- Сударь, - заявил он Моргану, - я дал вам слово и честно его сдержал, но во избежание недоразумений согласитесь со мной, что я дал его только на один раз, что оно имело силу только на нынешний день.
- Да, именно так я вас и понял, сударь.
- Значит, я могу взять свое слово назад?
- Мне бы этого не хотелось, сударь, но, конечно, вы вольны взять его обратно.
- Мне только это и было надобно. До свидания, господин Морган.
- С вашего разрешения, я воздержусь от такого пожелания, господин де Монтревель.
Молодые люди раскланялись с отменной учтивостью. Ролан вернулся в Люксембургский дворец, а Морган, держась в тени, отбрасываемой стеною дворца, свернул на небольшую улицу, ведущую к площади Сен-Сюльпис.
Мы последуем за ним.
XXVI
БАЛ ЖЕРТВ
Не пройдя и сотни шагов, Морган снял маску: на улицах Парижа в маске он сразу же привлек бы к себе внимание, хотя и без нее был достаточно приметен.
Добравшись до улицы Таран, он постучал в дверь маленькой гостиницы, находившейся на углу улицы Дракона, вошел в прихожую, взял со стола подсвечник, снял с гвоздя ключ от двенадцатого номера и поднялся по лестнице, не возбудив никаких подозрений: на него смотрели как на своего жильца, вернувшегося после небольшой отлучки.
Когда он затворял за собой дверь своей комнаты, часы начали бить.
Он внимательно прислушивался к бою часов, ибо свеча не освещала камина, над которым они висели, и насчитал десять ударов.
"Хорошо, - подумалось ему, - я не опоздаю".
Но все же он, как видно, решил не терять времени. В камине все уже было приготовлено, и как только он поднес к дровам лист горящей бумаги, они запылали. Затем Морган зажег четыре свечи, то есть все имевшиеся в комнате; две свечи он поставил на камин, а две другие - на стоящий напротив комод; выдвинув ящик, он вынул оттуда и стал раскладывать на постели полный костюм "невероятного", сшитый по последней моде.
Это были: сюртук нежного бледно-зеленого цвета, переходящего в жемчужно-серый, с прямоугольным вырезом спереди и очень длинный сзади; светло-желтый жилет из панбархата, застегивающийся на восемнадцать перламутровых пуговиц; огромный галстук из тончайшего батиста; панталоны в обтяжку из белого казимира, перехваченные пышными лентами над самыми икрами; жемчужно-серые шелковые чулки с косыми бледно-зелеными полосками под цвет сюртука и изящные туфли с бриллиантовыми пряжками.
Тут же красовался неизбежный лорнет.
Шляпа была из тех, какие водружает на голову щёголей времен Директории Карл Верне.
Когда все предметы туалета были разложены, Морган стал кого-то поджидать, проявляя нетерпение.
Минут через пять он позвонил; вошел коридорный.
- Что, цирюльник не приходил? - спросил Морган.
В ту эпоху парикмахеров еще называли цирюльниками.
- Приходил, - отвечал коридорный, - да вас еще не было, и он обещал вернуться. Но как раз, когда вы позвонили, кто-то постучал в дверь, наверное, это он.
- Вот и я! Вот и я! - послышался голос на лестнице.
- Браво! - воскликнул Морган. - Входите, метр Каднет! Вы должны сделать из меня некое подобие Адониса.
- Это будет нетрудно, господин барон, - ответил цирюльник.
- Вы, я вижу, хотите непременно меня подвести, гражданин Каднет!
- Господин барон, умоляют вас, зовите меня попросту Каднет, этим вы окажете мне честь, и я буду чувствовать себя с вами непринужденно. Только не зовите меня гражданином! Фи! Ведь это революционное обращение, а я даже во время террора всегда называл свою супругу госпожой Каднет. Прошу прощения, что я не дождался вас, но ведь нынче вечером состоится большой бал на Паромной улице, бал жертв (цирюльник сделал ударение на последнем слове). Я полагаю, господин барон тоже будет там.
- О! - Морган засмеялся. - Вы, я вижу, по-прежнему роялист, господин Каднет!
Цирюльник с трагическим видом прижал руку к сердцу.
- Господин барон, - отвечал он, - теперь это не только дело совести, но и дело сословия.
- Я понимаю, дело совести, метр Каднет, - но почему сословия? Черт возьми, какое отношение к политике имеет почтенная корпорация цирюльников?
- Как, господин барон? - удивился Каднет, уже собравшийся приступить к своим обязанностям. - И вы еще спрашиваете, меня, вы, аристократ!
- Тише, Каднет!
- Господин барон, мы, "бывшие", можем друг с другом говорить откровенно!
- Так вы тоже из "бывших"?
- Самый настоящий "бывший"! Какую прическу угодно господину барону?
- "Собачьи уши" и высоко зачесанные назад волосы.
- А немножко пудры?
- Сколько угодно, Каднет.
- Ах, сударь, подумать только, уже добрых пять лет у меня одного достают пудру "а ля марешаль"! Господин барон, а ведь еще недавно за коробку пудры гильотинировали!
- Я знал людей, которые были гильотинированы еще не за такую безделицу, Каднет! Но объясните мне, каким образом вы оказываетесь "бывшим"? Я люблю доискиваться до причины любого явления.
- Очень просто, господин барон! Не правда ли, вы допускаете, что существуют своего рода аристократические корпорации?
- Я полагаю, это те, что имеют дело с высшими классами общества.
- Вот именно, господин барон. Так вот, мы держали за волосы эти высшие классы. Я, тот самый человек, который стоит перед вами, однажды вечером причесывал госпожу де Полиньяк: мой отец причесывал госпожу Дюбарри, а мой дед - госпожу де Помпадур. Мы пользовались особыми привилегиями, сударь, мы носили шпагу. Правда, во избежание кровавых столкновений, - цирюльники горячие головы! - мы обыкновенно ходили с деревянной шпагой, но если это и не была настоящая шпага, то все же она выглядела внушительно. Да, господин барон, - продолжал, вздыхая, Каднет, - чудесное было времечко, и не только для нас, цирюльников, но и для всей Франции! Мы были осведомлены обо всех секретах, обо всех интригах, от нас ничего не скрывали, и не было случая, господин барон, чтобы цирюльник разболтал секрет. Возьмите, например, нашу бедную королеву: кому она доверила свои бриллианты? Великому, прославленному Леонару, королю цирюльников! И подумать только, господин барон, нашлись два человека, которые ухитрились опрокинуть здание власти, державшейся на париках Людовика Четырнадцатого, на "пуфах" Регентства, на "крепах" Людовика Пятнадцатого и на "башнях" Марии Антуанетты.
- А кто же эти два человека? Должно быть, это революционеры, проповедники равенства? Назовите мне их, Каднет, и я постараюсь вызвать к ним всеобщую ненависть!
- Это господин Руссо и гражданин Тальма! Руссо изрек такую глупость: "Возвращайтесь к природе!", а гражданин Тальма изобрел прическу "под Тита".
- Правда, Каднет, правда!
- Наконец-то при Директории нам блеснул луч надежды. Господин Баррас никогда не обходился без пудры, а гражданин Мулен даже сохранил косичку. Но вы понимаете, восемнадцатое брюмера все разрушило! Попробуйте-ка завить волосы господину Бонапарту!.. О! Взгляните только! Великолепно! - приговаривал Каднет, взбивая "собачьи уши". - Вот настоящие волосы аристократа, мягкие, тонкие, как шелк! Они замечательно поддаются завивке, можно подумать, что вы носите парик. Взгляните-ка на себя, господин барон. Вы хотели быть красивым, как Адонис… О, если бы вас увидела Венера, то Марс приревновал бы ее не к Адонису, а к вам!
Закончив свой труд, гордясь своим произведением, Каднет протянул ручное зеркало Моргану, и тот посмотрел на себя не без удовольствия.
- Что и говорить, - обратился он к цирюльнику, - вы, друг мой, настоящий артист! Запомните эту прическу. Если когда-нибудь мне будут отсекать голову, то ради женщин, что будут смотреть на мою казнь, я выберу именно эту прическу.
- Вы хотите, господин барон, чтобы о вас пожалели, - серьезным тоном сказал цирюльник.
- Да, а пока что, милый Каднет, вот вам экю за труды. Будьте добры, скажите, когда спуститесь вниз, чтобы вызвали для меня экипаж.
Каднет вздохнул.
- Господин барон, - сказал он, - в былые времена я ответил бы вам: "Покажитесь при дворе в этой прическе, и мои труды будут оплачены!" Но, увы! Больше нет двора, господин барон, а ведь нужно как-то жить… У вас будет экипаж.
Тут Каднет снова вздохнул, положил в карман полученный им от Моргана экю, подобострастно склонился перед ним, по обычаю цирюльников и учителей танцев, и удалился, предоставив молодому человеку довершить свой туалет.
Теперь, когда он был причесан, с остальным можно было быстро покончить, только вот с замысловатым узлами галстука пришлось немного повозиться; но опытный в этом деле Морган блестяще справился с трудной задачей, и, когда пробило одиннадцать, он был готов ехать на бал.
Каднет не забыл его поручения: у крыльца уже стоял фиакр.
Морган вскочил в него и крикнул:
- Паромная улица, дом тридцать пять!
Фиакр поехал по улице Гренель, поднялся на Паромную улицу и остановился перед домом № 35.
- Я даю вам двойную плату, любезный, - сказал Морган, - но только с условием, что вы не будете стоять у подъезда.
Возница получил три франка и скрылся за углом улицы Варенн.
Морган взглянул на фасад дома. Можно было бы подумать, что он ошибся номером: в окнах было темно и не слышно ни звука. Но Морган без колебаний постучался особенным образом.
Ворота отворились.
В глубине двора виднелось большое ярко освещенное здание.
Молодой человек направился к этому дому; по мере того как он приближался, все громче слышалась музыка.
Он поднялся на второй этаж и очутился в гардеробной.
Там он протянул свой плащ служителю, охранявшему верхнее платье.