* * *
Опасность Оскар почувствовал внезапно. Он не знал, что изменилось – внизу под ним будто что-то ожило – что-то похожее на призрак. Ныряльщик глянул вниз – и ледяная волна прошла по его коже. Из глубины с пугающей скоростью и грацией к нему мчалась змеящаяся тень. И через пару секунд Оскар понял – это самка. Извивающееся, обтекаемое пятидесятифутовое черное тело. Вытянутая, закругленная голова с широко разинутой пастью, из которой, как пригоршня когтей, выступали острые зубы. Она вылетела из грота, словно ведьма на помеле.
Оскар сделал такой бешеный гребок, что его ноги едва не свело судорогой, выскочил из подводного провала и пустился во всю прыть к расставленной ловушке. Только она могла задержать самку.
К ловушке он добрался в тот самый миг, когда самка едва не схватила его. Рыбы, плавающие по кругу против часовой стрелки, кинулись врассыпную.
Оскар занырнул прямо внутрь сетчатой камеры и изготовился к схватке.
Ловушка чем-то напоминала плавучий якорь, но с той разницей, что была сделана не из толстой парусины, а представляла собой мелкозернистую сетку из прочных растительных тросов в форме конуса с открытым основанием, в которое был вставлен металлический обруч. На вершине конуса также имелся обруч, но гораздо меньшего диаметра. Оба обруча были соединены стропами и удерживались в раскрытом состоянии при помощи буев и грузов, а также шпилек, вставленных в пазы. Стоило червю заскочить в ловушку, как охотник выныривал через обруч вершины конуса и дергал один из стропов. Выдернутая шпилька сворачивала обруч, как пружину. Червю нечего не оставалось, как попытаться выскочить из ловушки вслед за охотником, но и тут его поджидал неприятный сюрприз. Охотник ждал момента, как только появится голова червя, и дергал второй строп – малый обруч, снабженный шипами и подобием крючков, намертво обжимал ничем не защищенную голову червя, а быстро сворачивающаяся в соленой воде кровь "цементировала" голову в остром капкане.
Оскар ждал, держа в руке стропы, захлопывающие большой и малый обручи.
Самка меганереиса не мешкала. Она ткнулась носом в сеть, отпрянула, а затем грациозно обошла ловушку справа, ища вход, и буквально влетела в нее – Оскар тут же выскочил через малый обруч и дернул строп. Обруч скрутился. Стропы, соединенные снаружи ловушки в общий огон , начали стягивать сеть. Оскар увидел, как натянулся вытяжной трос – на пристани заработала лебедка.
Казалось, в сеть попалось мельтешащее черное облако, сорванное с предгрозового неба. Самка поняла, что попалась в ловушку и предприняла попытку прорваться на волю. Голова твари просунулась в малый обруч – и Оскар рванул на себя второй линь.
Самка раскрыла пасть. Кровь окутала ее голову. Сеть все плотнее стягивала тело твари и уносила ее к берегу…
Кровь попала в жабры Оскара. Желчь подступила к горлу, и он вылетел наружу пробкой, выплюнул воду и жадно глотал воздух ртом. Он набрал полные легкие влажного морского воздуха, заполняя грудь до отказа, поморгал глазами. Отдышавшись, сплюнул и с трудом избавился от тягучей, как паутина, нити слюны, приклеившейся к нижней губе.
На пристани четверо туземцев, всем телом налегая на рукояти лебедки, крутили барабан, выбирая трос с ловушкой.
Оскар заметил кормчего, поднял руку и крикнул ему что было сил:
– Тахуна, тяните живее! – и его голос больно ударил ему же по ушам, как многократно повторенное эхо, точно он был в пустом подвале. Высоким, чуть ли не пронзительным голосом, от которого едва не лопнули барабанные перепонки. Звуки надводного мира вернулись.
* * *
– Что случилось, мать вашу!? – заорал Зильберштейн, увидев голову Оскара на поверхности, и схватил кормчего за локоть. И когда понял, что обратился к туземцу на немецком, то перешел на французский язык: – Что-то не так!? Отвечай!
Туземец, управлявший стрелой крана, молча освободил свою руку и что-то крикнул тем, кто крутил рукояти лебедки. Сердце его бешено заколотилось – он с тревогой и недоумением смотрел на тянувшийся из воды трос и на огромный барабан, на который тот наматывался. Трос, пропущенный через тали грузовой стрелы, сначала дрожал и трясся, плясал на воде, а теперь натянулся, как струна, готовый вот-вот сорвать кран и барабан с крепления станины.
"Должно быть, червь попался огромный", – с ужасом и какой-то долей радости подумал кормчий.
Встревоженные голосом своего навигатора туземцы в ужасе посматривали на происходящее и что есть сил крутили рукояти. Барабан проворачивался, но с трудом. Слышались щелчки зубчатых стопоров на шестернях барабана и зловещий скрежет.
– Скорее, скорее! – снова раздался голос кормчего, а за ним последовал жуткий треск, и стрела сильно накренилась на своем основании.
И тут что-то изменилось.
– Он ослаб! – радостно закричал один из туземцев. – Он поднимается!
Кормчий заметил, что скорость подъема червя возросла.
Движения туземцев ускорялись, прочный капроновый трос быстро выбирался. Объем троса, наматываемого на барабан, увеличивался прямо на глазах, и все увидели, как сеть поднялась из воды, подняв столб брызг и таща в себе влажное, дергающееся тело червя. С него сочились морская вода и кровь.
– Что происходит? – спросил Зильберштейн у кормчего.
– Мы его подняли, – ответил тот, не сводя глаз с добычи. – Скоро червь начнет задыхаться и можно будет его вытягивать на берег, чтобы отрубить голову.
Немец пробежался взглядом по лицам туземцев и понял, что что-то не так – они были расстроенные.
– Что не так?! – крикнул Зильберштейн.
– Это самка… – обронил кормчий и отвернулся.
– И что!? – не понял его немец. – Какая разница!?
– На ней нет чешуи, – ответил кормчий. – Нет чешуи – нет денег, нет оружия и боеприпасов. Охота не удалась.
Туземцы продолжали выбирать груз, сеть с уловом поднималась все выше и выше, так что его уже стало видно. Грузоподъемная стрела вознесла червя в воздух.
К причалу по берегу, покачиваясь, брел Оскар, держа в руке пустой колчан.
* * *
Зильберштейн сидел на мини-холодильнике и крутил в руках открытую баночку с яйцом, осторожно касаясь пальцем мягкой, до конца не сформировавшейся скорлупы. Ничего больше его на этот момент не интересовало.
Навигатор острым тесаком отрубил червю голову и отскочил в сторону.
Голова с выступающими челюстями и с торчащими усиками откатилась в сторону с застывшей, бессмысленной гримасой; большие, но незрячие, белесые глаза были совершенно пусты и смотрели, не мигая. Обезглавленное тело сжалось, по нему прошел импульс, мощные мускулы задвигались в агонии, несколько раз спазматически дернулись и замерли. На пятнистой серо-черной коже, отливающей зеленоватой слизью, виднелись прожилки синих оттенков, закрученные спиральками вроде узоров на подушечке пальцев.
– Одни боги знают, зачем мы вытащили на берег эту бесполезную тварь, – горестно покачал головой навигатор.
– Посмотрим… – Оскар подошел к самке, вынул из ножен кинжал, осторожно ощупал ее брюхо, наметил место на боку, разрезал сеть и медленно вонзил туда лезвие. Рассек тело червя и, достав желудок, вывернул его и вывалил содержимое на песок.
Туземцы удивленно переглянулись, так как в желудке самки не было ничего, кроме полупереваренных останков голов мелкой рыбы и каких-то водорослей.
Оскар сделал более длинный разрез, засунул в него руку, внимательно осматривая содержимое и прощупывая неприятно пахнувшие потроха, а потом произнес:
– А вот и они…
Оскар вытянул белесую плеву, похожую больше не на кишку, а на прозрачный стручок гороха, в котором виднелись яйца.
У туземцев отвисли челюсти. Они оцепенели.
Зильберштейн повернул голову и едва не выронил баночку.
– Срань господня! – Он застыл с открытым ртом, не веря своим глазам. Губы беззвучно считали яйца, колыхавшиеся в соку под плевой. Дыхание его стало тяжелым, словно толстяку пришлось преодолеть несколько лестничных пролетов.
– О боже мой, боже мой, боже мой… – много раз, очень быстро повторил он. Голова у него кружилась от одуряющего, сладостно-терпкого аромата денег, которые должны в скором времени посыпаться на его голову из рук заказчика.
Оскар повернулся к навигатору, улыбнулся и сказал:
– Тахуна, вот наш улов. Мне много не надо. Хватит и гонорара за одно яйцо. Это – ваше. Вырученных денег должно хватить на несколько лет. Верно, Ганс? Достанете со дна одно яйцо червя – получите гонорар по договору, два яйца – гонорар удвоится. Вы ведь говорили именно эти слова?
– Послушайте-ка… – начал Зильберштейн, но Оскар его жестким тоном перебил:
– Вы намерены сдержать слово?
– Знаете, уважаемый…
– Давайте, без "уважаемых", – отрезал Оскар. – Договор – в силе?
Немец кивнул несколько раз, как услужливый китайский болванчик. Он так и не позволил себе произнести вслух слово, которое, по его мнению, должно было остаться непроизнесенным.
"Сколько нужно дикарям? – думал Зильберштейн, прикидывая в уме стоимость "улова". Он перебарывал в себе жадность, но это у него выходило плохо. – А сколько нужно мне? Мне нужно до хрена – сейчас и всегда".
– Давайте скрепим наш успех, выпив по бутылочке пивка? – придя в себя, сказал немец, открыл сумку-холодильник, на которой до того сидел, и извлек из него запотевшие от холода бутылки. Он обвел всех счастливым взглядом и многозначительно улыбнулся. – Солнце по-прежнему сияет на небе, господа, и Бог правит нами с неба, ибо гостеприимные немцы делают лучшее пиво в мире!
Навигатор глянул на гребцов – те закивали.