5
Измаил задумчиво почесывал щеку. С моей стороны стекла не было слышно ничего, но в моем воображении звук был таким, словно лопату тащили по гравию.
- Думаю, что багаж мы собрали. Как я уже говорил, я не ожидаю, что ты вспомнишь обо всем, что мы положили в сумку. Когда ты отсюда уйдешь, все это, пожалуй, будет представляться тебе одним большим перепутанным клубком.
- Я верю тебе, - сказал я убежденно.
- Но так и должно быть. Если завтра я выну из сумки то, что положил в нее сегодня, ты тут же все вспомнишь, а только это и требуется.
- Прекрасно. Рад слышать.
- Сегодняшнее занятие мы сделаем коротким. Путешествие начнется завтра. А тем временем за оставшуюся часть дня ты можешь обновить в памяти ту сказку, которую люди вашей культуры разыгрывают последние десять тысяч лет. Ты помнишь, о чем в ней идет речь?
- О чем же?
- Речь идет о назначении мира, божественных намерениях в отношении его и о предназначении человека.
- Ну, я мог бы рассказать множество сказок об этом, но одной-единственной я не знаю.
- Это та самая единственная сказка, которую все люди вашей культуры знают и в которую верят.
- Боюсь, что такое объяснение не очень мне поможет.
- Может быть, тебе будет легче, если я подскажу: это сказка-объяснение, вроде сказок "Как у слона появился хобот" или "Как леопард стал пятнистым".
- Ладно.
- И что же, по-твоему, будет объяснять твоя сказка?
- Боже мой, понятия не имею.
- По тому, что я тебе сегодня говорил, ты мог бы и догадаться. Эта сказка объясняет, как случилось, что все сложилось именно так. От начала времен до сегодняшнего дня.
- Понятно, - сказал я и замолчал, глядя в окно. - Я совершенно уверен: такой сказки я не знаю. Разные сказки - да, но не одну-единственную.
Измаил минуту или две обдумывал мои слова.
- Одна из моих учениц, о которых я говорил тебе вчера, посчитала, что должна объяснить мне, чего ищет. Она говорила: "Почему же никто не беспокоится? Вот, например, в автоматической прачечной только и разговору было, что о конце света, но обсуждали это так, словно сравнивали стиральные порошки. Говорили о разрушении озонового слоя и гибели всего живого, об уничтожении дождевых лесов, о загрязнении окружающей среды, которое не исправить за сотни и тысячи лет, о том, что каждый день исчезают десятки видов живых существ, о том, что генетический фонд оскудевает, - и при этом сохраняли полное спокойствие".
- Я спросил ее: "Так только это ты и хочешь узнать - почему они не беспокоятся насчет уничтожения своего мира?"
- Она немного подумала и ответила: "Нет, я знаю, почему они спокойны. Дело в том, что они верят тому, что им говорят".
- Ну и что? - спросил я.
- А что говорят людям, чтобы они не тревожились и сохраняли относительное спокойствие при виде катастрофического урона, который они причиняют своей планете?
- Не знаю.
- Им рассказывают сказку-объяснение. Им объясняют, как случилось, что все сложилось именно так, и это избавляет их от беспокойства. Объяснение, которое люди получают, охватывает все: и разрушение озонового слоя, и загрязнение океанов, и уничтожение дождевых лесов, и даже истребление людей - и оно вполне удовлетворяет слушателей. Правда, возможно, вернее будет сказать, что оно умиротворяет их. Они тянут свою лямку днем, одурманивают себя наркотиками или телевидением по вечерам и стараются не слишком задумываться о том мире, который оставят своим детям.
- Верно.
- Ты и сам получил такое же объяснение того, как случилось, что все сложилось именно так, только, по-видимому, оно тебя не удовлетворило. Ты выслушивал его с младенчества, но почему-то так и не сумел проглотить наживку. У тебя возникло ощущение, что нечто остается недосказанным, что действительность лакируется. Ты чувствуешь, что тебя в чем-то обманывают, и хочешь, если удастся, узнать, в чем именно. Поэтому-то ты и находишься здесь.
- Дай-ка мне подумать… Ты хочешь сказать, что эта сказка-объяснение содержит ложь, о которой я написал в своем сочинении про Курта и Ганса?
- Именно. Так и есть.
- Я совсем запутался. Никакой подобной сказки-объяснения я не знаю. Повторяю - не знаю одной-единственной сказки.
- И все-таки она одна-единственная, вполне унифицированная. Ты просто должен думать мифологически.
- Как?
- Я говорю, конечно, о мифологии вашей культуры. Мне это казалось очевидным.
- Ну, для меня ничего очевидного тут нет.
- Любая теория, объясняющая смысл существования, намерения богов и предназначение человека, неизбежно должна быть мифом.
- Может, оно и так, но мне не известно ничего даже отдаленно похожего. Насколько я знаю, в нашей культуре нет ничего, что могло бы называться мифологией, если только ты не имеешь в виду греческую, скандинавскую или еще какую-нибудь.
- Я говорю о живой мифологии, не зафиксированной в книгах, а укорененной в умах людей вашей культуры и постоянно разыгрываемой во всем мире, - постоянно, даже сейчас, когда мы сидим тут и разговариваем.
- Еще раз: насколько мне известно, ничего такого в нашей культуре нет.
Асфальтового цвета лоб Измаила собрался в глубокие складки, и он бросил на меня взгляд, в котором мешались усмешка и раздражение.
- Это потому, что ты думаешь о мифологии как о наборе фантастических преданий. Древние греки так о своей мифологии не думали - ты наверняка должен это понимать. Если бы ты подошел к современнику Гомера и спросил его, какие фантастические предания о богах и героях прошлого он рассказывает своим детям, он не понял бы, о чем ты говоришь. Он ответил бы тебе так же, как ты мне только что: "Насколько мне известно, ничего такого в нашей культуре нет". Древний норвежец сказал бы то же самое.
- Ну хорошо, только все это не очень-то мне помогает.
- Что ж… Сократим тогда задание до более скромных размеров. Эта сказка, как любая сказка, имеет начало, середину и конец. Каждая часть сама по себе является сказкой. Прежде чем мы завтра продолжим занятия, попробуй найти начало нашей сказки.
- Начало нашей сказки…
- Да. Постарайся думать… антропологически.
Я рассмеялся:
- Что это значит?
- Если бы ты был антропологом, который хочет записать предание - ту сказку, которую разыгрывают аборигены Австралии, - ты ожидал бы услышать сказку с началом, серединой и концом.
- Конечно.
- И каким бы, по-твоему, было начало?
- Понятия не имею.
- Да нет же, ты это, конечно, знаешь. Ты просто притворяешься тупым.
Я минуту раздумывал над тем, как перестать притворяться тупым.
- Ну хорошо, - сказал я наконец, - пожалуй, я предположил бы, что это окажется миф о сотворении мира.
- Именно.
- Но я все равно не вижу, как это может мне помочь.
- Повторяю еще раз: ты должен найти миф о сотворении мира, принятый в твоей собственной культуре.
Я со злостью посмотрел на Измаила:
- Никакого мифа о сотворении мира у нас нет. Это совершенно точно.
Часть 3
1
- Что это? - спросил я на следующее утро. Я имел в виду предмет, лежащий на подлокотнике моего кресла.
- А на что это похоже?
- На диктофон.
- Это именно он и есть.
- Я хотел спросить: зачем он?
- Чтобы записать для потомства любопытные предания обреченной культуры, которые ты собираешься мне рассказать.
Я рассмеялся и сел.
- Боюсь, что я пока не нашел никаких любопытных преданий, которые мог бы тебе рассказать.
- Значит, можно предположить, что твои поиски мифа о сотворении мира оказались безрезультатными?
- Нет у нас никакого мифа о сотворении мира, - снова сказал я. - Ты же не имеешь в виду тот, о котором говорится в Ветхом Завете.
- Не говори ерунды. Если бы в восьмом классе учитель предложил тебе рассказать, как возникла Вселенная, ты же не стал бы читать главу из Книги Бытия?
- Конечно, нет.
- А что бы ты ему рассказал?
- Я изложил бы научную гипотезу, но это же не миф!
- Ты, естественно, мифом ее не считаешь. Ни одно предание о сотворении мира не является мифом для того, кто его рассказывает. Для него это просто история.
- Хорошо, но та история, которую я изложил бы, мифом точно не является. Насколько я знаю, некоторые ее части еще не установлены точно и дальнейшие исследования могут внести в нее коррективы, так что она - никак не миф.
- Включи диктофон и начинай, а там посмотрим. Я укоризненно посмотрел на Измаила:
- Ты что, действительно хочешь, чтобы я… э-э…
- Пересказал историю, да.
- Я не могу так, с ходу… Мне нужно время, чтобы привести мысли в порядок.
- Времени у тебя сколько угодно. В диктофоне кассета, рассчитанная на полтора часа.
Я вздохнул, включил диктофон и закрыл глаза.