиантовые перстни.
- Что вы на меня уставились? - грубовато спросил Евстафий Павлович, не выдержав холодного змеиного взгляда.
Горбун чистил ногти и невозмутимо молчал.
"Сумеет ли Катюша догнать Забиру? - думал Пряхин. - Чем кончится погоня? И вернет ли она Светлейшего в Эранию, если добудет его? Может быть, горбун посоветует оставить жеребца в отряде? Может быть, он захочет взять его себе? Видать, урод любит дорогие вещи. Бриллианты он набрал достаточно крупные. Резал, вероятно, буржуев, а драгоценности отбирал. Палач!".
Горбун не сводил пристального взгляда с усталого лица коневода. Молчание становилось мучительным. Евстафий Павлович нервно потер ладони. Он чувствовал, сейчас им овладеет бешенство. Кровь стучала в виски. Тяжелый комок подкатывался к горлу, затрудняя дыхание. "Надо закурить".
Дрожащими пальцами Пряхин свертывал самокрутку. Золотистый табак сыпался на колени. Долго высекал огонь из кремня. Трут упорно не загорался.
В синих глазах горбуна мелькнуло подобие презрительной усмешки.
- Вот вам огонь! - сказал он вежливо и, подойдя к Евстафию Павловичу, щелкнул серебряной зажигалкой.
- Благодарю!
Пряхин закурил, а горбун, скрипя новыми сапогами, молча вышел из комнаты. И коневод почувствовал душевное облегчение. Глубоко затягиваясь, он курил цигарку за цигаркой, пуская кольца дыма, распускавшиеся нежными завитками тончайших локонов.
"Кажется, попал я в переплет, - сказал про себя Евстафий Павлович, когда, накурившись, ощутил полное успокоение. - Забира перед этим горбуном - светлый ангел!.."
Потемкин становится врачом
