Глава пятая. Античное приключение
1
Он сидел у дверей дома своего дяди, в темноте, и ждал. Приторно-теплой была римская ночь. Тихо шумел сад за спиной. Он знал, где сейчас сенатор Лонгин и верный воин Аристарх – они пошли в катакомбы на окраины Рима, где странник из Иудеи по имени Павел читал свою проповедь о Христе. Но каждому, кто там собирался, в случае обнаружения грозила неминуемая смерть!
Полгода назад выгорел Рим, и в его поджоге император Нерон обвинил последователей Иисуса из Назарета, назвавшего себя новым Царем. Теперь, месяц за месяцем, преторианцы искали опасных сектантов, чтобы позже бросить их живьем в Колизее на съедение львам. Но последователей Иисуса становилось все больше, и жестокий языческий Рим ничего не мог с этим поделать!
Увидев двух мужчин, подходивших к дому, он взялся за меч, но вскоре с тихим щелчком заправил его обратно в ножны. Рядом с крепким, как бык, воином, сюда шел статный пожилой человек в тоге. Различив тень у парадного, двое тоже насторожились.
– Кто это еще поджидает меня? – спросил один из них. – Надеюсь, не наемный убийца? – времена проскрипций прошли!
– Это я, дядюшка, – ответил Александр.
– Слава Господу! – тихо ответил тот.
Константин Лонгин и Аристарх подошли к молодому человеку.
– Почему тут, не в доме? – спросил его дядя. – Да ты в крови… Неужели, безумец, ты сделал это?!
– Да, я убил его.
– А ты знаешь, чем может грозить твой поступок?
– Знаю – смертью.
Сенатор не сводил с него глаз.
– Твой поступок может повлечь за собой сотни смертей наших братьев и сестер!
Александр опустил голову:
– Они не дознаются – я сорвал с пояса Септима кошелек. Для преторианцев это разбойничье нападение: все знают, как Септим богат. Но ему, этой свинье, я сказал все!
Константин Лонгин вздохнул:
– Однажды твое ожесточение погубит тебя – и оттого горько моему сердцу!
В доме у сенатора Лонгина Александр сжег окровавленную одежду, смысл в кадушке с себя кровь. Они съели по лепешке, выпили вина.
– Принеси наши боевые доспехи, Аристарх, – приказал Лонгин. – Сейчас нам понадобится самый богатый и устрашающий наряд. Мы едем за город. Нас ждет рассказ о том, что мы давно ищем. Обо всем по дороге!
Через полчаса из ворот дома Лонгинов выехали три всадника в бронзовых доспехах, при мечах, в шлемах, в легких алых плащах. Вскоре они миновали Ослиные ворота на юге Рима. Черные стрелы кипарисов уходили в синее небо. Лонгин поднял руку, все трое остановили коней.
– Варений! – крикнул Лонгин. – Ты здесь?
– Да, господин! – отозвался мужской голос.
И тотчас из темноты к ним выехал всадник в короткой тунике, на черном жеребце, при мече.
– Это наш друг, гладиатор Варений, свободный римлянин, – представил его Лонгин. – Он привезет нас к калеке.
Варений поклонился, и все четверо, ударив по конским бокам, устремились в предместья. Кипарисы и оливковые рощицы чернели по сторонам, лишь контур их очерчивало яркое серебро луны.
– Это там! – вскоре указал направо Варений. – Уже близко!
Они подъезжали к захудалой таверне, где к ночи собиралась вся местная беднота – дешевые проститутки, солдаты, прислуга хозяев окрестных вилл, ремесленники, неприкаянные вольноотпущенники и рабы. Тут раздавалась музыка: звенели цитры, кто-то бил в бубен. Оставив коней на попечение прислуги, все четверо обошли дом, постучались в двери…
В комнате с низкими потолками жарко горел очаг. Пахло курившимися травами и едой. На полках, среди глиняной посуды, горели две масляных лампадки. Нехитрые стулья и лавки стояли вдоль стен, на полу лежали циновки.
– Доброго вечера, знатные господа, – спускаясь по лестнице, надтреснутым голосом сказала хозяйка. – Да пребудет с вами Юпитер!
Долговязая пожилая женщина, еще сохранившая призрак некогда привлекательных форм, несомненно когда-то была проституткой. Ее туника, глубоко обнажавшая костлявые плечи и опавшую грудь, да и тяжелый слой белил и румян, наложенных на увядшее лицо, говорили сами за себя.
– Я – Асинария, – поклонилась она, приглядываясь к мужчинам, прицениваясь, рассматривая их, как товар. – Ваши имена мне не нужны. Только деньги! Но, как я вижу, вы приличные господа, и меня не обманете.
Получив свое серебро, она вывела к ним худого калеку в бедном хитоне: у бедняги не было рук по локти. Обрубки давно зарубцевались, но все же выглядели страшновато. И самый кончик носа был точно срезан грубым ножом. Глаза же увечного блестели так, словно он давно помешался.
– Это он самый – Сердика!
– Да пребудут с вами боги! – беззубой улыбкой приветствовал их калека.
– Хотите вина? – спросила хозяйка.
На питье в этой дыре согласился только Варений. Платил-то Лонгин! Да и Сердика попросил вина и бобов. Ел он как собака, а чашу мог ловко зацепить обрубками рук.
– Говори же, – кивнул Лонгин. – И будь откровенен – нас не интересуют твои бывшие разбойничьи подвиги! Только о деле!
Сердика понимающе кивнул.
– Это случилось давно, я был тогда молод, мы хозяйничали на дорогах, что вели в Кампанию, и не было на нас управы! Однажды ночью мы поджидали купца, что должен был проехать по этой дороге с товаром. Мы подметили его еще в Риме и теперь хотели разжиться тканями из Анатолии! Но вместо его телег на дороге при луне показался обычный двухколесный возок, запряженный мулом. Мы не брезговали ничем! Стащили возницу и набросились на его скарб. Там была молодая женщина. Тотчас обшарили повозку, но не нашли ничего, кроме старого тряпья, кувшина с водой да пары лепешек. Конечно, мы разозлились, хотели прикончить мужчину, но женщина просила не убивать его. Тогда в отместку мы воспользовались ею – по очереди. Возница кричал, чтобы мы оставили ее, вырывался, и тогда мы избили его до полусмерти. А она все кричала: "Доротеос! Доротеос!". Чтобы он не мешал, мы скрутили его и бросили в кусты. Женщина плакала, но пощады не просила. Точно чувствовала, что это – плата за его жизнь. Когда я брал ее, то на плечах и спине разглядел с десяток выжженных клейм. Я спросил женщину, откуда это. Она ответила, что хозяин за ее побег пробовал на ней новое тавро для своих лошадей. Она оказалась беглой рабыней из Сирии, прибившейся к этому бродяге, что погонял мулом. Наш купец никак не ехал, позже мы узнали, что он выбрал другую дорогу, что-то заподозрил. Один из моих товарищей, Парений, вновь перевернул возок и на этот раз отыскал странный предмет. Длинный! Он был завернут в целый ворох тряпок и спрятан глубоко под сиденье. Мы развернули тряпки… Это был меч. Не римский меч, каким вооружены легионеры, – Сердика кивнул на мощного Аристарха, больше других походившего на преторианца, – а такой меч, какой носят галлы или даже германцы. В два локтя длинной, а то и больше, отточенный с обеих сторон, как бритва!
"Ого! – сказал Парений. – Клянусь Марсом, знатная вещь!"
Он протянул руку и взял меч. Подкинул его, поймал. Меч был тяжелым, но тяжесть эта, я так понял, была приятна его руке. Но следом мой товарищ поморщился.
"Что такое? – спросил он. – Рукоять теплеет…"
И тут мы увидели легкое алое свечение, что шло от меча. И вот что самое странное, господа, это свечение тянулось от острия меча вперед – тонкой линией, и линия эта, – голос Сердики стал тише, – клянусь всеми богами, создавшими землю, становилась все длиннее! Неожиданно мой товарищ вскрикнул, выпустил меч и схватился за руку.
"Он обжег меня! – выкрикнул Парений. – Он обжег меня! Это меч Марса, клянусь! Самого Марса!"
Мы отступили, и вдруг увидели, как свечение стало уходить куда-то, а потом исчезло вовсе. Меч опять превратился в самое обыкновенное оружие. Что и говорить, клянусь всеми богами, меня разбирало любопытство и страх! Я взял его в руки, – калека посмотрел на свои обрубки и нездорово засмеялся, – в свои руки, которых теперь нет, и скоро ощутил, как они горят. Тогда и я отбросил эту проклятую штуку в сторону! А Марсий, наш предводитель, засмеялся:
"Да ты, кажется, трусливее самого трусливого пса, – это он, паршивый пес, сказал мне. Но я-то видел, что он смущен не меньше моего. – Эй, Филипп, – тогда окликнул он грека, бывшего солдата, – протяни этот меч мне. Исполняй!"
Филипп поспешил выполнить приказ. Марсий, самый отважный разбойник, какие рождались на свет, взял меч. Но прежде обмотал руку тряпкой. Он с силой сжал рукоять и засмеялся. Мы обступили нашего товарища. На этот раз вновь появился красный свет, и появился внезапно. Мы видели, что Марсию жжет руку, но он не испугался, не отступил. Тонкий свет от острия шел все дальше в темноту, пронзал ее, а Марсий, морщась, все держал меч. Мы переглянулись – нам больше не нравилась эта игра! Но упрямства Марсию было не занимать!
"Брось его! – сказал Парений. – Лучше спросим у бродяги, откуда у него такая штуковина. Да брось же его!"