- Ну вот, Филипп, - с подчеркнутой доброжелательностью заговорил регент, - так вот все и выясняется.
Сердце у Гонзаго сжалось, однако вида он не подал.
- Ты был несчастен, а мы об этом ничего не знали! - продолжал регент. - Это по меньшей мере недоверие.
- Это недостаток смелости, ваше высочество, - тихо возразил Гонзаго.
- Я понимаю тебя: ты не хотел выставлять на всеобщее обозрение семейные язвы. Принцесса, если можно так выразиться, уязвлена.
- Ваше высочество хорошо знает силу клеветы, - перебил его Гонзаго.
Регент приподнялся на локте и взглянул в лицо самому старому из своих друзей. По лицу Филиппа Орлеанского, изборожденному преждевременными морщинами, пробежало облачко.
- Жертвой клеветы, - отозвался он, - была моя честь, порядочность, мои семейные привязанности - короче, все, что дорого человеку. Но я не могу понять, почему ты, Филипп, напоминаешь мне о том, что мои друзья пытаются заставить меня забыть.
- Ваше высочество, - опустив голову, отвечал Гонзаго, - благоволите меня извинить. Страдание рождает эгоизм: я думал о себе, а не о вашем королевском высочестве.
- Я прощу тебя, Филипп, если ты поведаешь мне о своих страданиях.
Гонзаго покачал головой и проговорил так тихо, что регент едва его расслышал:
- Ваше высочество, мы с вами привыкли говорить о сердечных делах в шутливом тоне. Я не имею права жаловаться, так как я сообщник, однако есть чувства…
- Ну, полно, полно, Филипп! - перебил принца регент. - Ты любишь свою жену, она красивая и благородная женщина. Порою за бутылкой вина мы можем посмеяться над этим, но мы и над Богом смеемся.
- И мы неправы, ваше высочество, - изменившимся голосом прервал его принц. - Господь мстит!
- Вот как ты повернул! У тебя есть о чем мне рассказать?
- И даже немало, ваше высочество. Этой ночью у меня в доме убиты два человека.
- Держу пари - шевалье де Лагардер! - подскочив на постели, вскричал Филипп Орлеанский. - Ты не прав, если это твоих рук дело, Филипп, честное слово! Ты подтвердил подозрения…
Сон у регента как рукой сняло. Он, сдвинув брови, смотрел на Гонзаго. Тот выпрямился во весь рост. На его красивом лице появилось выражение неописуемой гордости.
- Подозрения! - повторил он, словно не сумел совладать с присущей ему надменностью.
Затем Гонзаго проникновенно добавил:
- Значит, у вашего высочества есть на мой счет подозрения?
- В общем, да, - помолчав, ответил регент, - у меня есть подозрения. Благодаря твоему здесь присутствию они стали более зыбкими, потому что ты смотришь мне в глаза, как честный человек. Попробуй же рассеять их окончательно, я тебя слушаю.
- Благоволит ли ваше высочество сказать мне, в чем заключаются ваши подозрения?
- Среди них есть старые, а есть и недавние.
- Начнем, с позволения вашего высочества, со старых.
- Вдова де Невера была богата, а ты - беден. Невер был нам братом…
- И я не должен был жениться на его вдове?
Регент оперся подбородком о локоть и ничего не ответил.
- Ваше высочество, - продолжал Гонзаго, опустив глаза, - я уже говорил, мы слишком часто над этим шутили, мне трудно говорить с вами о сердечных делах.
- Что ты хочешь сказать? Объясни же!
- Я хочу сказать, что если в моей жизни и есть что-то, делающее мне честь, то это как раз брак со вдовою де Невера. Наш любезный Невер умер у меня на руках, я не раз об этом рассказывал. Вам известно также, что я находился в замке Келюс, дабы сломить слепое упрямство старого маркиза, который ненавидел нашего Филиппа за то, что тот отнял у него дочь. Огненная палата - о ней я еще скажу - уже выслушала меня сегодня утром как свидетеля.
- Вот как? - прервал его регент. - И какое же заключение вынесла Огненная палата? Стало быть, Лагардера у тебя не убили?
- Если ваше высочество позволит мне продолжать…
- Продолжай, продолжай. Предупреждаю тебя: мне нужна правда и ничего более.
Гонзаго холодно поклонился.
- Сейчас, - ответил он, - я говорю с вашим высочеством не как с другом, а как с судьей. Этой ночью Лагардер не -был убит у меня, напротив: именно он убил этой ночью финансисте Альбре и младшего Жиронна.
- Вот как! - снова воскликнул регент. - И каким же образом этот Лагардер оказался у тебя?
- Полагаю, что об этом вам сможет рассказать принцесса, - ответил Гонзаго.
- Берегись! Она же праведница!
- Она ненавидит своего мужа, ваше высочество! - с силой произнес Гонзаго. - Я не верю святым, которых канонизирует ваше королевское высочество.
Гонзаго явно выиграл очко: регент не рассердился, а улыбнулся.
- Ну, полно, мой бедный Филипп, - проговорил он, - быть может, я был слишком строг, но ведь это скандал. Ты - знатный вельможа, а скандалы, которые происходят на такой высоте, производят столько шума, что даже троны трясутся. Я-то это чувствую: я ведь сижу совсем рядом с престолом. Однако продолжим. Ты утверждаешь, что твой брак с Авророй де Келюс был благим делом. Докажи.
- А разве не благое дело, - отозвался Гонзаго, великолепно разыгрывая горячность, - исполнить последнюю волю умирающего?
Регент так и замер с раскрытым ртом. Воцарилось долгое молчание.
- Ты не осмелился бы солгать в атом, - наконец пробормотал Филипп Орлеанский, - солгать мне. Я тебе верю.
- Ваше высочество, - снова заговорил Гонзаго, - вы обращаетесь со мною таким образом, что эта наша беседа станет последней. Люди из моего семейства не привыкли, чтобы с ними разговаривали в таком тоне даже принцы крови. Я сниму выдвинутые против меня обвинения и навсегда распрощаюсь с другом своей юности, который оттолкнул меня, когда я был в беде. Вы мне верите? Превосходно, меня это устраивает.
- Филипп, - дрожащим от волнения голосом проговорил регент, - только оправдайтесь и, честное слово, вы увидите, люблю я вас или нет!
- Выходит, меня все же обвиняют в чем-то? - осведомился Гонзаго.
Герцог Орлеанский хранил молчание, и принц продолжал со спокойным достоинством, которое он так хорошо умел изображать, когда того требовали обстоятельства:
- Спрашивайте, ваше высочество, и я отвечу. Собравшись с мыслями, регент произнес:
- Вы присутствовали при кровавой драме, разыгравшейся во рву замка Келюс?
- Да, ваше высочество, - ответил Гонзаго, - я, рискуя жизнью, защищал нашего друга. Это был мой долг.
- Это был ваш долг. И вы слышали его последний вздох?
- А также его последние слова, ваше высочество.
- Вот их-то я и хочу от вас узнать.
- А я и не думал скрывать их от вашего королевского высочества. Наш несчастный друг сказал мне дословно вот что: "Стань моей жене супругом, чтобы быть отцом моей дочери".
Голос Гонзаго не дрогнул, когда он произносил эту низкую ложь. Регент погрузился в размышления. На его мудром, задумчивом лице лежала печать усталости, однако от опьянения не осталось и следа.
- Вы сделали правильно, что исполнили волю умирающего, - проговорил он, - это был ваш долг. Но почему вы целых двадцать лет молчали об этом?
- Я люблю свою жену, - без тени колебания ответил принц, - о чем уже говорил вашему высочеству.
- И каким же образом ваша любовь сумела закрыть вам рот?
Гонзаго опустил взгляд и слегка покраснел.
- В противном случае мне пришлось бы обвинить отца своей жены, - ответил он.
- Ах, вот как, - заметил регент. - Значит убийца - маркиз де Келюс.
Гонзаго склонил голову и тяжело вздохнул. Филипп Орлеанский не сводил с него пристального взгляда.
- Но если убийца - маркиз де Келюс, - продолжал он, - то в чем же вы обвиняете Лагардера?
- В том, в чем у нас в Италии обвиняют наемного убийцу, чей стилет за деньги вонзился кому-то в сердце.
- Выходит, господин де Келюс подкупил Лагардера?
- Да, ваше высочество. Но его роль прислужника длилась лишь один день. После этого он уже восемнадцать лет упорно действует по своему усмотрению. Лагардер по собственному почину похитил дочь Авроры и все документы, удостоверяющие ее происхождение.
- А что вы утверждали вчера перед семейным советом? - прервал его регент.
- Ваше высочество, - ответил Гонзаго, - я благодарю Господа, волею которого состоялся этот допрос. Я считал себя выше всего этого, и в этом моя беда. Свалить наземь можно лишь вышедшего из укрытия врага, свести на нет можно лишь выдвинутое обвинение. Итак, враг пошел в открытую, обвинение выдвинуто - тем лучше! Вы уже вынудили меня зажечь светоч истины в потемках, рассеять которые мне не позволяло мое почтение к супруге, а теперь вы заставляете меня открыть вам лучшую сторону моей жизни, полную благородства, христианских чувств и скромной преданности. В течение почти двадцати лет я терпеливо и непреклонно воздавал добром за зло, ваше высочество. Ночью и днем я молчаливо трудился, часто рискуя при этом жизнью, я заработал свое огромное состояние, я заставил молчать прельстительный голос честолюбия, я отдал все, что осталось у меня от молодости и сил, отдал частицу собственной крови…