Костя мотался ночи напролет по городу, проверял посты и в то же время обделывал свои подпольные дела. Он работал под моим началом. Задания принимал охотно. Я не помню случая, чтобы он возразил: "Это не просто сделать" - или: "Это невозможно сделать". Но у него было всегда свое мнение, свой взгляд на вещи. Он прекрасно понимал, что к одной и той же цели можно идти разными путями, и шел своим, особым и часто неожиданным для нас путем. Если ему навязывали чужое мнение, ссылаясь на опыт или знания старших, он отвечал: "Вы лучше понимаете, так сами и выполняйте!" Так Костя однажды сказал и мне.
У него было отличное чутье, хладнокровие, колоссальная выдержка. Смелый, дерзко-отчаянный, он был жаден к опасностям, действовал рискованно.
Не кто иной, как Костя, в свое время посмел ночью явиться на квартиру Демьяна, "арестовать" его, провести чуть ли не через весь город, укрыть в своем погребе, а затем передать партизанам.
Именно он в первые дни оккупации среди бела дня на главной улице города ухитрился швырнуть гранату в проходившую штабную машину. Сам уцелел, а шестерых фашистов уложил наповал.
А ликвидация начальника полиции Пухова? Когда начальник полиции выехал на вокзал, на пожар, по пути в машину сел Костя. Ему надо было якобы добраться до типографии и проверить часовых. В машине он поставил мину на боевой взвод и опустил на заднее сиденье. Не доезжая казино, Костя вышел, а "майбах" помчался дальше. Через две-три сотни метров внутри машины грохнул взрыв - и все полетело к чертям. Но ни одна живая душа не могла сказать, что видела, как кто-то садился в машину и покидал ее. А мертвые не разговаривают.
Это лишь несколько эпизодов из боевой работы Кости. А сколько их на его счету?!
Своими делами Костя убедил меня, что подвиги совершаются не рассудком, а порывами сердца, чувствами. Да, такому парню, как Костя, сам черт не брат. И архивам, конечно, не уцелеть.
- Ну что ж, действуйте. Благословляю, - заключил Демьян.
Я встал и спросил Костю:
- Восточная, восемьдесят два?
- Точно. Бывшая Калининская.
- Хотите лично посмотреть? - спросил Демьян.
- Имею такую привычку.
- Это неплохо.
Я покинул "Костин погреб" и направился на Восточную улицу.
Через десять минут передо мной уже возвышался двухэтажный дом. Все, как описал Костя. С улицы часовой - подобраться нельзя, он не подпустит и на сотню шагов. А надо сделать все тихо и, главное, выбраться живыми. Демьян правильно заметил, что умирать мы сразу научились, будто всю жизнь только этим и занимались. Но умереть никогда не поздно. Заглянул я и в соседний двор. Кто в нем обитает? На этот вопрос у Кости, видимо, ответ готов.
Я шел по улице, думал, прикидывал и вдруг увидел впереди мужчину и женщину. Немцев. Оба в шинелях, он с погонами, она без них. Это были начальник гестапо штурмбаннфюрер Земельбауэр и Гизела. Та самая Гизела, которую я видел на встрече Нового года.
Я уступил им дорогу и приветствовал наклоном головы. Гестаповец, конечно, узнал меня, а что касается ее - не скажу. Мне пришлось напомнить, что мы уже знакомы.
- Ах да, верно, - заметила она спокойно, и глаза ее не выдали, приятно или неприятно было мое напоминание.
Больше она не произнесла ни слова.
Земельбауэр тоже, видимо, не склонен был вступать в беседу. Задав пару стандартных вопросов, он пожелал мне счастливого пути.
"Кто же она, эта зеленоглазая фея? - думал я, удаляясь от них. - Каким ветром занесло ее в Энск? Где она обитает и что делает? Куда девался полковник Килиан? Почему она не с ним, а с гестаповцем?"
И другая мысль пришла мне в голову:
"Если завтра или послезавтра тут запылает огонь, какие ассоциации вызовет он у Гизелы и Земельбауэра? Не вспомнят ли они господина переводчика из управы? Могут вспомнить. Значит, с операцией надо повременить. Немного повременить".
В сумерках я прошел мимо знакомого дома Карла Фридриховича. Из замаскированных окон сквозь тоненькие щелки просачивался свет. Явственно доносился стук молотков и визг пилы.
Да, дом цел. Стоит он полвека и бог весть сколько еще простоит и сколько перепадет на его долю хозяев. А доктора нет. Нет Карла Фридриховича - и не будет. И никто его не заменит.
19. Наши будни
Немного волнуясь, я вторично переступил порог гестапо.
Опять меня пригласил к себе штурмбаннфюрер СС Земельбауэр. Но теперь дочь бургомистра ничем не болела. Я это знал точно, и мне это не нравилось. Не нравилось это и самой Валентине Серафимовне. Эта немыслимая дура всерьез, видимо, решила, что я хочу отбить у нее кусок хлеба и сам набиваюсь в переводчики гестапо. Не нравилось это и бургомистру господину Купейкину. Сегодня он уже не дал мне свой горбатый "штейр". Я пришел пешком.
По обе стороны длинного коридора шли нумерованные двери, обитые войлоком и дерматином. За дверями шла своя особая, страшная, недоступная постороннему взгляду жизнь.
Когда я вошел в кабинет начальника гестапо, он стоял у окна и, поддерживая одной рукой локоть другой, курил.
На нем не было мундира. Узкоплечий, в тонком шерстяном свитере, с подтяжками поверх него, он походил на карлика. Сейчас было особенно заметно, насколько одно плечо штурмбаннфюрера ниже другого.
- Ну вот мы и опять встретились, - провозгласил он вместо приветствия и направился к вешалке, где красовался его мундир с регалиями и шевронами эсэсовца. Он всунул свое костлявое кривоплечее тело в жесткий и твердый, как футляр, мундир и стал похож на манекен.
- Чем могу служить, господин штурмбаннфюрер? - осведомился я.
- Спокойно. Не сразу. Садитесь. Курите! - Он водворился на свое место - за стол, заваленный газетами, бумагами, папками, посмотрел на меня, прищурив один глаз, и продолжал: - А знаете, что я вам скажу? Она припомнила вас.
- Кто "она"?
- Та молодая дама, с которой вы меня встретили.
- Ах эта, как ее… - Я хотел, чтобы гестаповец назвал ее фамилию.
- Вот-вот, именно она. Вы угадали, - проговорил он. - Красивая особа, ничего не скажешь. Высший класс. Все на своем месте. Все буквально. Даже язык, что редко бывает у дам. Признаюсь, ее прелести действуют на меня неотразимо. Но всему мешает маленькое "но".
Неужто между ним и Гизелой может что-то быть? Неужели этот косоплечий ублюдок всерьез рассчитывает, что такая женщина откроет ему свои объятия? А собственно, почему я интересуюсь этим? Какое мне дело?
Я неопределенно пожал плечами и внезапно спросил:
- Выходит, Гизела припомнила меня? Я так вас понял?
- Ну конечно. Вы же встречались на вечере у бургомистра.
- Да, правильно. А что понимать под вашим "но"?
Интимное вдохновение покинуло гестаповца. Он поднял малюсенький, коротенький, как мой мизинец, указательный палец и сказал:
- Никаких вопросов. Со мной любопытным делать нечего. Нихт зихер. Небезопасно.
Гестаповец указал этим на дистанцию, разделяющую нас. Я ругнул себя в душе за любопытство. Язык надо постоянно держать на привязи.
Дверь открылась. Вошел голенастый гауптштурмфюрер и коротко доложил:
- В городе листовки.
Земельбауэр побагровел:
- Что? Опять непокорство? Опять смеют подавать голос?
- Так точно.
- Много?
- Тут сказано: десять тысяч.
- Постоянный тираж. С ума сойти. Перевод сделан?
- Никак нет, только что принесли. Но кажется, речь идет о Сталинградской крепости.
- Ну-ка, дайте сюда! - Он взял листок, который прошел через руки Челнока, его пропагандистов и Демьяна, протянул мне: - Ну-ка… о чем тут?
Я знал наизусть "о чем тут". Речь шла о разгроме трехсоттридцатитысячной немецкой армии под Сталинградом. Второго февраля она капитулировала во главе с фельдмаршалом Паулюсом Армия продолжает наступление. Бои идут под Воронежем, на Дону, на Северном Кавказе, под Ленинградом, в районе Демянска и в районе Ржева.
Я с удовольствием перевел это на немецкий язык.
- Блеф? Бахвальство! - воскликнул штурмбаннфюрер.
Прозвучало это неубедительно - и для меня и для гауптштурмфюрера. Хотя официальная печать и радио фашистов еще не уведомили мир и свой народ о катастрофе, эхо сталинградских событий докатилось уже до Энска. Узнали о них и немецкие солдаты. Узнали и о том, что, вопреки заверениям министра имперской авиации Геринга, будто ни одна бомба не упадет на Германию, с весны прошлого года бомбы падали, и падали густо.
- Облава! - грозно приказал негрозный по виду штурмбаннфюрер. - Немедленно! Свяжитесь с майором Гильдмайстером от моего имени. Возьмите у него людей - взвод, роту, батальон! Прочистите район железнодорожного узла. И западную окраину. У всех подучетных - обыски. Все вверх дном. Действуйте!
- Яволь! - щелкнул каблуками гауптштурмфюрер и вышел.
Взбудораженный начальник гестапо вышел из-за стола и затопал своими дегенеративными ножками по кабинету. Он плюнул несколько раз на пол - привычка не из тех, которыми можно гордиться.
Немного успокоившись, он взглянул на часы и сказал:
- Сейчас мы поговорим с одной дрянью. Ваш земляк. Актер. В прошлом, правда. В зависимости от того, как он поведет себя, решится вопрос, где ему умирать - здесь или дома, в постели.
Я поинтересовался:
- Смею спросить, в чем он повинен?