- Сажай туда Настеньку, - распорядилась Анница и набросила на золовку свою черную шубу с капюшоном. - Сегодня холодно - не замерзни! Генрих, скажи, пусть сразу едут, и сам поезжай с ней - мы нагоним вас верхом!
Генрих вышел из ворот с Настенькой, посадил ее в повозку и хотел сесть сам, но там оказалось так тесно, что одна Настенька едва поместилась.
Генрих заботливо укутал ее шубой и дал сигнал трогать, хотя и без него стоило только Настеньке сесть, повозка рванулась вперед и помчалась в плотном окружении всадников охраны.
- Коня мне дайте, коня, - закричал, вбегая во двор, Генрих, - я должен быть рядом с ней!
- На, возьми, - отдал ему своего Гаврилко. - Мы вас сейчас догоним!
- Ну скоро там лошади будут готовы? - раздраженно спросила Анница у Клима.
- Все, все хозяйка… Еще пару минут…
…Генрих быстро догнал повозку и поехал рядом, изредка заглядывая в окошко, чтобы проверить, как себя чувствует Настенька. Окошко было маленькое и забрано решеткой, так что увидеть ему ничего не удалось, но, прокричав вопрос о том, как она себя чувствует, он услышал в ответ, что хорошо и что чем дальше они отъезжают, все лучше…
Они уже миновали Преображенский монастырь и свернули на дорогу, ведущую на Медынь - Боровск - Москву.
Здесь дорога была пустынной, большинство московских войск сгруппировалось на берегу, а в тылу можно было увидеть лишь раненых или связных.
Впереди показался пустынный перекресток лесных дорог, и Генрих оглянулся, надеясь, что Анница и ее люди уже где-то недалеко, но их еще не было.
Оглянувшись, Генрих не мог видеть, как один из всадников охраны по сигналу командира отстал, поравнялся с Генрихом, неторопливо вынул из ножен саблю и, когда Генрих снова повернулся, со всего размаху нанес удар.
Он наверняка снес бы Генриху голову, но его конь споткнулся, и удар получился скользящий.
Так или иначе, Генрих с окровавленной головой и разрубленным плечом свалился с коня замертво, а всадники с повозкой резко свернули на лесную боковую дорогу, углубились в лес и остановились.
Здесь они, как бы повторяя не раз хорошо отлаженные действия, молча спрыгнули с лошадей, быстро сняли повозку с колес, приделали к ней длинные рукоятки и, перерезав своим лошадям вены, чтобы кони быстро истекли кровью и не достались противнику, подхватили носилки с повозкой и бесшумно понесли их по узкой лесной тропинке, с трудом разворачиваясь на крутых поворотах. В определенном месте в густом кустарнике они остановились, и один подал негромкий знак криком птицы. Через несколько минут из кустов вынырнул десяток пеших, легко одетых татар. Они молча перехватили тяжелую ношу и бесшумно понесли ее дальше. Люди, одетые как московские воины, теперь превратились в арьергард охраны.
Их никто не заметил, и они благополучно оказались на болотистом, заросшем кустарником берегу Угры.
Слева и справа за излучинами реки гремели пушки, но здесь, на болоте, было тихо.
Татары осторожно вступили в воду, и тут оказалось, что повозка изготовлена еще и как лодка - они поплыли, толкая ее и поддерживая по бокам, потихоньку приближаясь к западному берегу, никем не замеченные с восточного.
Измученная тряской дороги и болезнью, Настенька, успокоенная присутствием рядом Генриха, задремала, а когда очнулась, не поверила своим глазам.
Сначала она подумала, что ей снится очень странный сон.
Она бесшумно переплывала Угру - вдали виден знакомый с детства силуэт маковок Преображенского монастыря, только почему-то не с той стороны, с которой она видела его всегда, а с противоположной…
Потом она взглянула в окошко и увидела, что плывет не в лодке, как ей показалось сначала, а по-прежнему сидит в той же повозке, которая почему-то теперь пересекает речку.
И только когда повозка причалила к берегу и оттуда вдруг выбежала целая толпа татар с радостными воплями, она, наконец, поняла, что случилось, и потеряла сознание.
Глава пятая
НАСЛЕДСТВО ВЕЩЕГО СТАРЦА
- …Итак, до торжественной церемонии венчания и свадебного празднества остается ровно три недели, - сказал князь Федор Вельский и обвел взглядом присутствующих.
Михайло Олелькович, как обычно, уже с утра слегка навеселе, обложившись мягкими подушками, благодушно заглатывал маринованные сливы из большой вазы, со звоном сплевывая косточки в серебряную чашу.
Иван Ольшанский сидел на жесткой лавке, выпрямившись в струнку, сурово и сосредоточенно глядя прямо в глаза брату, будто боялся пропустить хоть одно слово.
Василий Медведев скромно пристроился в углу на табурете, так, будто он заглянул сюда случайно на минуту и вот-вот собирается уйти.
Юрок Богун, канцлер князя Федора, ничего не записывал, но держал наготове перо, краску, чернила и чистые листы бумаги, сидя за письменным столом позади хозяина.
- Венчание, - продолжал Федор, - состоится в Кобринском соборе в полдень. Через два часа в замке князей Кобринских начнется свадебное торжество. К шести часам вечера ожидается прибытие его величества. После всех приветствий и поздравлений его величество вручит нам с Анной некие обещанные им свадебные подарки и начнется бал. Вот тогда-то мы и уединимся с королем Казимиром в зимнем павильоне и побеседуем на интересующие нас темы. Вы, Иван и Михаил, будете ожидать нас там сразу после объявления о начале бала. Я вместе с королем появлюсь чуточку позже. Король, разумеется, будет не один, но это нам только на пользу. Чем больше окажется свидетелей этой беседы, тем лучше. В прошлый раз мы в общих чертах обсудили, кто что скажет. Я просил тебя, Иван, и тебя, Михайлушко, тщательно подготовиться к этому историческому моменту. Надеюсь, вы исполнили мою просьбу. Поскольку у нас еще есть время на внесение поправок, я бы хотел послушать, что именно вы намерены сказать королю. Начнем с тебя, Иван. Вот пред ставь себе, что я - король. С чего ты начнешь?
Иван Ольшанский встал со скамьи и, слегка побледнев, произнес:
- Я начну с древности наших родов. Я напомню о том, что мы - прямые потомки великого Витовта. Я скажу, что только несчастный случай помешал Витовту надеть на голову признанную всей Европой корону, которая полагалась ему по праву и сразу же превратила бы Литовское княжество в Литовское королевство, ничуть не худшее, чем королевство Польское. И наконец, я скажу, что мы считаем нынешнее положение вещей несправедливым и призываем короля к разрешению этой проблемы.
- Молодец, Иван, очень хорошо. Затем скажешь ты, Михайлушко. Перескажи коротко.
Михаил выплюнул очередную косточку, вытер руки и сказал:
- Значит, так. Во-первых, Литва в большинстве своего населения - православная страна, и потому ею должен править православный государь. Во-вторых, он должен править ею постоянно, а не раз в четыре года. Ну и, наконец, в-третьих, он должен ею править , а не управлять, как управляет бедным имением неимущего дворянина никчемный управляющий! Куда годится такое правление - мы здесь гуляем на свадьбе и веселимся, а на моей отчине - великой киевской земле хозяйничают татары Менгли-Гирея и уже захватили все Подолье! Еще, чего доброго, мы не успеем тут за здоровье молодых выпить, как станем татарскими пленниками! Вот до чего доводит…
- Стоп, стоп, стоп! - захлопал в ладоши Федор. - Ты, как всегда, увлекаешься, дорогой брат! Вот про свадьбу не надо, пожалуйста, и про киевскую землю тоже пока не надо, и уж тем более не говори, что она твоя!
- Какого черта, братец? - вспылил Олелькович. - Я намерен выложить ему чистую правду, и все тут!
Князь Федор с подозрением пристально посмотрел на Олельковича.
…Нет… У него нет никакого представления о дипломатии… Уж не проболтался ли он снова?
- Дорогой брат, - вкрадчиво спросил Федор, - твое правдолюбие вызывает у меня нехорошие воспоминания… Ты случайно ни с кем не разговаривал о наших планах и замыслах? Ты помнишь, что в прошлом году мы чуть голову не положили на плаху из-за твоей болтливости!
Олелькович испугался.
- Нет, Феденька, ты что?! Я разве не понимаю! Ну зачем ты такое говоришь? Да я ни с кем и не общаюсь - только с вами здесь, а дома вообще из замка не выхожу… Ну разве там зайчиков пострелять… - Он закрыл рот, будто проговорился, вспомнив о крайне неприятном происшествии в лесу…
…Но ведь я там ни слова никому не сказал… Да и вообще меня никто не спрашивал… Это они говорили там чего-то про меня, а я молчал. Я им ничего не сказал - я же помню - я еще совсем трезвый был…
- Ох смотри, Михайлушко…
Олелькович широко напоказ перекрестился.
- Вот те крест, Федор!