Между тем Герман решил из вежливости сделать визиты обоим депутатам, с которыми ему предстояло ехать в Голландию. Выйдя с этой целью из своей комнаты, он встретил на лестнице еврея Зусмана, который по временам являлся к его хозяйке с разным товаром. Герман при случае охотно поддразнивал Зусмана, который принадлежал к ревностным приверженцам древнего закона, не стесняясь, бранил новые учреждения и пророчил им неизбежную гибель.
- Здравствуйте, Зусман, - сказал Герман. - Вы пришли кстати: не можете ли сообщить мне адрес банкира Якобсона?
- Разумеется, кто не знает адреса коммерц-советника Якобсона! - ответил Зусман со злобной усмешкой. - Это великий человек; он пользуется большим доверием брауншвейгского герцога и даже заслужил расположение Наполеона!.. Он живет в "Konigsstrasse", домов за шесть от его конторы…
- Я встречал Якобсона в обществе и даже однажды разговаривал с ним, - сказал Герман. - У него представительная наружность, но я не знаю, почему вы называете его "великим".
- Вы не хотите понять меня, господин доктор. Разве вам не известно, что Наполеон и Якобсон возвели Иеронима на престол? В прошлом декабре Якобсон дал новому королю два миллиона, чтобы расплатиться с парижскими долгами и приехать в Кассель. Иероним не забыл оказанной ему услуги и хочет назначить Якобсона президентом еврейской консистории, что должно радовать всех нас, потому что он достаточно выказал свою заботливость о сынах Израиля!..
Зусман произнес последние слова с иронической улыбкой.
- В каком отношении? - спросил Герман.
- Вас еще не было тогда в Касселе, господин доктор, - объяснил Зусман. - Это было в феврале нынешнего года. Сюда собрались разные еврейские депутации для подачи петиции королю, после чего было устроено пышное благодарственное празднество. Якобсон по этому поводу обратился к королю с речью и, между прочим, сделал такое заявление, что сыны Израиля считают своим долгом охранять священную особу его величества наравне с другими подданными и будут также нести военную службу, давать рекрутов в королевское войско. Так и случилось… Мой сын Лазарь попал в линейный полк, который будет отправлен в Испанию!
- По-видимому, Зусман, вы не особенно благодарны королю, что он предоставил вашим соотечественникам права гражданства, иначе воинская повинность не показалась бы вам такой тягостной.
- Права гражданства! - возразил еврей, презрительно пожимая плечами. - Да, если бы это было в другом месте, а не в королевстве, скроенном из разнородных частей, как наша Вестфалия. Теперь в моде одеяла из лоскутков, но какая в них прочность? В самом непродолжительном времени они разорвутся по швам; то же будет и с Вестфалией. Она распадется на куски, а мы обратимся опять в "жидов"; права наши будут отняты, но это не помешает им удержать в войске поставленных нами солдат… Мой бедный Лазарь! Его пошлют в Испанию, там он может попасть в руки инквизиции; его сожгут, как еврея, и я не буду даже иметь возможности похоронить его прах…
Герман в раздумье вышел на улицу. Слова еврея навели его на мысль о непрочности нового государства, с падением которого могли рухнуть все его мечты об устройстве дальнейшей жизни. Явное недоброжелательство, с каким Зусман относился к своему богатому соотечественнику, могло быть объяснено тем, что Якобсон как образованный человек восставал против бессмысленного фанатизма своих единоверцев и стремился к их религиозному и нравственному возрождению. Приверженцы древней веры, недовольные его образом мыслей, боялись, что он воспользуется своим званием президента еврейской консистории, чтобы отменить старые молитвы и ввести новые порядки. Герман придавал гораздо больше значения отзыву Бюлова, который считал Якобсона довольно тщеславным, но в то же время либеральным и гуманным человеком, всегда готовым помочь ближнему в беде, без различия вероисповедания.
Герман встретил банкира на крыльце, выходящим из дома, и хотел тотчас же удалиться. Но Якобсон настойчиво упросил его зайти к нему и принял в богато убранной гостиной. Это был человек лет сорока с уверенными манерами, которые явно показывали, что он знает себе цену и приписывает своим личным заслугам видное положение, занимаемое им в свете. По наружности он представлял собой чистокровный еврейский тип - с черными курчавыми волосами, правильным лицом, красивыми, выразительными глазами и грубыми очертаниями чувственного рта.
- Мы уже встречались с вами, господин доктор, - сказал он, приглашая Германа сесть рядом с собой на диване. - Я слышал о вас самые лестные отзывы и душевно рад, что буду иметь такого приятного товарища по поездке в Голландию. Там все знают банкира Якобсона, а теперь увидят его в роли депутата; и я надеюсь, что фирма "Якобсон" будет надежной гарантией для предстоящего дела. Но это не мешает мне живо интересоваться научными вопросами, как вы сами увидите, господин доктор.
- Не думайте, господин советник, что финансовые операции не занимают меня, хотя я новичок в этом деле, так как хотел сперва посвятить себя служению отвлеченной науке. Как вам известно, я поступил в министерство финансов и надеюсь многому научиться у вас при совместной поездке в Голландию.
- Буду считать честью услужить вам в этом отношении по мере моих сил, - ответил Якобсон. - Но вы прежде всего умный человек, и я желал бы убедить вас, что не одни деньги имеют для меня значение! Не говорю о еврейской теологии, которую основательно изучил, но я также много занимался философией и преклоняюсь перед Моисеем Мендельсоном, этим великим мыслителем! Но вы должны согласиться с моим мнением, господин доктор, что философия при своей крайней отвлеченности оказала слишком большое влияние на умы людей, "et les hommes n’ont pas regardé autour d’eux!" Возьмем для примера еврейский вопрос. Либералы ораторствуют о свободе негров, которая едва ли нужна им, но глухи к мольбам людей одного цвета кожи с ними и стоящих на той же степени цивилизации. Фридрих Великий хотел облегчить положение евреев, но не решился идти против предрассудков, установленных веками. Вестфальский король сделал это, и я при случае сказал ему: "Sire, c’est a des héros que l’Etemel a confié le soin de nos destinées, et dejá vous avez égalé les bienfaits de Cyrus, dont bientôt vous passerez la gloire!"
Якобсон произнес последние слова с особенным пафосом и был, видимо, доволен, когда Герман одобрительно улыбнулся и кивнул ему головой в знак согласия.
- Gloire! - продолжал Якобсон. - Это магическое слово для француза и всегда имеет доступ к его сердцу. Вся их глупость заключается в том, что они думают, что можно приобрести славу только среди боя барабанов!
- Едва ли это можно назвать глупостью с их стороны, - сказал Герман. - Они действительно приобрели славу с помощью оружия, и до сих пор ни Австрия, ни Пруссия не могут победить их. С другой стороны, благодаря настоящему положению дел вам удалось добиться гражданского равноправия для своих единоверцев, что было бы немыслимо в мирное время.
- Мне предстоит еще больше хлопот с ними в будущем, - сказал Якобсон. - Необходимо очистить наши устарелые обычаи, устранить многое из нашей религии, что препятствует сближению евреев с прочими гражданами вестфальского королевства. Впрочем, все это уже было высказано мной в речи, произнесенной при закладке здания новой синагоги. Вы, вероятно, слышали об этом?
- Закладка синагоги происходила до моего прибытия в Кассель, - ответил уклончиво Герман.
- В таком случае позвольте поднести вам печатный экземпляр моей речи, прочитайте ее и сообщите мне ваше мнение…
Якобсон встал с места, чтобы достать речь из письменного стола. Герман воспользовался этой минутой, чтобы проститься с хозяином дома, и, поблагодарив за брошюру, удалился.
Натузиуса он не застал дома, но в прихожей встретил госпожу Энгельгардт, которая с таинственным видом пригласила его зайти к ней, а затем торжественно объявила, что известное ему дело окончено и что вчера ее дочь Тереза приняла предложение Натузиуса.
Герман, поздравив ее, спросил: не может ли он видеть невесту, чтобы лично пожелать ей счастья по случаю предстоящего брака?
- Терезы также нет дома! Добряк Натузиус бросил все дела и разъезжает с невестой по лавкам, он не знает, как выразить свою радость. Я передам ваши поздравления Терезе, а завтра вечером вы должны сделать это лично. Натузиус скоро уезжает, и мы хотим отпраздновать помолвку с друзьями: вы должны непременно прийти, равно как и Гейстеры.
Герман поблагодарил за приглашение и добавил, что непременно воспользуется им.
- Вы не можете себе представить до чего требовательны богатые люди! - сказала с улыбкой госпожа Энгельгардт. - Вчера Натузиус был совершенно счастлив и доволен, а сегодня объявил нам, что хочет увезти с собой не только Терезу, но и всех ее сестер.
- Это почему? - воскликнул со смехом Герман. - Не хочет ли он подражать султану?
Госпожа Энгельгардт также рассмеялась.
- Разумеется, - ответила она, - Натузиус не может взять себе в жены всех моих дочерей! Но он говорит, что у него на фабрике служит много молодых людей, настолько образованных и порядочных, что ему было бы желательно осчастливить их, а с другой стороны, он находит, что мои дочери слишком хороши для легкомысленного Касселя…
- Я вполне разделяю его мнение, - сказал Герман. - Но разве вы не будете скучать, когда все дочери уедут от вас?
- Рано или поздно этим кончится, - заметила госпожа Энгельгардт, - буду ожидать внуков и искать в них утешения. Дай Бог только, чтобы у Натузиуса родились сыновья, а не дочери, потому что ему нужны будут помощники по управлению фабрикой…
Герман невольно улыбнулся такой заботе о будущем потомстве и, прощаясь с госпожой Энгельгардт, подтвердил свое обещание прийти завтра вечером.