- Что ж, это верно, ваша светлость. Порой мне приходится слышать, как счастливчики сожалеют о прекрасных юных годах, но у меня, когда я был совсем дитя, в сердце копился только гнев. Знаете, чему я завидовал? Радости других детей. Другие были хороши собой, у них были отец и мать. Разве они хотя -бы жалели того, кто был одинок и несчастен? Нет. Тем лучше! А закалили мою душу, сделали ее стойкой насмешка и презрение. Иногда они убивают, но я выжил. Злоба придавала мне силы. А став сильным, был ли я злым? Тех, кто враждовал со мною, больше нет, господа хорошие, так что ответить на это некому.
Эти слова прозвучали столь странно и неожиданно, что никто не проронил ни звука. Захваченные врасплох озорники быстро позабыли свои язвительные улыбки. Гонзаго внимательно слушал и удивлялся. Речи горбуна отдавали холодком угрозы со стороны невидимого врага.
- Став сильным, - продолжал горбун, - я захотел еще одного: богатства. Лет десять, а то и больше, я трудился, слыша вокруг лишь смех и улюлюканье. Труднее всего достается первый денье, второй добывается уже легче, третий спешит ко второму, из двенадцати денье получается су, из двадцати су - ливр. Я изошел кровавым потом, прежде чем скопил свой первый луидор, он хранится у меня до сих пор. Когда меня охватывают уныние и усталость, я рассматриваю его, и моя гордость оживает, а гордость - это сила человека. Я копил - су к су, ливр к ливру. Я никогда не ел досыта, но зато пил вволю - за воду в фонтанах платить не надо. Я ходил в отрепьях, спал без матраса. Но сокровищница моя неуклонно пополнялась, я копил, копил, копил!
- Значит, ты скуп? - поспешно спросил Гонзаго, словно очень хотел доставить себе удовольствие найти слабую сторону У этого странного существа.
Горбун пожал плечами.
- Дай Господи мне когда-нибудь стать скупцом, ваша светлость! - ответил он. - Если бы только я умел любить эти несчастные экю, как мужчина любит свою возлюбленную! Это была бы страсть! Я посвятил бы жизнь ее утолению! Что такое счастье, если не цель в жизни, если не предлог для того, чтобы выбиваться из сил, чтобы жить? Но по своему хотению скупым не станешь. Я долго надеялся, что мне это удастся, но стать скупцом так и не смог.
Горбун тяжело вздохнул и скрестил руки на груди.
- У меня был радостный день, - опять заговорил он, - всего один. Я пересчитал накопленное и долго раздумывал, что сделаю с деньгами: их оказалось вдвое, даже втрое больше, чем я рассчитывал. Я был как пьяный и все твердил: "Я богат! Богат! Я куплю себе счастье!" Оглянусь вокруг - никого. Я взял в руки зеркало. Морщины и седина в волосах. Уже! Как скоро! Разве не вчера еще я был мальчишкой и получал отовсюду тумаки? "Зеркало лжет", - решил я и разбил его. Какой-то голос внутри меня воскликнул: "Ты правильно сделал! Так и надо поступать с наглецами, которые осмеливаются говорить здесь правду!" И снова звучал этот голос: "Золото прекрасно! Золото юно! Сей золото, горбун, старик, сей золото, и ты пожнешь молодость и красоту!" Что это был за голос, ваша светлость! Я понял, что схожу с ума, и вышел из дому. Я брел наудачу по улицам, ища благосклонного взгляда, доброй улыбки. "Горбун! Горбун!" - кричали мужчины, которым я протягивал руку. "Горбун! Горбун!" - вторили им женщины, к которым я устремлялся всем своим бедным и чистым сердцем. "Горбун! Горбун! Горбун!" И они смеялись. Лгут те, кто утверждает, что золото правит миром.
- Так нужно было им показать это твое золото! - воскликнул Навайль.
Гонзаго задумчиво молчал.
- Я показывал, - ответил Эзоп II, он же Иона. - И люди протягивали руки, но не за тем, чтобы ответить мне рукопожатием, а чтобы пошарить у меня в карманах. Я хотел с помощью золота купить себе друзей, любовницу, но лишь привлек воров. Вы улыбаетесь, а я плакал, плакал кровавыми слезами. Но проплакал я всего одну ночь. Дружба, любовь - глупости все это. Нужно искать удовольствий, всего того, что может купить любой!
- Дорогой мой, - перебил Гонзаго холодно и надменно, - узнаю я наконец, чего вы от меня хотите?
- Я подхожу к этому, ваше высочество, - изменившимся в очередной раз тоном ответил горбун. - Я снова вышел из своего убежища, еще робкий, но уже снедаемый желаниями. Во мне возгорелась жажда наслаждений, я становился философом. Я ходил, блуждал, и наконец взял след. На каждом углу я принюхивался, стараясь уловить, откуда тянет неведомыми мне наслаждениями.
- И что же? - осведомился Гонзаго.
- Принц, - поклонившись, ответил горбун, - ветер дул с вашей стороны.
4. ГАСКОНЕЦ И НОРМАНДЕЦ
Это было сказано жизнерадостно и весело. Этот дьявольский горбун, казалось, умел управлять всеобщим настроением. Гонзаго и окружавшие его повесы, только что крайне серьезные, разразились смехом.
- Ах, значит, ветер дул с Моей стороны? - воскликнул принц.
- Да, ваша светлость. Я поспешил к вам и с порога почувствовал, что угадал верно. Не знаю, что за аромат проник мне в мозг, - наверное, это был аромат благородных и разнообразных удовольствий. Я остановился и решил попробовать. Он меня опьяняет, ваше высочество, мне это нравится.
- А у господина Эзопа губа не дура! - воскликнул Навайль.
- Большой знаток! - заметил Ориоль. Горбун посмотрел ему прямо в лицо.
- Вам приходится носить кое-что по ночам, - тихо проговорил он, - так что уж вы-то понимаете, что ради исполнения своего желания человек способен на все.
Ориоль побледнел. Монтобер воскликнул:
- Что он хочет сказать?
- Поясните, мой друг, - велел Гонзаго.
- Ваша светлость, - простосердечно сказал горбун, - чего уж тут долго объяснять. Вам известно, что вчера я имел честь покинуть Пале-Рояль в одно время с вами. Я видел, как два благородных господина несли носилки, а поскольку это дело необычное, решил, что им хорошо заплатили.
- Неужто он знает?.. - ошеломленно начал Ориоль.
- Кто лежал на носилках? - перебил его горбун. - Разумеется. Пожилой господин под мухой, которому позже я помог добраться до дому.
Гонзаго опустил взгляд, лицо его то бледнело, то багровело. Все были крайне изумлены.
- Быть может, вы знаете также, что стало с господином Де Лагардером? - тихо спросил Гонзаго.
- Что ж, у Готье Жандри твердая рука и верный глаз, - ответил горбун, - я был рядом с ним, когда он нанес удар, право слово, весьма неплохой удар. Те, кого вы послали на поиски, расскажут вам остальное.
- Они сильно опаздывают.
- Дело не такое быстрое. Мэтр Плюмаж и брат Галунье…
- Так вы их знаете? - снова удивился Гонзаго.
- Я знаю всех понемножку, ваша светлость.
- Тьфу, дьявол! Послушайте, мой друг: а известно ли вам, что мне не нравятся люди, которые слишком много знают?
- Согласен, это может быть опасным, - мирно признал горбун, - но может и принести пользу. Давайте по справедливости. Не знай я господина де Лагардера…
- Черт бы меня побрал, если я стану пользоваться услугами этого человека! - прошептал Навайль, стоявший позади Гонзаго.
Он полагал, что горбун не услышит, но тот ответил:
- И зря.
Впрочем, вся остальная компания придерживалась мнения Навайля.
Гонзаго медлил. Горбун продолжал, словно хотел сыграть на его нерешительности:
- Если бы меня не перебивали, я уже рассеял бы ваши подозрения. Когда я остановился на пороге дома вашей светлости, я тоже колебался и пребывал в сомнениях. Это был столь желанный мне рай, но не тот, что сулит наша церковь, а магометанский со всеми его утехами: прелестными женщинами и отборными винами, нимфами в венках из цветов и пенящимся нектаром. Готов ли я на все ради того, чтобы заслужить этот сладостный рай, чтобы мне, ничтожному, обрести убежище под вашей мантией принца? Вот о чем я спросил себя, прежде чем войти, и я вошел, ваша светлость.
- Потому что ты чувствовал, что готов на все! - прервал его принц.
- Да, на все! - решительно ответил горбун.
- Боже милостивый, что за аппетит к наслаждениям и благородству!
- Я мечтаю об этом уже сорок лет, эту поседевшую голову распирает от желании.
- Послушай-ка, - проговорил принц, - благородство можно купить - спроси у Ориоля!
- Мне не нужно благородства, которое покупается.
- Спроси у Ориоля, как может тяготить имя.
Эзоп II комическим жестом указал на свой горб и заметил:
- Неужто сильнее, чем это? Затем, уже серьезно, продолжал: