После долгих убеждений, генерал Сала мало-помалу успокоился и отправился известить свою супругу о предстоящем путешествии.
Иероним, оставшись наедине с секретарем, выразил ему свое удовольствие по поводу благополучно оконченного дела.
- A propos! - продолжал он. - Мне необходимо видеть сегодня моего доброго Кудра, но я так устал от всех этих переговоров, что не в состоянии принять его. Он, вероятно, здесь, выйдите к нему, Маренвилль, и передайте от моего имени, что завтра же я произведу его в генерал-лейтенанты. Это будет приятнее табакерки, которую он мог получить в Эрфурте! А затем пойдите к его жене и скажите, чтобы она остерегалась полицейских шпионов, когда будет совершать свои вечерние прогулки. Если у нее выйдут неприятности с полицией, то мне придется удалить ее от двора.
V. День рождения Иеронима
С возвращением их величеств из путешествия начался зимний сезон в Касселе. Внимание горожан, поглощенное в продолжение двух недель событиями в Эрфурте, обратилось на ближайшие и менее сложные интересы.
Разговоры об Эрфурте мало-помалу прекратились в высшем обществе. После целого ряда празднеств, немецкие князья должны были принять участие в торжестве 14 октября, устроенном в годовщину победы Наполеона над пруссаками при Ауэрштедте, после чего они вернулись в свои резиденции. В Касселе рассчитывали, что знаменитые французские актеры, бывшие в Эрфурте, проездом в Париж дадут несколько представлений в столице вестфальского короля, но эта надежда не осуществилась. Между тем некоторые результаты эрфуртских переговоров были втайне сообщены членам Прусско-гессенского союза.
Герман нашел нужным известить об этом своих друзей в Гомберге. Зная, насколько они интересуются всем, что касалось прусского министра Штейна, он подробно сообщил Лине, каким образом письмо министра, наделавшее столько шума, попало в руки французов.
"…По всей вероятности, - писал он, - после этого скандала Штейн должен будет выйти в отставку, и несчастный прусский король лишится своей главной поддержки. Кроме того, моя дорогая Лина, мы узнали в общих чертах, чем кончились совещания в Эрфурте. Опасения немецких патриотов оказались не напрасными: говорят решено уничтожить Германию, преобразовать Европу и произвести новый раздел государств. Более подробные сведения сообщит вам полковник Дернберг, который хочет взять отпуск на две недели под предлогом охоты, и явится к вам в будущий понедельник.
Что касается придворных новостей, то могу сообщить, что Морио вернулся из Неаполя и привез с собой орден Обеих Сицилий; кроме того, император перед отъездом из Эрфурта, прислал Иерониму два ордена Почетного легиона: один из них пожалован Бюлову, другой графу Буху. Затем всех занимает поспешный отъезд генерала Сала, который отправился с тайным поручением в Испанию. Рассказывают, что по этому поводу произошла бурная сцена между генералом и его супругой, которая неохотно последовала за ним…
О себе могу только сказать, моя дорогая Лина, что Бюлов опять намеревается хлопотать об определении меня на штатное место. Тут вопрос не в жалованьи, а в известном общественном положении, которое мне необходимо приобрести. Я считал бы себя бесконечно счастливым, если бы мне удалось приехать к вам с полковником Дернбергом, хотя бы на несколько часов, но это едва ли будет возможно. Твоя мать, Лина, и я надеемся, что вы сами приедете в Кассель по случаю празднеств, которые готовятся здесь к дню рождения короля. Она уже приготовила вам комнату, а я хочу бросить политику, службу и забыть, что существуют какие бы то ни было деловые бумаги, на все время, пока буду с вами, мои дорогие друзья, Лина и Людвиг. По слухам, празднества будут отличаться необыкновенной пышностью, а календарь предсказывает сухую, ясную погоду. Ожидаем вас с нетерпением.
Твой Герман".
Предсказание календаря относительно хорошей погоды оправдались вполне, но против всякого ожидания Гейстер остался в Гомберге, и Лина приехала одна к матери, 14 ноября, перед обедом.
После радостной встречи, она передала Герману извинения Людвига. Он ссылался на дела, но из ее слов оказалось, что не эта причина удержала его от поездки в Кассель. Министр Симеон предложил своему бывшему подчиненному подать прошение его величеству и обещал дать ему другое место, добавив, что король жалеет о своем опрометчивом поступке и можно надеяться, что все уладится к лучшему. После этого письма, Гейстер по приезде в Кассель должен был сделать визит министру и поблагодарить его за участие, но он считал это неудобным для себя, потому что ввиду нанесенной ему обиды не хотел идти ни на какие уступки. К тому же со времени переезда в Гомберг он окончательно погрузился в дела Гессенского союза и не хотел выехать из местности, где готовилось восстание. В случае успеха, он рассчитывал вернуться в Кассель одновременно с курфюрстом и занять там место, соответствующее его способностям.
- Мне кажется, - продолжала Лина, - что неудовлетворенное честолюбие привело Людвига к этому решению, хотя и прежде он принимал участие в Гессенском союзе, но не отдавался ему всей душой, как теперь. Он считает себя оскорбленным и не желает принять предложение министра, чтобы не быть ничем обязанным нынешнему правительству, а также из боязни возбудить к себе недоверие своих сообщников…
Герман слушал молча и с таким рассеянным видом, что Лина переменила тему разговора.
Теперь она опять была в доме матери, где все напоминало ей первые дни ее знакомства с Германом. Разлука еще более усилила их взаимную привязанность, но оба были настолько поглощены радостью свидания, что не замечали этого. Лина не испытывала более прежних терзаний, с тех пор как созналась мужу в своей любви к Герману, и он спокойно выслушал ее, не выказав ни малейшего недоверия или ревности. Это служило как бы оправданием ее чувства, и она еще более поддалась ему. В редкие минуты, когда у нее являлась смутная боязнь, что любовь может довести ее до падения, она давала себе слово следить за собой и быть сдержанной с Германом, но при этом, обыкновенно, успокаивала себя тем доводом, что Герман смотрит на нее, как на сестру, и ничего не чувствует к ней, кроме дружбы.
Но в этом она ошиблась. Герман понял, что любит ее не братской любовью еще тогда, когда писал ей первое письмо в Гомберг, ясно сознавал это и теперь и, слушая ее, думал о том, что только в ее присутствии он может быть счастлив. Ему невольно припомнился дуэт Гайдна, который он в последний раз пел с ней:
С тобою жизнь для меня блаженство…
Когда госпожа Виттих вышла из комнаты, чтобы распорядиться по хозяйству, и оставила их наедине, он почувствовал такой прилив нежности к Лине, что должен был собрать всю силу воли, чтобы не заключить ее в объятия. Но эта минута томительной борьбы между сознанием долга и порывом страсти так болезненно отозвалась в его сердце, что ему стоило большого труда удержаться от слез. Он поспешно вскочил и почти выбежал из комнаты.
Лина видела, что он взволнован, и не могла понять, что с ним, хотя его волнение передалось ей, и она чувствовала какое-то неопределенное беспокойство. Но Герман за обедом был веселее и разговорчивее обыкновенного. Лина рассказала ему, как они устроились в Гомберге и с кем познакомились, и особенно хвалила вдову одного офицера, по фамилии Стёлтинг, и ее дочь.
С наступлением сумерек раздался двадцать один пушечный выстрел, возвещавший о наступлении начала королевского праздника.
- Не хочешь ли отправиться в театр, Лина? - спросил Герман. - Я достал два места в партере для тебя и Людвига из 1200 бесплатных билетов, которые розданы были придворным чинам. Ты должна видеть все, относящееся к празднеству.
- Разумеется, - ответила она, - но я пойду в театр в том случае, если ты воспользуешься другим билетом, потому что Людвиг выразил желание, чтобы ты всюду сопровождал меня и был моим кавалером. Подожди немного, я сейчас займусь туалетом, потому что все будут сегодня при полном параде.
- Только одевайся скорее, Лина. Тебе нечего заботиться о туалете - ты украсишь собою всякий наряд!..
Театральная площадь была переполнена праздной толпой, которая за неимением билетов, при мерцающем свете горящих плошек с любопытством следила за экипажами, подъезжавшими к театру. Герман с Линой пробрались с трудом до своих мест в партере. Театр представлял великолепное зрелище. Пышные гирлянды цветов, украшавшие стены, рельефно выступали при ярком свете бесчисленных восковых свечей. Партер и ложи были заполнены нарядными дамами, придворными в богатых костюмах и военными в блестящих мундирах. При появлении их величеств в средней ложе, началась увертюра. По ее окончании подняли занавес.
Давали в первый раз драму, написанную стихами к дню рождения Иеронима молодым французом Брюгье, который за два года перед тем получил академическую премию за свои стихотворения. Сюжет пьесы был самый лестный для короля и представлял эпизод из его жизни, а именно его поход в Алжир, куда он отправился из Генуи по приказанию Наполеона для освобождения пленных. В первом акте сцена изображала набережную Генуи, на которой толпился народ, напуганный известием о приближении английского флота - но к общей радости это оказывается французская эскадра. Затем начиналась драма с неизменной любовной завязкой.
Госпожа Флорвилль восемнадцать лет живет в разлуке со своим мужем, который отправился на Восток и пропал без вести. Французская революция принудила ее оставить родину и переехать в Геную с единственной дочерью Лаурой и слугой Робертом, у которого под суровой наружностью скрываются благородное сердце и безграничная преданность своим господам.