- Ты слышал много ложного. - Шурка остановил друга жестом. - У него нет опыта. Нет поддержки. Но он честный человек. В безвыходных обстоятельствах. Брат подложил ему свинью, не обнародовав документы. Если учесть заговор и всю глубину общего недовольства, мятеж при восшествии на престол неизбежен. Ты догадываешься, зачем я приехал?
Михаил Семенович вздохнул.
- Хочешь знать, какую сторону я займу?
Бенкендорф молчал. Ему как-то неловко было спрашивать друга, не вступил ли он в какую-нибудь мерзость.
- Миша, ради всего святого…
- Я не принадлежу ни к одному обществу.
Александр Христофорович облегченно вздохнул.
- Почему правительство не принимает мер? - с раздражением спросил граф.
Вопрос был риторический. Бенкендорф промолчал.
- Государь собирался посетить Крым в середине этого года?
- Он наметил поездку на юг. Императрица совсем больна. Но куда именно они направятся, пока тайна…
Воронцов подобрал камешек и забросил его в воду.
- Куда бы ни направились, меня не объедут.
Конец августа 1825 года. Санкт-Петербург.
С годами Аракчеев не менялся. Та же непропорционально большая голова на тонкой шее. Простодушная грубоватость черт и цепкий взгляд глубоко посаженных глаз, цвет которых император забывал сразу же, как только отворачивался.
- Друг мой. - Александр указал рукой на кресло. - Мы все обдумали. Я отправляюсь в первый день сентября и поскачу так быстро, как только смогу, чтобы достичь Таганрога через две недели. Елизавета тронется за мной.
- Смею уведомить. - Гость приблизился к столу и, опершись на его крышку, навис над государем, подобно грозному утесу. - Все дороги, позволяющие вашему величеству объехать крупные города, готовы. Время пребывания на станциях сокращено до минимума. Официальные встречи отменены. Вы сможете следовать с особенной скоростью, если соизволите спать в карете.
- Прекрасное решение, - одобрил император. - Так и поступим.
- Таганрог надежно прикрыт южными военными поселениями, - продолжал граф. - И войском донских казаков. У них нет сношений с остальной армией. По первому вашему приказу они станут патрулировать дороги, никого не допуская к городу.
- Спасибо, Алексей Андреевич. - Государь с чувством пожал деревянную руку любимца. - Сколько лет ты мне служишь, принимая на себя самую неблагодарную работу! Получая всю грязь, которая в противном случае была бы вылита на меня.
Аракчеев посчитал нужным промолчать, но несколько раз шмыгнул губчатым носом, показывая, что растроган до слез.
- Помните, ваша задача: ничего не начинать самому. Пусть себя покажут. Думаю, отсутствие в столице мужской половины августейшего семейства способно их спровоцировать. Далее ваша партия. Захватите всех сразу. В один день. Списки вы знаете. Достаточно малейшего повода. Но он должен быть!
Граф поморщился. С этой публикой не годилось церемониться. Его бы воля… Но воля царская.
- И последнее. Самое тяжелое для вас. Вы должны совершить это без малейшей ссылки на меня. Как бы своей властью. Я явлюсь с юга судить и миловать. Многие будут прощены. Но до этого вы должны узнать у них все. За такое самоуправство вам придется пострадать. Ибо общественное мнение - не шутка.
Аракчеев по-волчьи ухмыльнулся, обнажив ряд крепких желтоватых клыков. Разве впервой ему ходить в болотных сапогах там, где его величество не может пройти в бальных туфлях? Впрочем, на этот раз благодетель требовал слишком многого.
- А если остальные сановники воспротивятся?
- Военного министра Чернышева и начальника Главного штаба Дибича я увожу с собой. У других нет реальной силы.
- А Милорадович?
- Он получит соответствующие распоряжения. - Император смотрел на любимца ласково и призывно. - Я сознаю всю глубину вашей жертвы, Алексей Андреевич. Но в ваших руках судьба империи. И моя.
Граф поклонился.
Тульчин.
Начальник штаба 2-й армии Киселев не был удивлен, когда к нему пожаловал наместник Новороссии. Их связывало отдаленное родство и близкая дружба. Более того, Павел Дмитриевич обрадовался, потому что пребывал в подавленном состоянии. Буквально за день до приезда Воронцова из Тульчина ускакал генерал Иосиф де Витт, разговор с которым очень сильно напоминал обмен угрозами.
Киселев принял гостя в собственном доме. Софи гостила в Петербурге, и роскошная квартира Павла Дмитриевича вновь начала напоминать холостяцкую берлогу. Отдав распоряжение об обеде, хозяин проводил Воронцова в бильярдную. В этой просторной комнате, щегольски обставленной английскими игральными столами, можно было говорить свободно. Граф был заядлым игроком, и оба по немому соглашению решили, что под стук шаров им будет сподручнее обсудить наболевшее.
- Вы осведомлены, что государь посетит наши места в самое ближайшее время? - спросил Михаил Семенович.
Киселев кивнул и, взяв кусочек мела, старательно натер им кончик кия.
- Отъезд из столицы намечен на первые дни сентября.
- Вы намереваетесь с ним встретиться?
Павел Дмитриевич предоставил партнеру право разбить шары. Он прекрасно понял суть вопроса. Речь шла о тайном обществе, парализовавшем всю головку 2-й армии. Киселев мог либо рассказать, либо умолчать об этом.
- Вчера здесь был генерал де Витт, - задумчиво произнес начальник штаба. - Ознакомил меня с теми сведениями, которые у него имеются о заговорщиках. Они считают его своим человеком. А он сам, как мне кажется, еще не решил, чью сторону занять. Домогался моего мнения.
Воронцов саркастически рассмеялся и, ударив по шару от центра, послал его в лузу.
- Я приехал за тем же. Вы удивлены?
Следующий удар был неудачен, и Павел Дмитриевич примостился на краю, выцеливая свой шар.
- Нисколько. Нам есть о чем подумать. - Ему удалось загнать подряд два шара. Затем он тоже промазал. - Полагаю, вас смущают те же мысли, что и меня?
О, да! Они были одного поля ягоды. Ни добрый "папаша" Сабанеев, ни верный Шурка не могли бы так понять терзания Воронцова, как либеральный администратор Киселев, упиравшийся лбом в ту же стену.
- Где наше место? - Михаил Семенович обошел стол и, опершись на кий, глянул на собеседника. - Двадцатилетний опыт говорит мне, что без крови не обойтись. Что эти люди толкают страну в бездну.
Киселев пожал плечами.
- Их это не беспокоит. Взлет карьеры, фейерверк возможностей. Мы с вами получили от войны все, что хотели. Они жаждут продолжения. Революция богата шансами.
- Шансами познакомиться с мадам Гильотен?
- Не обязательно. Были ведь и те, кто держали нож за веревку.
- Но миллионы сограждан… - Граф не стал договаривать. - Я хотел бы конституции, освобождения крестьян. Но не такой ценой.
Павел Дмитриевич тоже обошел стол и остановился возле Воронцова.
- Все, что вы говорите, для меня очень больно. Я много думал, Мишель. И вот к каким выводам пришел. Мы не можем не желать того, чего желаем. По воспитанию, образованию, просто из чувства долга и сострадания к людям. Но всего этого гораздо труднее достичь, чем кажется нашим карбонариям. Мне страшно разрушать. Им - нет. Вот разница.
Михаил Семенович повертел в руках кий, но так и не подошел к борту.
- Россия - не та страна, где изменения можно производить посредством пороха.
- Вы хотите сказать об этом государю? - Губы Павла Дмитриевича сложились в саркастическую складку. - Он и сам наговорит вам умных, правильных слов. Кажется, я переел его любезностей, пока служил флигель-адъютантом.
- А как вы собираетесь поступить, если ваши же подчиненные - Волконский и Пестель - придут вас арестовывать, чтобы взбунтовать армию?
- Постараюсь им воспротивиться. - Хозяин дома вернулся к столу и послал шар через все поле.
- Не предупреждая государя?
- Он знает. И, поверьте мне, не бездействует. Просто мы не осведомлены о его шагах.
Петербург - Таганрог.
День отъезда император провел мирно. Посетил могилы дочерей в Александро-Невской лавре, а затем отстоял ночной молебен. По его желанию никто из свиты не присутствовал. Он хотел войти и выйти из монастыря частным человеком. Отцом умерших детей, мужем больной женщины, усталым чиновником, после 25 лет службы решившим наконец подать в отставку. Стоя на богослужении, государь сутулился и щурил глаза. В храме неприлично было использовать лорнет, а без него дальше вытянутой руки Александр не видел. Оттого и шаг его, прежде такой стремительный, стал скуп и как бы неуверен, точно император вперед ощупывал сапогом твердь земную, а уж потом наступал со всей силой.
Горело много свечей. Было душно. Пахло ладаном и вспотевшими спинами монахов. После службы Александр попросил проводить его в келью схимника Алексия. Старец жил в обнимку с собственным гробом, не утратив при этом природного благодушия.
- Не бойся, - сказал он государю. - Это мягкое ложе. В нем все мы уснем и будем спать крепко.
В словах отшельника императору почудилось предсказание, и он застыл у двери, ожидая дальнейшего. Алексий лишь покачал головой.
- Государь, я человек старый, мне нечего страшиться. До великой чумы в Москве нравы были чище. Люди боялись Бога. Когда пришел Бонапарт, все снова кинулись молиться и немножко исправились. А как победили, забыли о Церкви. Ты, царь наш, должен смотреть за своим народом. В том твой крест.