"Война способна только вызвать ненависть к королевской власти и страх перед ней. Монарх, вновь воссевший на трон после кровавых битв, никогда не будет любим. Итак, надлежит прекратить кровавую борьбу и довериться общественному мнению, которое возымеет силу и вновь признает спасительные устои. Лозунг "Бог и король!" скоро станет призывом для французов. Да соединятся рассеянные по всей стране роялисты в единое могучее целое! Надлежит предоставить сражающуюся Вандею ее горькой участи и вступить на мирную и разумную стезю. Роялисты Запада уже сделали свое дело, пришло время опереться на роялистов Парижа, которые уже все приготовили для близящейся реставрации".
Председатель поднял голову, встретился глазами с Морганом, и из-под капюшона сверкнул его взор.
- Брат мой, - проговорил он, - вот и сбылось только что высказанное тобой пожелание: роялисты Вандеи и Юга докажут свою бескорыстную преданность!
И он стал дочитывать воззвание:
"Евреи распяли своего царя, и с тех пор они блуждают по всему свету. Французы гильотинировали своего короля, и они будут рассеяны по лицу земли.
Дано в Бланкенбурге 25 августа 1799 года, в день наших именин, в шестой год царствования нашего.
Подписано: Людовик".
Молодые люди переглянулись.
- Quos vult perdere Jupiter dementat! - воскликнул Морган.
- Да, - согласился председатель, - но когда те, кого Юпитер хочет погубить, олицетворяют собой возвышенный принцип, надобно их защищать не только от Юпитера, но и от них самих! Когда на Аякса обрушились гром и молнии, он уцепился за утес и вскричал, грозя небу кулаком: "Я спасусь наперекор богам!"
Потом он повернулся к посланцу Кадудаля:
- А как откликнулся на это воззвание твой генерал?
- Да, пожалуй, так же как и вы. Он наказал мне разыскать вас и спросить, решитесь ли вы держаться наперекор всему на свете, наперекор самому королю!
- Черт возьми! - вырвалось у Моргана.
- Мы уже решились! - ответил председатель.
- Ну, значит, все хорошо, - сказал крестьянин. - Вот настоящие имена наших новых вождей, а вот их боевые прозвища. Генерал советует вам в письмах обходиться одними прозвищами. Так он делает, когда заходит речь о вас.
- Есть у тебя список? - спросил председатель.
- Нет. Меня могли арестовать и захватить его. Пишите, я буду вам говорить.
Председатель сел за стол, взял перо и под диктовку ван-дейского крестьянина написал следующие имена:
"Жорж Кадудаль - Иегу, или Круглоголовый; Жозеф Кадудаль - Иуда Маккавей; Лаэ Сент-Илер - Давид; Бюрбан-Малабри - Удалец; Пульпике - Королевская Резня; Бонфис - Сокрушитель; Данферне - Шпора; Дюшейла - Корона; Дюпарк - Грозный; Ларош - Митридат; Пюисей - Белокурый Жан".
- Вот они, преемники таких героев, как Шарет, Стофле, Кателино, Боншан, д’Эльбе, де Ларошжаклен и Лескюр! - воскликнул один из братьев.
Бретонец повернулся к нему:
- Если они дадут себя ухлопать, как те, что были до них, то какой будет от них толк?
- Хорошо сказано, - заметил Морган. - Итак…
- Итак, как только наш генерал получит ваш ответ он, снова возьмется за оружие.
- А если бы мы дали отрицательный ответ? - послышался голос.
- Тем хуже для вас! - усмехнулся крестьянин. - Как бы то ни было, восстание назначено на двадцатое октября.
- Ну что ж, - произнес председатель, - благодаря нам генерал сможет уплатить жалованье своему войску за первый месяц. Где у тебя расписка?
- Вот она, - отвечал крестьянин, вынимая из кармана листок бумаги, на котором значилось следующее:
"Получена от наших южных и восточных братьев на нужды и на благо общего дела сумма в…
Жорж Кадудаль,
главнокомандующий роялистской армией Бретани".
Оставалось только заполнить пробел.
- Ты умеешь писать? - спросил председатель.
- Уж несколько слов нацарапаю.
- Ну, так пиши: "Сто тысяч франков".
Бретонец написал, потом протянул листок председателю:
- Вот вам расписка, - сказал он, - а где деньги?
- Наклонись и подними мешок, который у твоих ног, там шестьдесят тысяч франков.
Потом председатель обратился к одному из монахов:
- Монбар, где остальные сорок тысяч?
Монах открыл шкаф, вынул оттуда мешок, немного поменьше привезенного Морганом, но тоже достаточно внушительный.
- Вот сумма полностью, - заявил монах.
- Теперь, мой друг, - проговорил председатель, - поешь и отдохни, а завтра - в путь!
- Меня там ждут не дождутся, - возразил вандеец, - я поем и посплю в седле. Прощайте, господа! Храни вас Бог!
И он направился к выходу.
- Постой, - окликнул его Морган.
Посланец Кадудаля остановился.
- Еще одна новость! - продолжал Морган. - Передай генералу Кадудалю, что генерал Бонапарт покинул Египетскую армию, третьего дня он высадился во Фрежюсе и через три дня будет в Париже. Моя новость стоит твоих новостей! Что скажешь?
- Не может быть! - воскликнули в один голос монахи.
- А между тем это сущая правда, господа; я узнал от нашего друга Лепретра, он сам видел, как Бонапарт на час раньше меня менял лошадей в Лионе.
- Что собирается он делать во Франции? - раздалось несколько голосов.
- Рано или поздно мы узнаем, - отвечал Морган. - Едва ли он возвратится в Париж, чтобы сохранять там инкогнито.
- Не теряй ни минуты, поспеши сообщить эту новость нашим западным братьям! - обратился председатель к вандейскому крестьянину. - Я только что тебя задерживал, а теперь говорю тебе: "Ступай!"
Крестьянин поклонился и вышел. Когда дверь за ним закрылась, председатель произнес:
- Господа, брат Морган сообщил нам такую важную новость, что я предлагаю принять одну чрезвычайную меру.
- Какую? - в один голос спросили Соратники Иегу.
- Пусть один из нас, кому выпадет жребий, отправится в Париж и, пользуясь шифром, сообщает нам обо всем, что там будет происходить.
- Принято! - отвечали все.
- В таком случае, - продолжал председатель, - пусть каждый напишет свое имя на клочке бумаги, мы положим все бумажки в шляпу, и тот, чье имя будет вынуто, немедленно поедет в Париж.
Молодые люди в единодушном порыве подошли к столу, написали свои имена на квадратных листках, свернули их в трубочки и положили в шляпу.
Самый юный должен был стать вестником судьбы. Он вынул одну из бумажек и передал председателю; тот развернул ее.
- Морган, - прочел председатель.
- Жду ваших распоряжений, - произнес молодой человек.
- Помните, - сказал председатель, и его голос как-то особенно торжественно прозвучал под монастырскими сводами, - что ваше имя барон де Сент-Эрмин, что ваш отец был гильотинирован на площади Революции, а ваш брат убит в армии принца Конде. Внимайте голосу чести! Вот мои распоряжения!
- А еще что? - продолжал Морган.
- Что еще? - ответил председатель. - Мы всецело полагаемся на вас как на убежденного роялиста и на вашу верность!
- Тогда, друзья мои, позвольте мне немедленно проститься с вами. Я хочу еще до рассвета быть на пути в Париж, а мне необходимо кое-кого навестить до отъезда.
- Поезжай! - воскликнул председатель, заключая его в объятья. - Целую тебя от имени всех братьев! Другому я посоветовал бы: "Будь смел, тверд, решителен!" А тебе скажу: "Будь осторожен!"
Молодой человек принял братский поцелуй, поклонился с улыбкой всем друзьям, пожал руки, тянувшиеся к нему справа и слева, закутался в плащ, надвинул шляпу на брови и вышел.
IX
РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА
Можно было предвидеть, что Морган вскоре уедет, поэтому его коня тщательно вымыли, вытерли досуха соломой, задали ему двойную порцию овса, оседлали и взнуздали.
Как только привели коня, молодой человек вскочил в седло.
Ворота мигом, точно по волшебству, распахнулись; конь весело заржал и устремился вперед, словно позабыв о предыдущей скачке.
Выехав за ворота монастыря, Морган несколько мгновений колебался, не зная, в какую сторону ему двинуться. Но вот он повернул направо и поехал по тропинке, что ведет из Бурка в Сейон, потом снова взял направо, пересек лужайку, небольшой лес, встретившийся ему на пути, и выехал на большую дорогу, ведущую в Пон-д’Эн; проскакав по ней около полульё, он остановился перед группой домов, которые в наше время называют Сторожевым Постом.
На одном из домиков вместо вывески над дверью был прибит пучок ветвей остролиста; это был сельский постоялый двор, где пешеходы утоляли жажду во время краткого отдыха и набирались сил для продолжения долгого и утомительного пути.
Подъехав к домику, Морган, как и у ворот монастыря, вынул из седельной кобуры пистолет и постучал в дверь рукояткой как молотком. Но обитатели скромного постоялого двора, по всей вероятности, не участвовали в заговоре, и всаднику пришлось подождать несколько минут, пока на его призыв откликнулись.
Наконец во дворе послышались тяжелые шаги: это шел конюх, обутый в сабо. Скрипнули, приотворившись ворота. Но, увидев перед собой всадника с пистолетом в руке, он с испугом хотел было снова их закрыть.
- Это я, Пато, - сказал молодой человек, - не бойся.