19. За бортом жизни
Всякая революция - прежде всего несчастье. Даже если она и внесет в жизнь страны какие то очистительные перемены, все равно: страшное напряжение этого периода никогда не проходит даром. Плата оказывается всегда дороже полученных выгод. Революция приносит с собой не только кровь и разрушения, но всегда и длительные, даже неизлечимые болезни народного организма.
Советская революция принесла с собой ужасающие разрушения. Часть из них удалось кое как восстановить, но несколько приобретенных болезней
Нет страницы 132.
В этих трубах обычно обитало не меньше сотни детей. Если приток новых "постояльцев" с севера был особенно велик - это бывало к времени сбора винограда - то "трубная гостинница" не вмещала всех желающих. Тогда те, кто не сумел устроиться в пустых вагонах, сараях, старых домах, кочегарках - уходили в Инкерманские пещеры, в глубине Северной бухты. Там в меловых утесах, ясно видимые даже проезжающими в поездах пассажирами, зияют отверстия пещер доисторического времени. Когда то там жили люди пещерного века, вооруженные каменными топорами и одетые в меха зверей. Они разводили там свои костры, спали на шкурах и мхе и защищались от хищных зверей. Теперь после перерыва в несколько миллионов лет эти же пещеры опять были заняты под жилье русскими детьми, одетыми в лохмотья и вместо каменных топоров вооруженных ножами.
И так же, как и их предки в доисторические времена, эти дети оберегали свою свободу и жизнь обломками скал, которые они сбрасывали не на мамонтов или пещерных медведей, а на милиционеров, чекистов и комсомольцев, грозивших отнять у них свободу и запрятать их в "детдома", больше похожие на тюрьмы, чем на воспитательные учреждения…
* * *
Митька крепко спал, свернувшись калачиком на соломе в своей трубе. К его ногам плотно прижался желтый клубочек - верный Шарик, испытанный друг мальчика. К босым грязным пяткам беспризорника подбирались струйки холодной воды: снаружи, вне "дома" шел мелкий косой дождь, ветром забрасывавшийся в трубу. Но такие мелочи не беспокоили Митьку, уставшего от бурных переживаний дня.
Внезапно Шарик зашевелился и заворчал.
Несломанное его ухо поднялось и прислушалось. Потом собака звонко тявкнула, будя, хозяина, но, когда в отверстии трубы показалась какая то тень - довольно заворчала. Митьке можно было и не окликать появившуюся тень - только Ваньку мог бы так дружелюбно встретить Шарик.
- Ты - Вань?
- А то кому же еще? ворчливо ответил мокрый Ванька. Вот сволочи: как туда - так в машине отвезли. А как домой топать - так на своих, на двоих… Версты две протрепал пехом под дождем…
- А ты где было то? В Гепее?
- Не в пивнушке же!.. Ясно - в Гепее.
- И не оказали, значит, там тебе уважения? подсмеиваясь, сказал Митька. Не довезли обратно?.. Ха, ха, ха… А на кой чорт тебя туда забрали?
- А чорт их знает. Облава была. Тех всех ребят застукали. А за что - не знаю. Ну, я в комендатуре такие слезы развел - дождю впору. А и верно - я тот тут причем? Тех обыскали, а меня послали с солдатом в детдом. На дворе, знаешь, темно, мокро… Я тому чекисту подножку сунул и в переулок. Долго ли умеючи?..
- Молодец, Ванька! А что с теми?
- А я знаю? Я - доктор?.. Кажись, их зацапали. А девка этая, чорт ее раздери - ну и яду там пущала на чекистов! И смех и слезы… Молодец!.. А что потом - откуда мне знать? А, промежду прочим, злой я на тебя, Митька - страх. Полдня проканителили мы с тобой коло тех ребят - и хоть бы копейка поживы. Портмонет заставил отдать, а тут еще вот в облаву вляпались… Чорт тебя, знает, Митюха. Вечно ты не в свое дело влезешь!.. Этак с тобой с голоду пропадешь…
- Брось панику разводить! Ни хрена преподобного… Ну, и поголодаешь ночку - экая невидаль? А завтра опять что нибудь подработаем. Ты на вокзале с кем нибудь в картишки перекинешься и в "двадцать одно" сплутуешь. А я тебе по твоему выбору любой чемодан спулю. Руки у меня на это дело - сам знаешь - золотые.
- Золотые, ворчал Ванька. Чорта мне, что они золотые, когда в животе пусто.
- Ну, не шипи. На, держи!
Митька протянул приятелю кусок черного хлеба, оставшийся под соломой от их "обеда". Тот жадно впился в него зубами.
- Фу, дьявол, сказал он через несколько минут. Ей Бо, по моему, вкуснее черного хлебушка - ничего на свете у нет.
- А кофей буржуйский? съязвил Митька. Ты ж сам говорил, что, верно, вкуснее его ничего нет? Намазать бы этого кофея на хлеб вместо сала - вот бы дело было… Ну, ну, не фырчи… Давай, пока там что покемаем малость.
Приятели прижались друг к другу. Засыпая, Митька протянул руку и еще раз пощупал привязанный под коленом предмет, найденный им на памятнике.
- Гадом буду, а никому не отдам! подумал он, и в его воображении мелькнуло веселое смеющееся лицо московского футболиста. И снова словно теплая волна прошла по маленькому сердцу заброшенного бездомного русского мальчика, засыпающего в старых канализационных трубах под монотонный рокот стучащего сверху дождя.
20. Три часа опоздания
Тщательный обыск наших друзей, как и следовало ожидать, не дал никаких результатов. Начальник ОГПУ, помня приказание центра по мере возможности не возбуждать подозрений на участие в этом обыске Москвы, вежливо извинился перед арестованными.
- Вы уж, товарищи, не серчайте. У нас тут везде сейчас идут облавы на бандитов и белогвардейцев. Несколько наших сотрудников недавно на тот свет отправлено и, конечное дело, мы все перетряхаем. А как вас вечером на Малаховом застукали - ну, и сочли подозрительными… Вот и вся недолга. А теперя, как мы вас проверили - можете идти на все четыре с половиной стороны…
Когда молодые люди ушли, начальник сел за составление рапорта Москве. Рапорт был короток: следили, арестовали; ничего подозрительного не обнаружено.
Подписав рапорт, начальник дал распоряжение срочно отправить его в Москву, а сам, облегченно вздохнув, отправился домой.
Хорошо обставленная его квартира была расположена в соседнем доме того квартала, который целиком был реквизирован ОГПУ. Выпив водки и закусив, начальник уже лег в кровать, когда внезапно зазвонил телефон.
- Алло, я слушаю, недовольно ответил он.
- Товарищ Пруденко? переспросил дежурный. Тут срочная телеграмма с Москвы на вашее имя.
- Ах, чтобы они там все передохли! злобно проворчал начальник, спуская ноги с кровати. Только вздремнул! Ну, неси ее сюда, твою телеграмму…
В телеграмме было приказание Садовского осмотреть памятник.
- Что это им приспичило? недовольно подумал чекист. Дались им эти памятники? У нас тут наших людей из обрезов, как воробьев бьют, а они вздумали тут мертвяков чугунных обыскивать…
Разве завтра сделать это?
Но посмотрев на телеграмму, Пруденко заметил шифр - "Литера СС". Это обозначало - "срочно, вне всякой очереди".
- Вот, сволочи! Поспать даже не дают! И что там может быть срочного? Стоял памятник полсотни лет и хлеба не просил. А тут на тебе: "срочно"!.. "Молнируйте"! Идиеты московские!.. "Боевое задание"! Тьфу!..
Но все таки старая привычка к военному подчинению сбросила его с постели. Пока он одевался, в мозгу его мелькнул хороший план.
- Алло? наклонился он к телефону. Коммутатор? Дай мне Начпожохра.
Через несколько минут в трубке зазвучал недовольный заспанный голос начальника пожарной охраны.
- Это ты, Иваныч?
- Я… Кому ж еще? А это ты, Пруденко? Какие еще тебе там черти спать не дают? Что у вас там за пожар такой под дождем?
- Пожар, не пожар, а дело, брат, срочное. Приказ Москвы. Дай распоряжение немедленно доставить сюда пожарную переносную лестницу, машину и четырех расторопных ребят.
- А что надо то?
- На Малахов курган полезем. Памятник седлать.
В трубке свиснуло.
- Да ты трезвый ли, Пруденко?
- Ни черта, Иваныч. Давай. Нечего рассусоливать. Приказ и точка!
- Ночь и дождь на дворе! Нельзя ли утречком?
- Никак нельзя. Боевое политическое задание! важно ответил чекист. В ответ ему послышалось сочное ругательство, и трубка щелкнула.