Прошли годы. Я время не засекал, но пять лет точно прошло. И однажды в магазине я её встретил. Она меня, конечно, не узнала, хотя в силу ряда экономических причин на мне была та же одежда, что и в тот вечер, пять лет назад. Я же её узнал сразу, хотя она и сильно раздобрела. Из худенькой, угловатой девушки она превратилась в толстую кругловатую бабу. Библиотекарша стояла в очереди в бакалею, а рядом с нею тёрся и держался за подол небольшой ребёнок мужского пола. Я зашёл с другой стороны и поглядел ему в лицо. Мальчонка был довольно страшненький и худосочный, совсем как я на детских фотографиях. И такое же беспомощное выражения лица. В ушах у меня зазвенело. Странно, как другие не слышали этого звона. Мальчонка тем временем отпустил мамкину юбку, уверенно прошлёпал сандаликами к отделу игрушек и стал разглядывать гоночные машинки. Повинуясь какому - то порыву, я приблизился к нему, погладил по нежной белобрысой голове и, пока он не успел испугаться моего вида, сказал ему на ухо:
- Всё равно ты самый красивый, сынок.
Погладил его ещё раз и вышел.
Больная тема
Я плохо переношу боль. Низкий болевой порог, знаете. Где-то в области отрицательных значений. Всем хорошо, а мне почему - то больно. А может причина - полнейшее отсутствие мужественности. Не знаю. А тут у меня от прожитых лет начали портиться и разрушаться зубы и их нужно было как - то лечить и реставрировать, а то улыбка уже стала неприличной и вызывала у людей оторопь и грусть.
Ходил я к стоматологу Паше - молодому симпатичному специалисту. Парень он в целом был очень неплохой, если не принимать во внимание профессию. Мы с ним даже слегка подружились и часто болтали о том, о сём. Но ремесло незримо разрушало его личность.
- A-а, пришёл, - говорил он на правах друга и потирал руки - Ну садись, садись - продолжал он таким тоном, как будто приглашал за праздничный стол.
Я сердечным содроганием усаживался в кресло и мысленно прощался со своей глупой жизнью. Везучие умирают под ножом хирурга, а я умру под сверлом дантиста.
- В туалет сходил? - с суровостью спрашивал Паша - он всё боялся, что я обоссу ему зубоврачебное кресло.
- Сходил. И по маленькому и по большому. - уныло докладывал я.
- Завещание написал? - уже в шутку продолжал он - Сейчас мы из тебя Павку Корчагина будем лепить. Будем тебя учить разговаривать по - китайски. Ну клади голову.
Я клал свою пропащую голову на приспособление на спинке кресла - слегка модернизированную плаху.
Паша начинал бренчать своими орудиями пыток, наконец выбирал самого зловещего вида инструмент и вертел им перед моим взопревшим носом.
- Сейчас я тебя кончать буду. - предвкушая, говорил он - Вот этой штучкой. Как засуну глубоко- глубоко.
Ему нравилось пугать меня и забавляться моим страхом. Чтобы не огорчать человека, я делал вид, что верил. Вернее наоборот. Я ему безусловно верил, но делал вид, что принимаю его слова за мягкий юмор.
Он начинал что-то сверлить во мне. Мои мозги дребезжали. Потом с надеждой спрашивал:
- Ну как, больно?
- Пока нет, - говорил я.
- Да? - удивлялся он и удваивал усилия.
Наконец становилось больно. Я начинал покрикивать. У Паши улучшалось настроение и он вполголоса напевал песню про какую-то Кончиту.
- Да, плохие у тебя зубы - иногда сообщал он мне.
- Отчего же они плохие? - спрашивал я.
- Не ухаживаешь. Не чистишь.
- Не, я каждый день зубы чищу - обижался я.
- Люди чище жопу вытирают, чем ты зубы чистишь, - неодобрительно говорил Паша и приказывал - Клади голову.
Я клал и пытка продолжалась. Пока я сидел в застенках кабинета, очередь в коридоре, слыша мои тарзаньи вопли, потихоньку рассасывалась в пространстве. Только однажды остался один старичок.
Я удивился, мне прямо захотелось пожать его мужественную руку.
- Вы смелый человек - сказал я ему, шепелявя после наркоза.
- Ась? - спросил старичок, приставив ладошку к безжизненному уху.
Я только сплюнул кровью.
Фронт работ между тем ширился. Паша трудился, как стахановец. Он дёргал, удалял нервы, потом снова дергал, снова удалял нервы. Одним словом, развил в моём рту бешенную деятельность. Я здорово мучался, так как анестезия меня почти не брала. Зубы изымались один за одним и мне уже становилось трудно мельчить ими пищу. И конца и края этому не было видно. А я ведь зашёл сюда просто поставить пломбу! Но как говорится - стоит коготку попасть, то и всей птичке пропасть. Я презирал себя за своё малодушие и трусость и уходил от Паши, чувствуя себя выродком и говном рода человеческого. Но всё равно мне было очень больно. Другие пациенты боль как-то не чувствовали. Для них основной проблемой являлось то, что после зубного два часа нельзя было есть. А я чувствовал, а может не умел терпеть. Меня очень угнетало, что я так отличаюсь от других людей. Я даже начал немного сомневаться в себе.
- А если завтра война? А если в партизаны? Ведь всех поголовно выдашь - с горечью говорил мне Паша.
- Конечно, - уверенно отвечал я и мне почему-то не было стыдно. Ну выдам и выдам. Да и в партизанах мне делать нечего.
В перерывах мы с ним разговаривали о жизни, то есть о женщинах. Либидо у Паши было довольно вычурное. Ему нравились исключительно зеленоглазые шатенки и ещё условие, чтобы на заднице не было прыщей. Если хоть один прыщик, то всё - у него ничего не получалось. На блондинок у него вообще не стоял. С большими оговорками он допускал секс и с брюнетками. И главная оговорка, чтобы брюнетка была покрашена под шатенку. Я не удивился, когда понял, что с такими причудливыми запросами трахался он по большим праздникам.
Романтизм, особенно в сексе, никогда до добра не доводит. Сам же я старался помалкивать. У меня либидо было примитивное до убогости и более адаптированное к случайным и неслучайным связям. То есть, кто давал, тому и спасибо. В жизни я очень неприхотлив, особенно в сексе. Не разбалован, как некоторые.
Тем не менее мы с ним пару раз ходили на блядки. Но как-то неудачно.
В первый раз девки не пришли. Во второй раз вместо двух пришла одна, но с чирием на жопе. Паша был очень расстроен.
Зная моё отношение к боли, он всё пытался познакомить меня со знакомой садомазохисткой, которая приходила на свидания с плёткой. Я вежливо отказывался. Паша огорчался и говорил:
- Зря, зря. Она бы из тебя дурь выбила.
А лечение всё продолжалось. Особенно туго мне пришлось, когда Паша обтачивал зубы под коронки. Появилась мудрая мысль - бежать. Попроситься на перекур и бежать, но многоопытный Паша позвонил на проходную завода, обрисовал меня и сказал: "Не выпускать". Я корчился в кресле и извивался как червяк и им же себя чувствовал.
Наконец в один прекрасный день всё закончилось. После трёх примерок и обтачиваний Паша поставил мне в рот ядовито-жёлтые коронки. Четыре месяца ада остались за кормой. Хотя ещё пару недель зубы под коронками у меня немыслимо болели от горяче-холодной пищи. Но это уже мелочь. У меня было такое ощущение, что я сделал главное дело всей жизни, после которого можно умереть. Но, конечно, умирать я не собирался, иначе вся эта затея с мостами и коронками теряла малейшие проблески смысла.
С такими зубами я мог идти по жизни, если не смеясь, то хотя бы улыбаясь другим.
И ещё. Теперь я не верю ни в Зой Космодемьянских, ни в Олегов Кошевых, ни в других героев застенков. Я даже не верю, что эти люди существовали. Это мифы. Не рассчитан нормальный человек на такое. Толковые пытки выдержать невозможно.
Представьте, что в зад вам вставили электрический паяльник, включили 220 и он стал у вас там что-то паять и лудить. Представили? Взахлёб расскажете и расположение пулемётов и где деньги лежат. И всё что вас не спросят. Человек ведь не железный. Человек ведь.
Убить старушку
- Наслышан о твоих проблемах - сказал Сергей и вгрызся в куриную ляжку.
- Каких? - проблем у меня было, как у всякого нормального человека, много и я хотел уточнить.
- Ну, насчёт жилья, - уточнил Сергей.
- A-а, - вспомнил я. Об этой проблеме я как-то уже успел позабыть, так как она казалось мне не решаемой.
Сергей посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но сказал нейтральное:
- Ты что пиво не пьешь?
- Да я вообще не пью. Я же говорил. По идейным соображениям.
- Извини, я об этом постоянно забываю, - он вытер губы и закурил - Так вот, есть тема. Существует одна баба одинокая с квартирами. Могу познакомить.
Я заинтересовался:
- Она ничего? Какая из себя?
- Нормальная женщина…
- Причём здесь женщина? - разозлился я - Я про квартиру спрашиваю.
- Квартирка бодрая - заверил Сергей - И потом я не сказал "квартира", я сказал "квартиры". Одно и трёхкомнатная. Но, понимаешь, надо жениться.
- И сколько лет?
- Квартирки, говорю, бодрые. Можно сказать, новые. В немецком исполнении.
- Да нет, женщине сколько лет?
- Женщине? - удивился Сергей. - Тебе что, жильё нужно или женщина? Какая разница с такими квартирками? Нормальная, говорю тебе, женщина. Конечно, постарше тебя. Одинокая. Подруги все умерли.
- От старости? - с сарказмом поинтересовался я.
- От одиночества - с надрывом сказал Сергей и добавил - Да ты не переживай. Ты на ней просто женишься и всё.
- Что значит и "всё"? - тревожно спросил я.
Сергей потушил окурок, испил пива и устало посмотрел на меня.
- Всё - это всё - наконец объяснил он. - Ты с ней расписываешься. Пока она расписывается - она живёт.
- Как, убийство?! - ужаснулся я.
- Да какое убийство! - оскорбился Сергей. - Кто сказал убийство? Просто несчастный случай.