Не доезжая примерно льё до Ла-Трините, они увидели на дороге движущуюся точку, которая быстро увеличивалась.
Превратившись в темное пятно, она остановилась.
- Что это такое? - поинтересовался Ролан.
- Разве вы не видите? Человек, - ответил Кадудаль.
- Вижу. Но кто он?
- Неужели вы не догадались по быстроте движения, что это гонец?
- А почему он остановился?
- Да потому, что заметил нас и не знает, идти ему вперед или повернуть назад.
- Что же он будет делать?
- Сейчас он колеблется, он ждет.
- Чего?
- Сигнала.
- И он ответит на сигнал?
- Прежде всего он послушается. Чего вы хотите? Чтобы он пошел вперед? Или двинулся вспять? Или в сторону?
- Я хочу, чтобы он пошел вперед, тогда мы скорее услышим от него новости.
Кадудаль так искусно стал подражать кукушке, что Ролан невольно стал оглядываться по сторонам.
- Это я, - сказал Кадудаль, - не озирайтесь.
- Значит, гонец, направится к нам?
- Не направится, а уже подходит.
И в самом деле, гонец ускорил шаги и через минуту-другую очутился перед своим генералом.
- А! - воскликнул Жорж. - Это ты, Идущий-на-Штурм!
Генерал наклонился к гонцу, и тот шепнул ему на ухо несколько слов.
- Меня уже предупредил об этом Благословенный, - отвечал Кадудаль.
И он повернулся к Ролану.
- Он говорит, что через четверть часа в селении Ла-Трините произойдет важное событие. Вы должны при нем присутствовать. Поспешим!
И Кадудаль пустил галопом своего коня.
Ролан помчался вслед за ним.
Въехав в селение, они различили вдалеке толпу, бурлящую на площади в свете смолистых факелов.
Грозный гул и волнение толпы доказывали, что и действительно там происходило что-то необычное.
- Пришпорим коней! - воскликнул Кадудаль.
Ролан вонзил шпоры в бока своего скакуна.
Заслышав лошадиный топот, крестьяне расступились: их было человек пятьсот или шестьсот, все до одного вооруженные.
Кадудаль и Ролан въехали в освещенное пространство. Их окружали метавшиеся и кричавшие люди.
Суматоха усиливалась; тесня друг друга, эти люди устремлялись на дорогу, что вела к селению Тридон.
По этой улице медленно ехал дилижанс, сопровождаемый двенадцатью игуанами: двое шагали справа и слева от кучера, десять других наблюдали за дверцами.
На середине площади дилижанс остановился.
Крестьян так занимал дилижанс, что мало кто обратил внимание на Кадудаля.
- Эй! - крикнул Жорж. - Что у вас тут происходит?
Услышав знакомый голос, все обернулись и обнажили головы.
- Круглоголовый! - разом выдохнула толпа.
- Он самый, - отозвался Кадудаль.
Один из крестьян подошел к Жоржу.
- Разве вас не оповестили Благословенный и Идущий-на-Штурм? - спросил он.
- Да. Так вы захватили этот дилижанс на пути из Плоэрмеля в Ван?
- Да, мой генерал, его остановили между Трефлеаном и Сен-Нольфом.
- Он там?
- Надо думать.
- Поступайте, как вам подскажет совесть; если это грех перед Богом, то берите его на себя: мое дело судить за грехи перед людьми. Я останусь здесь, но не намерен ни во что вмешиваться. Не будет вам от меня ни запрета, на помощи!
- Ну, что он сказал, Рубака? - раздались со всех сторон голоса.
- Он сказал: "Поступайте, как вам подскажет совесть, а я умываю руки".
- Да здравствует Круглоголовый! - закричали крестьяне и ринулись к дилижансу.
Кадудаль оставался неподвижным среди бурного людского потока.
Ролан замер на месте рядом с ним. Его разбирало любопытство: он не понимал, что здесь происходит.
Человек, говоривший с Жоржем, тот, кого называли Рубакой, отворил дверцу.
Можно было разглядеть дрожавших от страха пассажиров, которые сбились в кучку в глубине дилижанса.
- Если вы ни в чем не провинились ни перед королем, ни перед Богом, - загремел голос Рубаки, - то выходите спокойно. Мы никакие не разбойники, а христиане и роялисты.
Как видно, это заявление успокоило путешественников: из дилижанса вышел мужчина, вслед за ним две женщины, потом третья с младенцем на руках и еще один мужчина. Каждого пассажира шуаны внимательно разглядывали и, убедившись, что это не тот, кто им нужен, пропускали:
- Идите!
В карете оставался только один человек. В дверцу сунули пылающий факел, и стало видно, что это священник.
- Служитель Божий, - обратился к нему Рубака, - что ж ты не выходишь вместе с другими? Ведь я сказал, что мы роялисты и христиане. Или ты не слышал?
Священник не шевельнулся, зубы у него так и стучали.
- Чего ты так испугался? - продолжал Рубака. - Или твое одеяние тебе не защита? Человек в сутане не может согрешить ни против короля, ни против Церкви.
Прелат съежился и глухо пробормотал:
- Смилуйтесь, смилуйтесь!
- Помиловать тебя? - удивился Рубака. - Выходит, ты сознаешь за собой вину, негодяй ты этакий!
- О! - вырвалось у Ролана. - Господа роялисты и христиане, так-то вы обходитесь со служителем Божьим?
- Это не служитель Божий, - возразил Кадудаль, - а слуга Сатаны.
- Кто же он?
- Безбожник и цареубийца! Он отрекся от Бога и подал голос за казнь короля - это член Конвента Одрен!
Ролан содрогнулся.
- Как же с ним поступят? - спросил он.
- Он убил и будет убит! - отрезал Кадудаль.
Тем временем шуаны вытащили Одрена из дилижанса.
- Это и впрямь ты, ванский епископ! - продолжал Рубака.
- Смилуйтесь! - взмолился Одрен.
- Тебя-то мы и ждали! Нас оповестили, что ты едешь в этом дилижансе.
- Смилуйтесь! - в третий раз возопил епископ.
- У тебя есть с собой епископское облачение?
- Есть, друзья мои.
- Ну, так наряжайся, - давненько мы не видывали вашего брата.
Из дилижанса выбросили дорожный сундук, принадлежавший Одрену, сорвав замок, вынули из него полное епископское облачение и передали прелату.
Когда Одрен облачился, крестьяне стали в круг с ружьями в руках.
Отражая пламя факелов, ружейные стволы отбрасывали зловещие молнии.
Двое крестьян взяли епископа под руки и поставили в центре круга. Он был бледен как смерть.
На минуту воцарилось гробовое молчание.
Но вот послышался голос Рубаки.
- Сейчас мы будем тебя судить! - заявил шуан. - Служитель Божий, ты изменил Церкви! Сын Франции, ты осудил на смерть своего короля!
- Увы! Увы! - пролепетал Одрен.
- Это правда?
- Не смею отрицать…
- Потому что отрицать это невозможно. Ну, что скажешь в свое оправдание?
- Граждане…
- Мы тебе не граждане! - громовым голосом прервал его Рубака, - мы роялисты!
- Господа…
- Никакие мы тебе не господа - мы шуаны!
- Друзья мои…
- Какие мы тебе друзья? Мы твои судьи! Тебя спрашивают судьи - отвечай!
- Я раскаиваюсь во всем содеянном мною и прошу прощения у Бога и у людей!
- Люди никогда тебя не простят! - раздался все тот же неумолимый голос. - Если мы сегодня тебя простим, то завтра ты примешься за старое. Кожу ты переменил, но сердце у тебя все такое же. От людей тебе нечего ждать, кроме смерти. А Бога можешь молить о милосердии.
Цареубийца поник головой, у него подкашивались ноги. Но внезапно он выпрямился.
- Да, я голосовал за смерть короля, - произнес он, - но с одной оговоркой.
- Что еще за оговорка?
- Я заявил, что его казнь надо отсрочить.
- Отсроченная либо неотсроченная, казнь остается казнью. А ведь король-то ни в чем не был повинен!
- Все так, все так, - согласился епископ, - но мне было страшно…
- Ну, тогда ты не только цареубийца, не только отступник, но вдобавок еще и трус! Хоть мы и не священники, но будем справедливее тебя: ты обрек на смерть безвинного, а мы обрекаем на смерть виновного. Даем тебе десять минут, чтобы ты приготовился предстать перед Богом.
У епископа вырвался крик ужаса, и он упал на колени. Колокола сельской церкви вдруг зазвонили как бы сами собой, и двое шуанов, знавших толк в церковной службе, принялись читать вслух отходную.
Некоторое время у епископа язык не поворачивался произносить слова этой молитвы.
Он бросал на своих судей растерянные, умоляющие взгляды, переводя взор с одного на другого, но ни одно лицо не выражало жалости.
Пламя факелов металось на ветру, и в его скользящих отблесках все лица, напротив, казались грозными и свирепыми. Тогда Одрен решился присоединить свой голос к голосам людей, молившихся за него.
Судьи выслушали отходную до конца.
Тем временем крестьяне разжигали костер.
- О! - воскликнул епископ, со все возрастающим ужасом наблюдавший за этими приготовлениями, - неужели у вас достанет жестокости обречь меня на такую смерть?
- Нет, - отвечал непреклонный обвинитель, - огонь - это удел мучеников, а ты не заслужил такой смерти. Знай, отступник, твой час пробил!
- О Боже мой, Боже мой! - вскричал приговоренный, простирая руки к небу.
- Встань! - крикнул шуан.
Одрен попытался было встать на ноги, но силы ему изменили, и он опять упал на колени.
- Как! Вы допустите, чтобы это убийство совершилось у вас на глазах? - спросил Кадудаля Ролан.
- Я же сказал, что умываю руки, - возразил Жорж.
- Это слова Пилата. Но кровь Иисуса Христа так и не была смыта с его рук.
- Потому что Иисус Христос был праведником, а этот человек не Иисус Христос, но Варавва.
- Целуй свой крест! Целуй крест! - приказал Рубака.