Так мне было грустно после встречи с нищим, что, казалось, и Ангелы на небесах загрустили. Стены лжи падали, падали медленно и плавно. И думалось, что недалёк тот миг, когда так же медленно и плавно упадёт неведомо куда этот мир и моё совершенно ненадёжное житие-бытие в нём. Не стало в моей жизни мгновений, которые могли бы быть вечными! Тля!.. Но пока всё вокруг кишело людьми и животными. Я обошёл лежащих коров, стараясь не задеть их большие длинные рога, но всё же споткнулся и упал. Долго отряхивался под недовольное мычание. Дышать было трудно, а воздух казался грязным. Мне вдруг вспомнился рассказ махатмы об апостоле Фоме. Вспомнил, какими словами описал махатма стряпуху у печки, к которой Фома вышел из виноградника: "улыбаясь чёрными усиками", "поправила на полной груди яркую накидку", "лукаво спросила", "глазки стряпухи бегали", "три гладкие, как у раковины, складки на шее".
Это же Анасуйя! Молочница Анасуйя!.. А ындусский купец Аван: "высокий человек в чалме", "чуть задрав свой хищный нос", "сверху косил взгляд", "пощупывал мелкими быстрыми движениями пальцев свои тонкие усики"?
Это же Нидан! Судья Нидан!.. Как я мог этого не заметить? Эх, Офоня!.. А рассказ о знакомстве апостола Фомы с купцом Аваном? Подобным образом я познакомился в Бакы с Махметом-хазиначи. В том месте не было виноградников, но я случайно выехал к дому позорной жёнки и спешился, чтобы отдохнуть в корнях большого дерева. Эх, Офоня!.. Мне стало дурно, даже в глазах зарябило. А тексты о моём чудесном рождении? Мне наплели о моей избранности, а я уши развесил, как слон. Эх, Офоня!..
"…Отрок был воспитан в страхе Божьем и был обучен книжному чтению. А Священное Писание настолько хорошо изучил, что знанием духовным далеко превосходил своих сверстников. И не только сверстников, но и…"
Это же из жития святых! Офоня, Офоня… И тут я почувствовал, что чей-то хитрый, вострый глазок наблюдает за мной.
Долго пил тёплую воду, поглядывая по сторонам. Казалось, все люди на базаре притворялись, что с интересом рассматривают товары, а сами тайком посматривают на меня. Бдительные ушные раковины поворачивались в мою сторону. Нерадостный стражник у ворот ругал за глаза астролога, предсказавшего дождливую погоду. С тяжёлыми ногами шёл я пыльной дорогой и тащил за собою коня. Навстречу мне попадались люди нерадостные. И воловьи упряжки тащились медленно, точно везли кого-то на заклание. Наконец у обочины я увидел ширококронное дерево, а под ним - ветхое строение дхарма-салы.
Я нашёл уголок за лежащими верблюдами, рядом со спящим тучным абдалой в грязной чалме. Он, очевидно, обкурился гашиша. Верблюд сонно и недовольно посмотрел в мою сторону. На душе было плохо. Хотелось выбежать на середину дхарма-салы, разогнать людей, лошадей и верблюдов, бить себя в грудь и вопить, но я не выбегал, не разгонял, не вопил, а свинцово-тяжело сидел, обхватив свою головушку руками".
43
Офонасей не знал и не мог знать, что накануне того дня, как ему отправляться на Русь, кто-то шумно и властно заколотил палкой по ставням судейского дома. Жена Нидана отпустила рукоять жёрнова и, перестав петь, с испугом посмотрела на мужа. Жёрнов со скрежетом остановился. Властный стук повторился. Крючконосый Нидан зыркнул своим вороньим глазом в сторону стука. Кто из деревенских мог осмелиться? Нидан выскочил в сумерки, ругаясь на борзом ходу.
У двери стоял человек в одежде простолюдина, но осанка изобличала вельможу. Он опустил капюшон:
- Белый ятри идёт на Русь…
Нидан узнал голос раджи. Поклонился ему, как божеству.
- Пошли своих братьев доглядеть за ятри. Чтобы в Дебуле беспрепятственно сел на таву, идущую в Ормуз, чтобы не чинили ятри никаких препятствий. Но уберечь его от лихих людей - не главное. С этим он и сам может справиться. Но с ним могут искать встречи. И, если она произойдёт, пусть твои братья сделают всё возможное, чтобы оградить ятри от новых друзей. И пусть узнают всё о людях, которые будут искать встречи с ятри. Всё, что можно!
- А кем они могут быть? - полюбопытствовал Нидан, угодливо потирая руки.
Гость задумался, стоит ли открыться Нидану, и, подумав, сказал:
- Твои братья и узнают об этом.
- Слушаюсь и повинуюсь, - ответил Нидан с глубоким поклоном, сам удивляясь боязливым холопским ноткам в своём голосе.
- У тебя хороший дом, Нидан, - сказал вельможа в одежде простолюдина и протянул судье туго набитый мешочек.
44
Тучный абдала вдруг зашевелился и заговорил. Этот голос я уже слышал из-под дерюги. Я слушал и рдел от стыда, но однажды осведомлённость абдалы смутила меня:
- Откуда тебе знать, о чём мы говорили с махатмой?
Я внимательно посмотрел на собеседника. Он снял чалму и вытер пот со лба.
- Об этом нетрудно догадаться! Он делился с тобой секретом праны. Говорил, что Христос и апостол Фома обучались у него. И о том, что махатмы под видом волхвов ходили поклоняться младенцу Иисусу. Или о чём-то в этом роде. Он говорил тебе, что Магомет и Будда такие же сыны Божии, как и Христос. И ты, конечно, не смог ответить, что между Христом и Магометом такая же пропасть, как между Творцом и сотворённым, несказанно большая, чем между горшечником и глиной, ибо горшечник не сотворил глину, а только сделал из неё горшок. И ты, конечно, не смог ответить, что в объединённой религии не будет места Христу, - говорил тучный абдала.
- Махатма с большим почтением относился ко Христу, - словно оправдываясь, пролепетал я. И ещё не договорив, мысленно останавливал себя: "Не то… не то!.."
- С почтением он относится к тому образу, который он называет Христом и который настолько ущербен в сравнении с Христом - Истинным Богом нашим, что скорее походит на антихриста. Иудеи говорят о Христе как о незаконнорождённом человеке, а о Деве Марии… лучше и не произносить! И как ты собираешься объединяться с ними? Магометане чтут Ису, сына Марьям, но это не наш Христос. Бесермены понятия не имеют о Троице, которая равна Единице. Они почитают Ису Ангелом, но Ангелы - только творения Божии.
- Как твоё христианское имя? - спросил я абдалу.
- Я думаю, ты догадываешься.
- Дионисий?
Он кивнул.
- Махатма, должно быть, спрашивал, не приходило ли тебе в голову, что твой Бог, Который вочеловечился через Отроковицу и Который как человек ходил по земле, продолжая творить мир невидимый, мир духовный, - этот Бог ищет своего бога, а тот - своего бога, и так до бесконечности. И у тебя, ятри, конечно же, не хватило душезрения ответить, что наш Бог и есть Тот, Который до бесконечности. И мы, люди, ценны в Его очах даже в том зачаточном состоянии, в котором пребываем.
Я покорно молчал.
- Махатма, должно быть, мягко укорял тебя невежеством, что ты не знаешь-де, как устроен мир. Можно подумать, что кто-нибудь знает, как устроен мир! И разве не мог ты ответить, что мир гораздо сложнее, чем это представляет себе волоокий махатма? А Господь наш настолько богат, что для каждого тела у Него есть душа. И чем лучше твой махатма тех фарисеев, которые не приняли вочеловечившегося Бога?
Я достал из-за пазухи шёлковый свиток с евангелием от Фомы.
- А это - что это?
Дионисий развернул свиток, глянул на него и протянул мне.
- Святой апостол Фома не имеет к этому творению никакого отношения.
Я верил Дионисию. Его слова дышали правдой и силой. Я ещё хотел спросить про бересту с моим чудесным рождением, но постеснялся. Махатма лестью залучил меня в свои сети, опутал расположением к себе. А я впал в самоусладу! И теперь с меня взыскано будет строже, чем с бесов. Дух мой чрезвычайно смердил.
- И что же теперь делать со свитком? - растерянно спросил я.
- Я бы посоветовал тебе сжечь его, но ты - вития и трепетно относишься ко всякому тексту… Помолись Богу, помолись апостолу Фоме, чтобы этот свиток тебе не донести до Руси.
Я верил Дионисию.
- Я не осуждаю тебя, ятри, - мягко сказал он. - Верные первых веков христианства свергали идолов на площадях и в храмах языческих городов и принимали за это мученическую смерть. Я же…
- Но кто же покалечил Аруна? - нетерпеливо спросил я.
- Я могу только догадываться. Должно быть, Арун с ними.
- С ними? Выходит, он притворялся?
- Выходит, что так.
- А его отец?.. Мать?..
- Брахман Дгрувасиддги был, очевидно, в полном неведении. Но не мать Аруна!!!
- Но именно она умоляла меня воскресить её сына!