- Конечно, опираясь на витийство, не увидишь невещественные первообразы божественных символов, даже если будешь стараться исполнить волю Божью. Но! Но своими текстами обратить внимание читателя именно на божественные символы, мимо которых ежедневно проходит тьма и тьма людей, - разве это пустое дело? Остановитесь, посмотрите на утреннюю росу. В каждой капельке отражается солнце. Так и Христос отражается в каждой душе. Разве не могу я через свои повести намекнуть читателю о возможности для человека возвести божественные символы до их пакибытийной полноты. Даже зло может способствовать добру. Вспомни жреца Нахора, который обрядился христианином, чтобы проиграть бутопоклонникам религиозный спор, а вынужден был выиграть его!.. Давай отбросим и уничтожим витийство! И уподобимся тем, о ком ты, отче, только что сказал, что будут витии, которые заставят исчезнуть слово. И человек потеряет дар письменного слова. Ты к этому призываешь, отче?
- Говоришь ты красиво, ятри, - вздохнул Дионисий. - Только почему тогда ты поверил махатме и едва не стал чёрным апостолом на Русь?
Мне нечего было ответить Дионисию. Но он же и успокоил меня:
- Что же, пиши, только не заплутайся! Пиши своей совестью и не давай искажателям текстов, - а их будет во всяком времени великое множество, - не давай им повода толковать твои вирши не так, как ты их задумал. Из всех искусств только витийство говорит само за себя.
48
По цветным облакам в небе я догадался, что мы недалеко от деревни, которая совсем недавно провожала меня, как бога. Должно быть, так же в своё время провожали апостола Фому, когда он воскресил сына брахмана. И хотя я, как выяснилось, никого не воскрешал, описать внешнюю сторону одного дня из жизни святого апостола я бы, пожалуй, смог. С Божьей помощью.
Деревню обходили стороной. Но остановились на уступе, с которого хорошо просматривалась деревня. На этом уступе я молился бесам, думая, что на пути к новым духовным открытиям, а мать Аруна нашла меня и просила воскресить её сына, но то, что я считал пробуждением к новой духовной жизни, вдруг обернулось бесовским рылом.
Воздух был нежно прозрачен. Из деревни слышался вялый собачий лай. Женщина вела к реке буйволицу… Из недостроенного храма с крестоносным куполом доносилось пение.
- Быстро они, однако, управляются, - усмехнулся Дионисий, кивком указывая мне на новый деревенский храм.
Углы храма украшали четыре минарета (один был ещё недостроен), а у входа стояли большущие, вровень с куполом, статуи Ганеши и Хаумана.
- Статуи, должно быть, загодя заготовили. Раджа не поскупился, - тяжело дыша, сказал Дионисий с болью и посмотрел на меня: - Как ты видишь, в деревне кое-какие перемены.
- Интересно, а как к ним относится брахман Дгрувасиддги? - спросил я, чувствуя себя смертельно виноватым.
- Разве я не сказал тебе? Дгрувасиддги сразу после религиозного спора поменял миры, и теперь в бутхане служит его сын Арун. Он же совершает языческие требы. Арун временами служил вместе со священником в недостроенном храме. Люди ходят молиться туда и туда. Они знают, что их брахман Арун был воскрешён силою Распятого.
Мне стало плохо. Как в тот день, когда Асад-хан, отобрав у меня коня, склонял принять бесерменскую веру. Хуже, ещё хуже. Ибо я вложил существенную лепту в обман жителей деревни, которая не так давно меня приютила. Мне хотелось исправить ошибку, но я не знал, как. Даже внешнюю невозмутимость не мог сохранить - заходил по уступу, как чёрная пантера…
- Я должен вернуться в деревню и сказать жителям, что я не воскрешал Аруна! Что я…
Дионисий плавным движением руки отогнал большую сиреневую стрекозу.
- Братья Нидана убьют тебя! И брахман Арун, и священник найдут что сказать людям, - с покровительственным благодушием проговорил Дионисий. - Даже если ты успеешь что-то сказать, вряд ли тебе поверят. Слишком многое придётся ниспровергнуть… А ты дал слово, что будешь хлопотать о епископе на Руси для верных Ындии.
Из храма стали выходить люди и посолонь пошли вокруг. Под пышным балдахином, на бамбуковом паланкине несли большую икону, похожую на Спаса Нерукотворного. Только Спаситель был без нимба, а стало быть, Спасителем не был. Нёсшие паланкин вопияли злосмрадную песнь. Уши мои не могли переносить их козлогласования, глаза мои не могли смотреть на духовный блуд. И стыдно, и горько мне было, что я способствовал этой мерзости. Ударяли в кампан - точно громыхала наковальня.
- Это царство бесов на Земле! - с показным спокойствием произнёс Дионисий.
49
Вход в пещеру, где спасался Дионисий, заметить было невозможно. Он прятался в узкой расщелине, в которую тучный монах едва пролез боком.
- Если ещё поправлюсь, застряну как-нибудь здесь да так и помру, - бодро проговорил Дионисий, тяжело дыша.
Дальше было ещё хуже. Мы повернули и оказались у глубокой пропасти. Предстояло пройти по узкому серповидному карнизу, в конце которого за небольшой каменистой площадкой виднелся вход в пещеру, закрытый роскошным вьющимся растением с широкими плотными листьями. Я про себя сразу отметил, что на этих листьях можно писать. Даже ногтем. Я не представлял, как можно пройти по карнизу. Дионисий, тяжело дыша, пошарил рукой в широкой косой скальной трещине и достал моток верёвки. Ловко набросил петлю на уступ возле входа в пещеру и, держась за верёвку, быстро бочком прошёл по карнизу. Обернулся ко мне и благословил.
Птицы летают совсем рядом, стремительно летают! Фьюить-фьюить!.. Так же летать будут, когда по карнизу пойду… Машу рукой: прочь! прочь! Ещё не свалился из-за вас в пропасть… Фьють-фьють! Вспарывают и режут воздух совсем рядом с лицом. Гнёзда, должно быть, рядом. Здесь, в скальных трещинах. Весь склон в трещинах, курчавится зелёной порослью… Птицы тоже напирают, вдавливают меня в скалу. Дышать нечем, задыхаюсь, как Дионисий. А он останавливается на площадке перед входом, ещё раз даёт мне отмашку. Перекрестился… Держусь за конец верёвки, а спиной прижимаюсь к скале, вдавливаюсь в неё. Чувствую спиной каждый скол, каждый маленький выступ. Каждый маленький выступ хочет сбросить меня в пропасть, толкает в спину. Птицы остались где-то слева. Господи, помилуй!.. Шаг, ещё шаг, ещё шаг… Бочком-бочком… Кто же там рядом с Дионисием?.. Кого я вижу!.. Не может быть… С головой, что ли, плохо? Не может быть!.. Я останавливаюсь. В груди колотьба. Как бы не ухнуться вниз. Некому будет с Руси епископа звать. Кто же стоит рядом с Дионисием? Не верю! Глазу своему не верю! Зажмурил его. Тот, по которому татарин кривой саблей рубанул, не видит ничегошеньки. Муть одна… Шаг, ещё шаг, ещё… И росточек её, и фигурка - всё её! Она! Мара! Мара здесь! У ног Мары - жёлтый цветок ярко и золотисто горит. Как бы изнутри горит на фоне чёрных камней. Золотое и чёрное. И зелёное. Листья цветка похожи на крылья зеленокрылых бабочек, тоже светятся как бы изнутри. А сари на женщине цвета слоновой кости. Мара лучше цветка, хотя невесела… Шаг, ещё шаг… И смотрит на меня. Раньше её глаза были полны плотского желания. Не такие у неё глаза. Тихо и робко улыбаются… Из-под ноги выскальзывает камушек. Удара о землю не слышно. Пропасть, что ли, бездонная? Шаг, ещё шаг, ещё… Холодно отмечаю, страха уже нет. Как же Мара здесь оказалась? Выходит, Дионисий что-то не так пересказал мне? Или не всё рассказал? Так-так… Что "так-так", когда ничего не понятно! Сейчас бы уже полморя переплыл! Ближе! Ближе! Прыгаю на площадку. Ступня рядом с жёлтым цветком. Делаю вид, что не удивляюсь присутствию Мары. Расскажут… Киваю ей. Мара поклонилась мне с усилием. Стан её утратил гибкость ивы. Передо мною уже не та юная лотосоокая Мара, которую я видел несколько седмиц назад.
Дионисий плавным движением руки пригласил меня в пещеру, а другой раздвинул ветви вьющегося растения. Пещера была с довольно низкими сводами. Чисто выметена. Я остановился в полнейшем изумлении.
- Что-нибудь не так? - раздался рядом голос Дионисия.
- У меня такое ощущение, что я здесь уже был, - пещера напомнила подземную площадь, на которой махатма учил меня собирать и концентрировать прану. Понятно, чувствовал я себя так, будто вышел куда-то сегодня, а попал во вчера. И "окно в потолке" пропускало свет таким образом, что струи водопада делились на две равные доли - синюю и золотую. Я встал на колени, чтобы умыться. Слава Богу, валуны, окаймляющие прудик, не замшелые, как на подземной площади, а обложены узорными камнями.
- Ты, ятри, очень странно на меня смотришь, - сказала Мара, с усилием присаживаясь у очага.
- Я рассказал ему, как ты заходила в лесной алтарь после расправы и как ты упала замертво с боевым диском в спине. Вот ятри и смотрит на тебя, будто ты воскресла из мёртвых… Когда я вернулся в джунгли за антиминсом, Мара, к моему изумлению, была ещё жива.
- Как удалось тебе бежать из темницы раджи? - спросил я, присаживаясь у земляной насыпи, служившей столом.
- Меня отпустили, - сказал Дионисий, пристраиваясь рядом, - да, отпустили.
- Отпустили? Интересно, как это было?
- Тогда слушай!