- Я знаю, что справлюсь! - уже увереннее отвечал Филипп.
* * *
Он сидел с Павлом на кухне после утомительной и тяжелой работы в лесу. Они валили деревья. Так как Филипп отказался жить с Глашиной семьей, пришлось запасаться дровами на два дома.
- Василиса рожает! - возбужденно крича, влетела в дом Глаша. Филипп вскочил, опрокинув на себя миску с хлебом.
- Тише ты! - шикнул на нее Павел.
- Как это тише?! Баба того и гляди родит прямо на улице… - начала оправдываться Глаша.
- На улице?! - от негодования и удивления Филипп остановился, забыв, куда направлялся. Глаша, как бы извиняясь за Василису, потупила взор и ответила:
- Муж-то ейный тоже в лес пошел, за дичиной, а она решила сама скотину накормить, вот и вышла.
- Совсем ополоумела, дурная баба? - возмутился Павел. - А вы что ж глядите?! Помогли бы ей!
Филипп выскочил из дома и направился к Василисе, сопровождаемый толпой галдящих баб. Его статная, высокая фигура заметно выделялась в приближающейся толпе, и Василиса облегченно вздохнула:
- Наконец-то все кончится…
- Нет, милая, все только начинается, - ответил он и поднял ее на руки.
Василиса хотела провалиться сквозь землю, чтобы скрыть смущение и стыд, который испытывала пред этим молодым и красивым лекарем. Боли она не чувствовала. Странно, но как только Филипп склонился над ней, боль куда-то улетучилась, осталась только нереальность, ускользающая из сознания и не поддающаяся воле.
* * *
Василиса приехала в хутор Ближний несколько лет назад с мужем. Тогда она и заметила Филиппа. Частенько она сталкивалась с ним у колодца или у Игнатия, когда приходила к нему за снадобьями. И всегда смущалась при виде этого статного красавца. Каштановые волосы, серые глаза, нежные, словно девичьи, губы и сильные мужские руки - и это еще не все достоинства Филиппа, за которые он ей нравился.
Но никому и никогда она не могла открыть своего сердца. Выданная замуж совсем девчонкой за нелюбимого и почти не знакомого ей человека, она молча терпела превратности жизни, а тут позволила себе одну-единственную слабость - любить! Любить сильно, глубоко и искренне. Увы, Филиппу это не дано узнать.
Когда-то давно цыганка нагадала ей, что смерть к ней придет от любимого человека. Им для нее был муж, которого она и боялась, и уважала, и, может, свыклась, принимая обязательность отношений за любовь. Своего Мишу она терпела, конечно, как же по-другому? Но и знала, что на все пойдет Мишка, коли что не по его будет.
Бить - бил Василису много раз. Смирилась она с гаданьем и решила, что никуда от судьбы не уйдешь.
- Терпи, милая, стерпится - слюбится, - уговаривала ее тетка, единственный родной ей человек.
- Как же так, тетя? - плача от безысходности, спрашивала она накануне свадьбы.
- Вот так, доченька, - только и отвечала она, нарочито горько вздыхая. Наговорила Василисе о каких-то деньгах, якобы занятых у Мишкиного отца. Короче, так и подталкивала девушку саму принять решение. И Василиса, будучи человеком святой наивности и простоты, в знак благодарности, что помогали Петровы тетке, выскочила замуж.
Рано Василиса лишилась родителей, потому сиротку и взяла к себе тетка. Полячка эта была бабой хитрой и расчетливой. У самой дочь на выданье, и Василису держать рядом со своей она не хотела. Вдруг женихов выгодных уведет?! Ведь и красива, и хозяйка хорошая… Вот и отправила с Мишкой куда подальше, с глаз долой.
Вся прошлая нерадостная жизнь предстала перед глазами Василисы, когда она лежала на огромной и чистой кровати в убранной и приятно пахнущей травами комнате Филиппа.
"Интересно, сколько девок перебывало у него в постели?" - некстати задала она себе вопрос, и тут, словно в наказание за нелепые мысли, почувствовала такую сильную боль внизу живота, что закричала:
- Мама!!! Мамочка! Господи! Филипп, сделай же что-нибудь!
Филипп обернулся. В дрожащей руке он держал шприц. Капли пота скатывались по носу и падали на пол. Он подошел к ней и стал успокаивать. Голос его дрожал. Он не знал, куда деть глаза.
"Почему деду так легко удавалось справляться с этим?!" - спрашивал он себя. Он вспоминал деда в такие трудные моменты. Тот без всякого страха принимался за дело, успокаивая больных своим тихим голосом и твердой верой в успешный исход. Он же никак не мог сосредоточиться. Женщина с мольбой смотрела на растерянного Филиппа.
"У него это ведь впервые! Надо бы поддержать, чтобы он совсем не растерялся, да и самой станет легче!"
- Филипп, ты не переживай! Я постараюсь тебе помочь. У…, ай! У меня… это первый, но… послу… Господи! Началось!
Она тяжело задышала. Филипп склонился над роженицей и стал ее успокаивать, потом быстренько влил ей в рот опиумной микстуры, облегчающей болезненные ощущения, и принялся за дело.
Роды были тяжелыми. Василиса постоянно задыхалась, и Филиппу приходилось несколько раз заливать ей в рот микстуру. Она не билась, не вертелась и не стонала, а просто дышала со временем все тише и спокойнее.
Он принял на руки орущего младенца и широко открытыми глазами смотрел на розовый комок. Быстро проверил пуповину, оглядел его еще раз и взглянул на мать.
Та лежала, уронив голову набок. Филипп повернул ее… и отшатнулся! Изо рта Василисы обильно стекала пена, артерия на шее не пульсировала. Он открыл Василисе глаза. Зрачки не реагировали на свет. Он понял, что она умерла, но не хотел в это верить. Он делал искусственное дыхание, смачивал лоб нашатырем и совершенно забыл о ребенке, которым к тому моменту занялся Олег.
Наконец, Филипп прикрыл одеялом до самого подбородка тело Василисы, которое вытянулось и успокоилось, будто отдыхая от недавних судорог и боли. Лицо его приняло то самое безмятежное выражение. Филипп вытер пот со лба и тут только обратил внимание на пузырек с микстурой, которую давал роженице.
- Боже! Это же отвар для операции! - он ударил себя по лбу, вспомнив, что сам только недавно сделал его для старика Потапа Кривощекова.
Потом он вспомнил о дедовых книгах и кинулся к одной, где были записи обо всех жителях хутора. Своего рода местная картотека больных. Кому сколько лет, кто рожал, кто что ломал, кому можно то или иное лекарство или отвар, а кому запрещено…
Там он и вычитал, что Василисе совершенно запрещены отвары и настойки, содержащие опий, избыток которого находился в пузырьке. Дед передал внуку огромное, бесценное наследство! Он надеялся, что Филипп сможет правильно им распорядиться, и потому вел свои записи, чтобы внуку было легче ориентироваться. А он? Только из-за своей несерьезности он допустил эту непростительную ошибку.
- Господи, что делать? Как объяснить Мишке? - задавал сам себе вопросы Филипп, сидя над мертвой женщиной.
- Филипп, - в комнату заглянул Олег и тихо его позвал. Он обернулся. Олег понял, что случилось страшное, непоправимое. А Филипп потерял сознание. Сначала правда он ощутил боль. Сильнейшую. Она шла от руки и ударила в голову. Потом стрелой вернулась обратно. И показалось Филиппу, что все мыслимые страдания ожили в его теле и одновременно вцепились ему в руку, на которой было дедово кольцо. Он случайно глянул на камень, уже лежа на полу и теряя сознание. То что он увидел, окончательно бросило его в беспамятство…
- Я все сделал, как положено! - оправдывался он, когда Павел разнял остервенелого Мишку и Филиппа, дерущихся в доме Игнатия.
- Ты изверг! Ты убил ее! - орал Мишка, вытирая непрошеные слезы.
Через неделю, похоронив Василису, Мишка с маленьким ребенком навсегда покинул Ближний. На могиле жены он поклялся отомстить Филиппу.
Глава 3
- Совсем ты стал дурной, - выговаривала Глаша племяннику.
Филипп только пьяно улыбнулся и, шатаясь, прошел мимо нее.
- Господи, за что такое наказание? - плакала Глаша, жалуясь Господу Богу на судьбу. - Что Ты еще требуешь от нашей семьи? Филипп - и тот из молодого лекаря превращается в молодого пьяницу! Неужель Тебе это в милость? - она, плача, беспомощно осела на пол перед святыми образами.
Только не действовали на Филиппа теткины молитвы. После смерти Василисы чувство вины ни на минуту не оставляло его, постоянно возвращаясь в кошмарных снах. Он стал пить безудержно, отмахивался от больных, которые теперь вынуждены были искать спасения в соседней деревне, находившейся в двадцати верстах от Ближнего.
Так продолжалось уже полгода.