- Мое собственное отношение к ним должно быть уже давно известным вашему высочеству, и если мое выступление не смогло показать моего отвращения к убийству, совершенному при таких неслыханных обстоятельствах, значит, я плохо выразил свои мысли. Правда, я имел несчастье не разделять мнения советников его величества о справедливости и разумности наказания невиновных вместо истинных участников преступления. Но, я надеюсь, ваше величество разрешит мне не высказываться по вопросу, в котором я не имел счастья придерживаться тех же взглядов, что и мои более достойные коллеги.
- Не будем обсуждать вопрос, рассматриваемый нами с разных точек зрения, - ответила королева. - Но кое-что я все же по секрету скажу вам (вы знаете, что добрейшая леди Сэффолк несколько глуховата): если герцог Аргайл задумает когда-либо возобновить дружбу со своим господином и госпожой, то вряд ли найдутся такие вопросы, по которым наши мнения не будут совпадать.
- Разрешите мне надеяться, - сказал герцог, почтительно склонившись перед столь лестным намеком, - что меня не постигло несчастье считать мою настоящую просьбу именно таким вопросом.
- Вашей светлости придется исповедаться передо мной, прежде чем я пожалую вам отпущение грехов, - сказала королева. - Почему вы проявляете такой повышенный интерес к этой молодой женщине? В ней как будто бы нет тех качеств (она окинула Джини взглядом знатока), которые могли бы вызвать ревность моего друга герцогини.
- Прошу ваше величество не сомневаться - мой вкус может служить мне поручительством в этом отношении, - ответил герцог улыбаясь.
- Тогда, раз вид ее не соответствует нашим представлениям d'une grande dame , она, очевидно, какая-нибудь тридцатая ветвь на этом ужасном древе шотландской генеалогии.
- Нет, мадам, - ответил герцог, - но я бы хотел, чтобы мои даже более близкие родственники были хоть наполовину так разумны, честны и чутки.
- Но уж по крайней мере ее имя не меньше, чем Кэмбел? - спросила королева Каролина.
- Нет, мадам, с вашего разрешения имя ее не блещет такой известностью.
- Ах! Но тогда она, конечно, прибыла из Инверэри или Аргайлшира?
- Она никогда не была севернее Эдинбурга, мадам.
- На этом все мои догадки кончаются, - сказала королева. - А теперь пусть ваша светлость возьмет на себя труд объяснить мне суть дела вашей протеже.
С точностью и краткостью, которые вырабатываются привычкой вести разговор в высших кругах общества и являются прямой противоположностью нудным рассуждениям, которые сквайры называют скучищей, а люди попроще
- болтовней, герцог объяснил тот своеобразный закон, по которому Эффи Динс была осуждена на смерть; при этом он задержался на трогательных попытках Джини облегчить участь своей сестры, для спасения которой она была готова пожертвовать всем, кроме правды и чистой совести.
Королева Каролина слушала внимательно: следует помнить, что она любила полемизировать и вскоре сумела найти в рассказе герцога такие моменты, которые затрудняли выполнение его просьбы.
- Мне кажется, милорд, - сказала она, - что это жестокий закон. Все же я считаю, что как закон страны он основан на здравых принципах и девушка была найден" виновной именно на его основании. Все те предположения, которые этот закон считает безусловными доказательствами вины, существуют в ее случае, и все, что ваша светлость сказали о ее невиновности, может послужить очень хорошим аргументом для отмены этого парламентского закона в целом как такового; но, пока он в силе, эти доводы недостаточны для отмены приговора, вынесенного в полном с ним соответствии.
Герцог увидел ловушку и избежал ее: он знал, что если станет возражать королеве по существу, то возникнет дискуссия, в которой Каролина станет всячески отстаивать свою точку зрения и в конце концов, хотя бы для того, чтобы не сдать своих позиций, предоставит осужденную ее судьбе.
- Если ваше величество, - сказал он, - снизойдет до того, что согласится выслушать мою бедную соотечественницу, она, может быть, скорее, чем я, найдет путь к вашему сердцу и превратит его в адвоката, который уничтожит сомнения, навеянные вашим разумом.
Королева, казалось, не возражала, и герцог сделал Джини знак приблизиться, оставив уголок, где она стояла, наблюдая за выражением лиц говоривших; однако последние так привыкли подавлять все внешние проявления своих чувств, что Джини ничего не вынесла из этих наблюдений.
Ее величество не могла сдержать улыбки при виде выражения ужаса, с которым приблизилась к ней маленькая, скромная шотландка, а первые же слова Джини, произнесенные с резким шотландским акцентом, рассмешили ее еще больше. Но у Джини был низкий и благозвучный голос (восхитительное качество в женщине), и когда она умоляюще попросила: "Ваша милость, сжальтесь над бедным, согрешившим созданием", - голос ее прозвучал так нежно, что его трогательная певучесть, подобно мелодиям некоторых шотландских песен, совершенно затмила провинциальную простонародность.
- Встань, женщина, - приветливо обратилась к ней королева, - и объясни мне, что за варварский народ живет в твоей стране, где детоубийство, став обычным явлением, потребовало введения такого сурового закона?
- С позволения вашей милости, - ответила Джини, - есть и другие края, кроме Шотландии, где матери плохо обращаются со своей плотью и кровью.
Следует отметить, что разногласия между Георгом II и Фредериком, принцем Уэльским, резко обострились в то время, и благожелательно настроенная публика винила во всем Каролину. Она сильно покраснела и посмотрела пронизывающим взглядом сначала на Джини, а потом на герцога. Оба встретили его совершенно невозмутимо: Джини - от полнейшего неведения относительно нанесенного ею оскорбления, а герцог
- по привычке к самообладанию. Но в глубине души он подумал: "Игра случая. Этим неудачным ответом моя бедная протеже убила наповал свою единственную надежду на успех".
Любезное и искусное вмешательство леди Сэффолк сгладило неловкость этой критической минуты.
- Тебе следует рассказать этой леди, - сказала она Джини, - почему именно такое преступление стало обычным в твоей стране.
- Некоторые считают, что это стало так из-за церковных судилищ; это, знаете, когда… ну, когда… когда сажают на позорный стул, с вашего позволения, ваша милость, - сказала Джини, глядя вниз и кланяясь.
- Какой стул? - спросила леди Сэффолк, которая никогда не слыхала подобного названия и, кроме того, была несколько глуховата.
- Это стул покаяния, мадам, с вашего разрешения, - объяснила Джини, - на него сажают за легкомысленный образ жизни, и легкомысленные разговоры, и за нарушение седьмой заповеди.
Здесь Джини подняла глаза и увидела руку герцога у подбородка; не понимая, что именно она сказала не к месту, девушка смутилась и замолчала, что лишь подчеркнуло значение сказанных ею слов.
Что касается леди Сэффолк, то она отступила назад, словно отряд, который, заслонив собой отступающих от врага товарищей, внезапно подвергся сильному и неожиданному обстрелу противника.
"Черт бы побрал эту девчонку! - подумал герцог Аргайл. - Еще один выстрел наповал! И бьет она без промаха, как налево, так и направо, даром что не целится!"
Он и сам был несколько смущен, ибо, взяв на себя роль церемониймейстера в отношении этой неумышленной оскорбительницы, попал в положение сельского сквайра, который, введя своего спаниеля в красиво обставленную гостиную, с ужасом смотрит на беспорядок и порчу посуды и туалетов, вызванные его неуместными шалостями.
Однако этот второй случайный выпад Джини загладил дурное впечатление от первого, ибо чувства ее величества не настолько еще подавили в королеве чувства жены, чтобы она не испытывала удовольствия от насмешек по адресу "ее милой Сэффолк". С улыбкой, свидетельствовавшей о ее триумфе, она обратилась у герцогу Аргайлу:
- Эти шотландцы - религиозный и доброжелательный народ. - Повернувшись снова к Джини, она спросила, каким путем та добралась из Шотландии в Англию.
- Главным образом пешком, мадам, - последовал ответ.
- Что? Все это огромное расстояние - пешком? Сколько же ты можешь пройти за день?
- Двадцать пять миль с придачей.
- С чем? - спросила королева, глядя на герцога Аргайла.
- И еще около пяти миль, - ответил герцог.
- Я считала себя хорошим ходоком, - сказала королева, - но теперь вижу, что просто переоценивала себя.
- Дай-то вам Бог, ваша светлость, никогда не иметь такого горя на сердце, что и думать забудешь про усталые ноги.
"Вот это уже лучше, - подумал герцог, - наконец-то она сказала что-то по существу".
- Нельзя сказать, чтобы я все время шла пешком. Иногда меня подвозили в фургоне, а из Феррибриджа я ехала верхом - словом, всяко бывало, - сказала Джини, прерывая свой рассказ, так как заметила, что герцог прибег к условленному сигналу.
- Невзирая на эти временные удобства, - заметила королева, - ты, наверно, проделала очень утомительное путешествие, и боюсь, что совершенно напрасно; ведь если даже король и помилует твою сестру, то это ей, по всей вероятности, не поможет, ибо твои сограждане из Эдинбурга все равно повесят ее назло правительству.
"Теперь она окончательно утонет", - подумал герцог.
Но он ошибся.
Те мели, на которые Джини раньше натолкнулась в этом щекотливом разговоре, находились под водой и были ей неведомы, но эта скала возвышалась над поверхностью, и она избежала ее.
- Я уверена, - сказала Джини, - что в городах и селах все возрадуются, узнав, что его величество сжалился над бедным, потерянным существом.