Глава 8
Таганрог
Одесса.
- Я хочу сообщить тебе государственную тайну! - заорал во все горло Бенкендорф, так что Михаил подпрыгнул на стуле.
- Тише, тише…
Шурка, как всегда, явился вовремя и со сногсшибательными новостями.
Генерал-губернатор давал бал в честь годовщины коронации императора Александра - ежегодное торжество, манкировать которым - непростительная вольность. Прослужив государю четверть века, Воронцов, кажется, усвоил, как подвергнуть противника тонкому унижению. На официальный праздник нельзя не явиться. Ланжерон, Гурьев, Витт обязаны стоять в первых рядах. Вне зависимости от того, получили они приглашения или нет.
Граф не послал им заветной картонки с золотым обрезом и амурчиками по верхнему полю. Графиня не черкнула своим небесным почерком: просим, просим, просим! Супруги Воронцовы молчали. Между тем весь город был зван.
Сдерживая ласковую улыбку, их сиятельство встречал гостей на вершине белой лестницы в заново отделанном особняке Фундуклея - теперь настоящей резиденции наместника. Ее охраняли три пары львов, скопированных в Риме в соборе Святого Петра и привезенных за море. Первая спала, вторая тревожно поднимала головы, третья уже стояла в рост, ощерив клыки. Кто ты? Зачем пришел? Каковы твои намерения?
Прибывшие весело болтали, поднимаясь по ступенькам. Хозяева приветствовали их и приглашали в зал. На Елизавете Ксаверьевне было белое платье из неразрезного шелка, затканного бутонами роз. На генерал-губернаторе - парадный мундир, точь-в-точь как на портрете, только без небрежно накинутого плаща. Обоих интересовал вопрос: появится ли Ланжерон с кампанией?
Появились. Правда, первым шел де Витт. Маленький, смуглый, с живыми греческими глазами-маслинами и нафабренными, зачесанными наверх волосами. Рядом с высокой, как кора, графиней Собаньской, он выглядел коротышкой. Уверенная в себе, привыкшая презрением встречать недоброжелательство, Каролина оправдывала свое царственное имя. Она была великолепна в пунцовой бархатной токе и с белым страусовым пером на голове.
Пары застыли друг напротив друга. Михаил Семенович молчал. Полуулыбка не исчезла с его лица, но стала холодной.
- Я вижу, госпожа графиня вернулась к нам, чтобы радовать город своим присутствием, - произнес Витт, делая вдох для дальнейшей колкости. - Ваше высокопревосходительство так заняты семейными делами, что позабыли о приглашениях для официальных лиц?
- Зато ваше сиятельство настолько интересуется чужими делами, что постоянно забывает предать официальности своему семейному очагу.
Каролина вспыхнула. Впервые в жизни Витту осмеливались говорить о таких вещах в лицо. Начальник южных военных поселений хотел что-то ответить, но в этот момент раздался голос Лизы. Она обращалась к Собаньской:
- Вы, как я слышала, вновь опекаете молодого поэта? На этот раз вашего соотечественника Мицкевича? Жаль, не зная польского, мой муж не сможет оценить всей тонкости и глубины его эпиграмм.
Спутница Витта непременно отбрила бы обидчицу. Но сзади напирали. Задерживаться возле хозяев дольше положенного было неприлично, и паре пришлось отойти. Последнее слово осталось за Лизой. Михаил скосил на нее удивленный взгляд. Он и не предполагал, что супруга начнет отсыпать горстями светскую соль. Дальше ему не пришлось даже вмешиваться.
Приблизились Ланжероны. Когда-то чета Воронцовых чувствовала неловкость за то, что лишила их первого места в городе. Теперь все было по-иному.
- Рады приветствовать вас, господин граф. - Елизавета Ксаверьевна не дала мужу рта раскрыть. - Мы слышали, будто вы намерены посетить Париж? Надеюсь, его королевское величество оценит ваши заслуги так же высоко, как наш государь, - ее взгляд скользнул по ленте Андрея Первозванного. - Во Франции можно получить орден Золотого Руна, служа иностранному государству?
Ни тени смущения на лице графини. Если она и обронила двусмысленность, то нечаянно. Гласно обратить на это внимание - оповестить всех о нанесенном оскорблении. Бывший наместник вынужден был проглотить ее слова.
- Лиза, поосторожнее, - шепотом попросил Михаил.
А по ступеням уже поднимались Гурьевы. Генерал-губернатор незаметно сжал локоть жены, требуя молчания.
- Тронуты вашим приездом. - Его голос был ласков и тих, как море перед штормом. - Ваш брат, как мне известно, получил место посла в Гааге. Если дипломатические склонности в крови, ими нельзя пренебрегать. Не хотите попробовать себя в Константинополе? Коммерческим представителем? Перечень запрещенных товаров вам хорошо известен.
Гурьев был единственным, кто осмелился вступить с наместником в пререкания.
- Вам нечего предъявить мне, кроме догадок.
- Да, свидетелей из катакомб полиция уговорила помолчать.
И снова шедшие сплошным потоком гости не позволили Гурьевым задержаться ни на минуту.
Съезд продолжался не менее часа и утомил хозяев еще до бала.
- У меня щеки болят от улыбки, - шепнула Лиза.
- А не язык от колкостей?
Графиня с укором взглянула на мужа.
- Это маменька наговорила целый лист, а я потом заучила. Ты же знаешь, мне трудно что-нибудь придумать.
Михаил хмыкнул. Как он сразу не догадался? Его жена не способна сочинить ни одной мало-мальски обидной реплики.
Войдя в зал последними, они глянули на собравшихся. Больше шестисот гостей. Шум, толкотня, шелест кисеи и блеск драгоценностей. Лиза нашла глазами затертых у колонны генерала Сабанеева с женой. Пульхерия Яковлевна впервые отважилась явиться в свете, на нее косо посматривали, сторонились. Но достойная женщина решила выдержать натиск недоброжелательства, с тем чтобы к ним кое-как привыкли и муж не был обречен везде показываться в одиночестве.
Заиграли полонез. Обычно бал открывал хозяин дома в паре с самой титулованной гостьей. Лиза не сразу поняла, чего хочет Михаил. Взяв жену за локоть, он двинулся через зал. Перед ними расступались. У колонны под хорами граф задержал шаг.
- Надеюсь, твоя супруга танцует?
В первой паре пошли Воронцов и Пульхерия Яковлевна. Во второй - невероятно растолстевший Сабанеев с хрупкой графиней. Дальше все построились сами. Было любопытно видеть, как несколько дам шокированы поведением хозяина и не осмеливаются присоединиться к общему шествию. Впрочем, Одесса веселый город, и молодые негоциантки, жены разбогатевших купцов, напротив, были обрадованы поступком генерал-губернатора. Их считали равными, приглашали во дворец, не чинились. Добрая сотня красавиц, привыкших в гостях у аристократов стоять вдоль стен, устремилась в центр зала.
- Миша, что ты натворил? - шепотом спросила графиня, когда полонез окончился и заиграла мазурка.
- Мой город, - также шепотом отозвался муж. - Что хочу, то и творю.
И в этот момент в дверях появился Бенкендорф. Вот уж чей приезд невозможно было предугадать. Он стремительно миновал зал и застыл перед хозяевами.
- А мне говорили, у вас нелады. - Шурка бросил на друзей быстрый тревожный взгляд. - Ведь все хорошо?
Он был обнят и поцелован с двух сторон.
- У меня официальное поручение. Тебе придется остановить музыку.
У Лизы перехватило дыхание. Вот так, на балу, говорят, к государю пришло известие о том, что Бонапарт пересек границу.
- Шурочка, война?
Тот смерил ее снисходительным взглядом.
- Война - не война, но генералов для нее уже готовят.
При смолкшем оркестре Бенкендорф, оставшись один посреди залы, твердым голосом объявил об императорской милости. Воронцов наконец становился полным генералом. Секунду держалась тишина, а потом гости разразились рукоплесканиями. Лиза подняла глаза на мужа. Если он и улыбался, то очень хмуро. Была ли это радость? Или после стольких унижений давно выслуженный чин, как кусок холодного мяса, не лез в горло?
Какие бы мысли в эту минуту ни одолевали Михаила, он сумел сохранить лицо, расцвел и продолжал праздник, увенчанный теперь уже двойной победой.
Вечером в кабинете граф сказал:
- Я не понимаю причины государевой милости.
Для всех - высокий чин был признанием заслуг Воронцова в дни измаильской чумы. Но сам Михаил чувствовал, что император, отродясь не делавший ничего просто так, преследует некую цель.
- Я ему зачем-то нужен?
- Его величество убедился, что ты не участвуешь в заговоре. У него свои каналы.
Граф нахмурился.
- На твой взгляд, положение серьезное?
Вместо ответа Бенкендорф встал, заходил по комнате, потом впал в столбняк перед бронзовой фигуркой герцога Веллингтона на коне. Помолчал с минуту и гаркнул:
- Я хочу открыть тебе государственную тайну!
Граф подскочил на стуле.
- Тише! Ты с ума сошел!
- Проклятая глухота, - извиняющимся голосом протянул Шурка. - Все время кажется, что и другие меня не слышат.
Воронцов знаком приказал ему следовать за собой. Они покинули кабинет, оделись и через пару минут были на улице. Здесь граф, все так же молча, сел в экипаж, всегда стоявший наготове, и друзья отправились к морю. Фонари тускло освещали теплую летнюю мглу. Густо-синее небо брюхом лежало на крышах домов. Заехали аж за Карантинную гавань и там, оставив коляску, еще минут пять шагали пешком. Пока не оказались на абсолютно пустынном берегу. Прибой грохотал о гальку у самых ног.
- Ну, теперь можешь орать!
Шурка помялся. Потом глянул в сторону темного, шумно дышавшего моря, и произнес, на этот раз куда тише:
- Константин не будет царем.
- Слава богу! - вырвалось у Воронцова. Но тут же он подумал, что молодое поколение императорской семьи не являет гениев.
- Трон отойдет к Николаю, - пояснил Бенкендорф. - Не худшее из возможного.
- Я слышал, он…