- Только потому я с вами и говорю… Так вот, запомните: с этого дня мы начинаем нашу последнюю игру. Мы ставим страшную ставку!
- То есть?
- Мы надеваем на всю организацию маску. Все - в масках!..
Мое сердце сжалось испуганно, радостно и тревожно.
Я ли не знал этого существования под шапкой-невидимкой, которую каждую минуту случайность могла сбросить с плеч вместе с рискующей головой! О, как знаком, страшен, близок и чужд был мне этот вольный и невольный маскарад!
Но там под маской ходили отдельные люди. Теперь на это шла целая организация.
- Не рискованно ли? Как осуществить этот план? Где найти это разнообразие изобретательности?
Рейнгардт продолжал:
- В мире нет ничего невозможного. Все достижимо! Надо только уметь рисковать! Кучка большевиков оседлала Россию, а мы… Мы - не кучка! Мы - армия. С нами - все офицерство страны. И мы сейчас - единственная сила.
Я перебил его:
- Но мы не объединены… Мы все расползлись…
- Сполземся… В нужный час объединимся все.
- Когда?
- Скоро!.. Надо только начать…
- Как?
- Надо…
Рейнгардт остановился. Его внимательные, властные, гипнотизирующие глаза впились в меня, приказывая, испытывая, будто вновь сомневаясь во мне и разгадывая мою душу.
- Надо идти… всем без изъятия… на службу к большевикам!
- Всем?
- Да! Всем нам, испытанным членам нашего священного союза.
- Куда же?
- Вопрос умен. Я отвечу вам точно. Но раньше задам тоже вопрос: известно ли вам, что Подвойский уже был у Троцкого?
- Мне об этом вскользь говорил Кирилл…
- Ага… Но тогда мы еще не знали результатов. Теперь я вам могу сказать, что Троцкий согласился…
- На что? На то, чтоб мы заняли офицерские места в его красной армии?
Мой вопрос прозвучал иронически. Рейнгардт это расслышал.
- Нет, не то. Стать на взводе, даже получить роту или батальон - не штука. Нет, дело шире, существенней и важней.
И торжественным голосом он докончил:
- Вам разрешено создать военные Особые отделы. Понимаете?
- Не совсем.
- Так вот, вообразите. Мы получаем все права военной разведки и контр-разведки. Вы знаете, что это значит? Это значит, мы создаем военные чека. Попробуй тогда - обыщи нас, уличи или арестуй! Мы сами всякого арестуем…
Из соседней комнаты быстро вошел Трофимов, взял меня ласково сзади за плечи и встряхнул.
- Я докончу вам за него, - сказал он.
Я повернул к нему голову.
- Начальником петроградского Особого отдела назначается… Кто? Как вы думаете, дорогой капитан?
И, не дав мне выговорить слова, Трофимов весело бросил:
- Он!
Рейнгардт спокойно ответил:
- Да, я! И вот мой план. При каждой армии мы создаем военную разведку, но также еще и подрывные минные дивизионы.
Он взглянул на Трофимова. Тот кивнул ему головой, и по этому маленькому, незаметному движению я понял, как этот страшный, жестокий, не знающий пощады человек глубоко, сильно и верующе любит Рейнгардта.
А Рейнгардт продолжал:
- Всюду ввожу своих. На всех командных должностях - мы. Для всех ответственных поручений - наши. А кадр…
Рейнгардт встал, засунул руки глубоко в карманы, прошелся по комнате и прямо, в упор, отчетливо произнес:
- Небесная империя!
- Китайцы? - догадался я.
- Да. Только они. Ни одного русского! Во всем аппарате понимаем одни только мы, мы - мозг и воля. Исполнителями должны быть желтолицые идолы: "Убивай!" - убивает; "Наступай!" - наступает. Великолепный материал! Но русских - нет! В такое дело русских не пущу, потому что мне нужно именно дело, а не митинг и не партии.
Он нервно заходил по комнате. Трофимов сидел в углу оттоманки и спокойно и удовлетворенно попыхивал трубкой.
- А расскажи, как ты собираешься у нас реквизировать машину, которой, кстати, у нас нет.
Я попросил Рейнгардта:
- Расскажите!..
- Да очень просто. Во-первых, я еду в гараж Смольного и просто покупаю машину. Разумеется, лучшую… Эх, жаль, - лучшую-то машину, манташевский Ройль-Ройс, забрал себе этот гусь Володарский. Но ничего. Отдаю ее, конечно, сюда. Получаю документ: "От реквизиции свободна"… Ну, а если мы увидим, что реквизиция все-таки угрожает - очень просто: я, как начальник петроградского Особого отдела, сам же первый ее и реквизирую…
Трофимов перебил его:
- Нет, батенька, у нас никто ее, кроме тебя, не посмеет даже тронуть за ступеньку, а не то что…
Он быстро поднялся, подошел к полевому телефону, поднял трубку.
Я с недоумением смотрел на него, на Рейнгардта, на телефон.
Трофимов обернулся ко мне:
- Сейчас увидите.
В трубку он произнес одно слово:
- Бегом!
Он подал ключ Рейнгардту:
- Открой ворота.
- Смотрите на часы! - сказал он.
Шутя я спросил:
- Почему вы меня в ту ночь, когда мы напали на вагон, называли на "ты" - теперь на "вы"?
Трофимов ответил:
- Там была служба… А впрочем, да будет навсегда между нами верное, товарищеское "ты".
Мы поцеловались.
И в ту же минуту с винтовками наперевес, с ручными гранатами в комнату ворвались возбужденные, запыхавшиеся люди.
Вся квартира наполнилась стуком, грохотом, криками.
- Где? Ложись! Руки вверх! Смирно!
Закинув руки назад, опустив голову, с выражением глубокого удовлетворения на спокойном лице, торжественный и гордый Трофимов стоял в углу.
Ворвавшиеся люди сразу остановились.
- Молодцы! - бросил Трофимов.
И в ответ на эту похвалу по комнате громко пронеслось молодое и звонкое:
- Рады стараться!
Трофимов обошел этих юных, преданных друзей, этих верных членов нашей организации, пожимая каждому руку, и во всем - в выражении счастья на их лицах, в этих стройных фигурах, в этих сильных телах - я прочел еще раз готовность умереть и самое великое счастье человека пожертвовать собой и жить смело.
Они ушли, и вся душа моя наполнилась тоже бодростью, молодостью и счастьем.
- С такими не пропадем, - сказал Трофимов, протягивая мне руку, и эту руку я пожал, как друг, солдат и брат.
- Да, мы не пропадем, - повторил я со всей силой моей веры.
Трофимов задержал мою руку в своей.
- Но кровь еще прольется, - сказал он. - И много крови!..
XXX. Встреча
Это была странная встреча, это был непостижимый день, это был ласковый вечер, это была страшная ночь.
Змеиная подозрительность, ошеломление, потрясенный дух, раскаяние и жалость, заплакавшее сердце, разбуженные воспоминания, огонь крови, стыд и ужас слились, сплелись, закружились, раскрыли черную бездну тоски, любви, безнадежности и прощения.
В то утро я шел по Разъезжей, направляясь к Пяти Углам. Я ни о чем не думал. Машинально несли меня ноги, и настроение было безразличное, будто каждую минуту я выходил из одной пустоты и входил в другую.
Опустив голову, закинув руки назад, я шагал по серым камням тротуара. Странно! Я не испытывал никаких опасений, не нес внутри себя никакого страха, я не ждал ничего нового и не предвидел никаких потрясений.
Все казалось ровным, гладким, умершим или умирающим.
Одна-единственная мысль, сосредоточенная и властная, захватила меня всего, и она была тоже об одном: о судьбе нашего дела, опасностях, окружавших организацию, риске этого предприятия и о будущем России.
Но личная жизнь казалась конченной. Ни любви, ни женщин, ни теплоты домашнего уюта я давно не знал, их не было - их не будет! Мое одиночество было холодно, мужественно и сурово.
- Что ж, - говорил я сам себе, - это монашество на миру имеет свою красоту, как тихий подвиг, как отрешение от жизни и ее соблазнов.
Думал ли я тогда, смел ли предполагать, мог ли вообразить, что мой покой, мое безразличие будут сломлены и развеяны так внезапно, нежданно и молниеносно!
Я вздрогнул. Женские руки мягко и ласково опустились на мою руку, знакомый звонкий голос быстро заговорил:
- Не прогоняйте меня! Я так хотела вас видеть. Я искала вас. Мне вы нужны, как мое последнее избавление… В моем сердце к вам нет никакой злобы. Я все поняла, все простила и забыла.
Я невольно отшатнулся… Мария Диаман!
Она стояла предо мной, все так же в черном, два брильянта сверкали и переливались в ее маленьких ушах. Слегка похудевшее, чуть-чуть побледневшее лицо было по-прежнему красиво - только теперь его черты стали еще тоньше.
- Не уходите от меня!.. Я ничего не прошу у вас… Мне нужно, чтоб вы меня выслушали… Больше ничего!.. Я измучена, я устала и истерзана.
На минуту я растерялся. Я чувствовал, как борюсь с моей нерешительностью. Эта встреча застала меня врасплох.
- Я не понимаю, что вам нужно от меня. Зачем вы меня искали? Между нами - пропасть! Между нами стоит кровавый призрак…
- Никакого призрака!.. Поймите меня…
Мы шли рядом. Не мог же я бежать от этой женщины на улице, будто преследуемый и спасающийся… от чего?
Мария Диаман продолжала:
- Я хочу только одного часа беседы… Ничего другого…
- Нам не о чем говорить.
- Я нуждаюсь в ваших советах.
- Моих? Советах?
- Да, да… Именно в ваших! Никто другой мне не может помочь…
- Но в чем?
- Ах, как неудобно обо всем этом рассказывать на улице… Но пусть… Я хочу уйти…
- Куда?
- Уйти совсем… Перейти границу… Я совершенно изнемогла…
- Что же вы от меня хотите?
- Указаний… Вы один можете мне посоветовать, как бежать…
- Куда?
- В Финляндию!..