Уже не в первый раз услужливый муж устраивал при дворе и у себя дома различные празднества, которые доставляли королю удобный случай ухаживать за его женой, и графиня Франциска до известной степени даже гордилась этим, не обращая внимания на мнение кассельского общества, хотя оно вообще не особенно дружелюбно относилось к ней.
На этот раз граф Бохльс превзошел самого себя в блестящем устройстве празднества и убранстве своего дома, где даже сени были увешаны коврами и венками из цветов. Вся лестница до самого верху была уставлена миртовыми и померанцевыми деревьями в виде сплошной аллеи, отсюда из открытых дверей виднелись две ярко освещенные залы, украшенные зеленью и цветами. В каждой был особый оркестр; один предназначался для танцев, другой должен был играть в антрактах в красивой беседке из зелени. За главной залой был устроен буфет со всевозможными десертами, затем следовала анфилада других комнат, искусственно увеличенная с помощью зеркал и транспарантов. В верхнем этаже был накрыт ужин на маленьких столиках.
Музыка приветствовала прибытие их величеств; гости поочередно подходили к ним с почтительными поклонами. По окончании этой церемонии бал начался полонезом: король и хозяйка дома составили первую пару, за ними следовала королева с графом Бохльсом, который был, видимо, польщен такой честью. Графиня Франциска была в своем новом бриллиантовом ожерелье и, как бы назло двусмысленным обращенным на нее взглядам, имела гордый, самоуверенный вид, хотя король обходился с ней крайне сдержанно. Вообще у Иеронима было достаточно такта, чтобы соблюдать внешние приличия в присутствии королевы. Так и теперь он держал себя с большим достоинством, что, по-видимому, не особенно нравилось графине Бохльс, которая в этом отношении считала себя вправе быть требовательнее прежнего.
Едва кончился полонез, как в соседней зале заиграл оркестр, которым дирижировал Блангини. Это были все пьесы итальянских и французских композиторов, хотя немцы-музыканты крайне неохотно исполняли их. Блангини благодаря своей ловкости имел сильную поддержку при дворе, и его покровители хлопотали, чтобы он заменил Рейхардта и занял его должность.
Обер-гофмейстерина воспользовалась перерывом между танцами, чтобы удалиться вместе с Бюловом в небольшую изящно убранную гостиную, где пока никого не было, и они могли без свидетелей продолжать начатый разговор.
- Я вполне разделяю ваше мнение, графиня, - сказал Бюлов, садясь рядом с ней на диван, - маленькая любовная неудача не может отразиться на будущности вашего protege. Когда пройдет первый пыл страсти, в нем проснется чувство собственного достоинства, и он отнесется, как следует, к изменчивой привязанности красивой креолки. Прежде всего нужно подумать, как пристроить его. На меня он произвел впечатление крайнего идеалиста, и поэтому я нахожу, что ему было бы полезно заняться цифрами в моем министерстве, да и вообще следует засадить его за систематическое занятие. Но, к сожалению, мне предстоит поездка в Париж, а перед этим я должен многое обдумать, составить доклад императору и перечесть массу всяких бумаг; поэтому юноше придется подождать моего возвращения.
- Как! Вы едете в Париж! - воскликнула графиня. - Должно быть, никто не знает о вашей поездке, потому что я первый раз слышу о ней.
- Это случилось совершенно неожиданно. Император все настоятельнее требует доплаты контрибуции и преобразования войска, численность которого он определил в 10 тысяч пехоты, 2 тысячи кавалерии и 500 человек артиллерии. А сколько, помимо этого, поглощает денег здешний двор и вновь устроенное государство! Но об этом распространяться нечего, так как вы имеете надлежащее понятие о здешних порядках. Мы должны, между прочим, содержать в Магдебурге французское войско в 12 500 человек и отправить в Испанию 6 тысяч человек, снабдив их боевыми и всякими другими запасами. При этом император еще упрекает нас в медлительности; ему и в голову не приходит, что он отнял у нас наиболее доходные земли для раздачи своим генералам и что Вестфалия истощена до последней степени, чему немало способствует постоянное передвижение войск с военными постоями, поставкой фуража и прочим. Все письменные переговоры не привели ни к каким результатам, поэтому я еду в Париж для личной беседы с Наполеоном. Быть может, мне удастся убедить его, чтобы он смягчил свои требования или по крайней мере не особенно настаивал на выполнении их, пока не соберется рейхстаг и назначит новые налоги или решит сделать внешний заем.
- Ваше положение довольно критическое, барон, потому что вы должны обладать магическим жезлом, чтобы справиться с нашими финансами! Но, скажите, пожалуйста, долго ли вы пробудете в Париже?
- Постараюсь вернуться как можно скорее и надеюсь, что молодому человеку придется недолго томиться в ожидании. Но если вместо государственной службы он хочет посвятить себя служению науке, то мое мнение… да вот, кстати, сюда идет господин Миллер - это хорошее предзнаменование, графиня!
Эти слова относились к вошедшему в комнату известному историку Иоганну фон Миллеру, который в это время занимал в Касселе почетную должность члена государственного совета. Бюлов тотчас же уступил ему свое место около обер-гофмейстерины и пересел на ближайшее кресло.
- Вы как будто предчувствовали, господин фон Миллер, что графиня желает обратиться к вам с небольшой просьбой, - сказал Бюлов. - Дело заключается в том, что нет ли у вас свободной профессорской кафедры в одном из пяти немецких университетов, которые находятся в вашем ведении, - я мог бы рекомендовать молодого, красивого ученого, который стремится служить науке, а пока завоевывает сердца наших дам…
- Вы говорите - пяти университетов! Еще не известно, долго ли они просуществуют? Я рассчитываю на вашу помощь, барон, чтобы отстоять их. В ваших руках финансы страны; неужели, в надежде наполнить данаидину бочку государственной казны, вы лишите целые города с их округами умственной пищи и в то же время оставите стольких юношей без высшего образования!
- Во всяком случае Геттингенский университет не будет закрыт, - ответил уклончиво Бюлов, - но, по моему убеждению, он безусловно требует прилива новых сил…
- О, конечно! - ответил Миллер. - Король был так милостив с профессорами в Геттингене, что в этом отношении беспокоиться нечего!.. Да и вообще едва ли можем мы при настоящих условиях желать лучшего правителя, нежели Иероним. Он чувствует все большее расположение к немецкой нации и мог бы через своих министров познакомиться с внутренним положением страны. Но, к сожалению, у нас все идет через префектов, подпрефектов и мэров… Однако, простите, я совсем забыл о молодом ученом; не можете ли вы сообщить о нем какие-либо подробности, а также я желал бы знать его фамилию.
Бюлов передал в общих чертах то, что слышал от графини и сослался на ее рекомендацию.
- Вот все, что мне известно об этом юноше, - добавил он, - а зовут его Герман Тейтлебен, не правда ли какая странная фамилия!
- Простите, не могу согласиться с вами, барон. Имя одного из представителей этой фамилии занимает видное место в старой немецкой литературе. Затем Каспар фон Тейтлебен был в числе главных учредителей известного веймарского общества "Пальм" в 1617 году.
- Что вы скажете на это, графиня? - сказал Бюлов. - Какова память у нашего известного историка!
- Как видно, господин Миллер, вы совсем оправились после вашей болезни, чему я душевно рада, - заметила графиня. - Вы даже посещаете балы, а этого, кажется, никогда не бывало с вами прежде!
- Я сегодня на балу по исключительному случаю: король зачем-то вытребовал меня сюда, пожалуй, заставят еще меня протанцевать кадриль… - ответил с улыбкой Миллер. - Но вообще, где же я бываю? Каждую неделю мне приходится раза два заседать в государственном совете и столько же раз бывать при дворе, затем изредка играю в шахматы у моего друга Simeon’a, а все остальное время я живу отшельником. Но здоровье мое действительно поправилось, и мне остается только благодарить вас за участие, графиня. Главный источник моих болезней - нравственные огорчения, которые неизбежны, когда дело идет не так, как следует, и страдает правда…
В эту минуту вошел хозяин дома, который видимо искал кого-то и, заметив Миллера, заявил ему, что король желает говорить с ним.
Миллер извинился перед обер-гофмейстериной и Бюловом, что должен оставить их.
- Во всяком случае, - добавил он, - пришлите ко мне вашего protege; нужно решить, на какой факультет он может поступить. К тому же, я узнаю от него не потомок ли он Каспара Тейтлебена?.. Однако до свидания!
С этими словами Миллер поспешно удалился. Обер-гофмейстерина также встала, чтобы присоединиться к остальному обществу. Бюлов проводил ее до дверей залы, где они встретили французского посланника, который любезно поздоровался с ними.
- Вы только что приехали, барон Рейнгард? - спросила обер-гофмейстерина с удивлением.
- Меня задержали дела, - ответил посланник. - Но благодаря этому я застал бал в полном разгаре и тотчас же заметил, что дамы о чем-то таинственно перешептываются между собой. Это так заинтересовало меня, что я попросил генеральшу Сала объяснить мне, в чем дело. Она саркастически улыбнулась и, бросив многозначительный взгляд на графиню Бохльс, изрекла тоном Пифии: "Высокопоставленный преступник выдал себя!" Тут я невольно обратил внимание на дорогое бриллиантовое ожерелье графини Франциски, очевидно, подаренное ей королем, и, чтобы позлить генеральшу, заметил ей, что я не вижу особенного преступления в том, что графиня Бохльс надела свое новое ожерелье, потому что оно чрезвычайно идет ей…
Обер-гофмейстерина улыбнулась, но скорее из приличия, так как все ее внимание было обращено на Морио, который шел под руку со своей невестой и казался задумчивее обыкновенного.