Д'Эпернон радостно подошел поближе к Крильону и оживленно воскликнул:
- Значит, если он напишет такое письмо, то…
- То оно не будет передано по назначению, - договорил за него Крильон. - Король ведь, уезжая, категорически приказал:
"Ни под каким видом не позволяйте герцогу вступать в какие-либо сношения с сестрой!"
- И вы думаете, что парижане нападут на Лувр?
- Прежде чем король доберется до Сен-Дени. Конечно, если бы король успел вернуться до этого, то я мог бы поручиться, что с герцогом Гизом ничего не будет, так как наш король не бывает храбрым долее четырех часов подряд. Но раз король не успеет вернуться, значит, все будет сделано без него!
- А вдруг он все-таки передумает по дороге?
- Вот поэтому-то мы и должны поторопиться. При первом же выстреле, направленном против Лувра, я прикажу казнить Гиза. Потом пусть король себе сердится, если хочет…
- Но мы все попадем в немилость! - с тревогой заметил д'Эпернон.
- Полно! Король будет в восторге, что дело, о котором он давно втайне мечтает, сделано без него. А вас, господин д'Эпернон, он сделает маршалом Франции, так как вы защитите Лувр.
Д'Эпернон ничего не ответил на это. Он молча подошел к окну и стал смотреть из него. Вдруг он откинулся назад и вернулся к Крильону, говоря:
- Со всех сторон к Лувру стекается народ! Я вижу, как блестят дула мушкетов, слышу, как ропщет и волнуется народ…
- Ну что же! Пожалуйте на свой пост, господин командир швейцарского полка! Прикажите запереть все выходы и направить пушки!
В этот момент в дверь комнаты, где содержался герцог Гиз, раздался стук.
- Это монах, - сказал Крильон. - Откройте ему, Мовпен! Шут открыл дверь. Герцог стоял у окна, повернувшись спиной к двери: монах был у самого порога, он всхлипывал и прижимал платок к глазам. Затем он поклонился и медленно пошел по коридору.
- Послушайте-ка, батюшка, - крикнул ему вдогонку Мовпен, если вам так жалко герцога, то постарайтесь внушить черни, собирающейся под стенами Лувра, чтобы она мирно разошлась по домам!
Монах утвердительно кивнул головой и пошел за швейцарцем, которому Мовпен поручил вывести его за калитку.
Тем временем ропот толпы все усиливался, и все чаще из общего гула вырывались отдельные взбешенные голоса.
- Вот что, Мовпен, - сказал Крильон, - я боюсь, что мы не успеем послать за Кабошем, и мне пришла в голову отличная мысль. При первом же выстреле из толпы вы возьмете один из пистолетов, войдете в комнату к герцогу и… размозжите ему голову!
- Вы приказываете мне это именем короля?
- Да, приказываю вам это именем короля!
- Ну, так это и будет сделано. Только одно меня смущает: ведь мы хотели бросить голову толпе. Как же мы отделим ее от туловища?
- Мы выбросим ее вместе с туловищем, только и всего решил Крильон.
Вдруг послышался звук выстрела, д'Эпернон быстро откинулся в сторону, просвистела, разбив окно, пуля и рикошетом ранила швейцарца в ногу.
- Ступайте! - приказал Крильон Мовпену. Шут взял пистолеты и бросился в комнату Гиза.
- Господа, обнажите головы и молитесь за упокой души его высочества герцога Гиза! - торжественно произнес герцог Крильон.
XV
Дня за два до этого происшествия герцог Гиз, проходя вечером по улицам Парижа, услыхал в одном из кабачков отчаянные вопли и ругань. Он заглянул в окно и увидел, что паяный солдат бьет смертным боем монаха. Правда, монах был довольно высокого роста и мог бы постоять за себя, но он был безоружен. Увидав это, Гиз вбежал в кабачок и выручил монаха, жестоко избив в свою очередь королевского солдата. Конечно, монах, назвавшийся о. Альфонсом, горячо благодарил герцога за защиту, назвал его истинным светочем и защитником веры и церкви и призвал на его главу благословение Божье.
Теперь, стоя у окна и думая о способах вернуть утраченную свободу, герцог Гиз внезапно увидал среди монахов, толпившихся на дворе, мощную фигуру о. Альфонса. Вот тогда-то ему и пришла в голову мысль потребовать себе исповедника. Он надеялся на свою обычную удачу - вдруг этим исповедником окажется действительно о. Альфонс? А если и нет, то не велика беда! Ведь имя герцога Гиза пользовалось достаточным обаянием и престижем в среде духовенства! Словом, он высказал Мовпену свое желание, и какова же была его радость, когда в вошедшем монахе он узнал действительно о. Альфонса!
Когда Мовпен оставил их одних, монах взволнованно подбежал к герцогу, воскликнув:
- Как? Неужели вы - тот человек, которому предстоит умереть? И вас-то я должен напутствовать? Невозможно! Невозможно!
- Увы, тем не менее это неизбежно.
- Но король никогда не осмелится…
- Да, будь король здесь, он тысячу раз подумал бы, прежде чем решился занести меч над моей головой, однако его нет, как вы знаете, а его слуги в точности исполнят его волю!
- Но я кинусь к народу, буду умолять скорее идти на помощь и спасение правой руки святой церкви!
- Вы этим только ускорите мою гибель, батюшка! При первом же натиске на Лувр моя голова скатится с плеч!
- Бог не допустит этого!
- Ну, так попросите Его совершить чудо!
Монах сел на стул. схватился обеими руками за голову и несколько минут провел в тревожной задумчивости. Когда вслед за этим он отнял руки от лица и встал, его взор сверкал торжеством, радостью и уверенностью.
- Это чудо свершится, герцог! - торжественно сказал он. Двери откроются перед вами, и вражеская рука не коснется вас! Вы почти такого же роста, как и я… - и с этими словами монах скинул рясу.
- Но что вы делаете? - воскликнул герцог.
- Я превращаю вас в монаха, - ответил о. Альфонс. - Вы выйдете отсюда в моей рясе и…
- Но, если вы останетесь здесь, вас убьют! - крикнул герцог.
- Я уже давно молю Господа послать мне мученический венец. Церковь нуждается в вас больше, чем во мне, монсеньор!
Герцог не стал отнекиваться долее: ведь, в сущности, втайне он именно и рассчитывал на такой исход! Поэтому он поспешно снял с себя латы и ботфорты, оделся в монашескую рясу и сандалии. Монах оправил на нем капюшон, оделся сам в доспехи герцога и сказал:
- Возьмите в руки платок и прижимайте его к глазам, будто плачете, и вашего лица никто не увидит!
Герцог Гиз преклонил колено, получил благословение о. Альфонса и подошел к дверям, причем монах повернулся лицом к окну. Поэтому Мовпен, на стук открыв дверь, не увидел ничего подозрительного.
Зато велико же было его изумление, когда, вбежав в комнату с пистолетом в руках, он увидел вместо, герцога какого-то чужого.
- Убейте меня! - сказал монах. - Герцог спасен! Но Мовпен не стал терять время на расправу с монахом. Он быстро выбежал из комнаты, закричав:
- Монах! Где монах? Остановите монаха!
Однако герцог Гиз в этот момент подходил уже к самой решетке дворца. Когда за его спиной раздался крик Мовпена, он с силой оттолкнул растерявшегося часового, выбежал из ворот и, задрав рясу, принялся бежать с криком:
- Ко мне, парижане, ко мне! Я герцог Гиз! Ответом ему была целая буря народного восторга. Герцог был спасен, Мовпен опоздал!
Теперь пришлось не мешкая озаботиться скорейшей защитой дворца. Часть народа уже бросилась к раскрытой калитке, и Мовпен едва успел запереть ее. Затем он поднялся на одну из бойниц, навел на народ пушку, вырвал из рук швейцарца зажженный фитиль, и в толпу, которая начала уже разбирать мостовую и строить первую баррикаду, полетел первый снаряд.
XVI
В то время как парижане, обретшие вновь своего вождя, начинали атаку Лувра, король Генрих III спокойно направился к Сен-Дени.
Теперь монарх всецело уступил место церемониймейстеру. Генрих превосходно разработал план процессии, и похороны вышли на диво. Все шло как по маслу, и это благотворно подействовало на настроение короля. К тому же везде народ безмолвно расступался при виде королевского кортежа, и в конце концов Генрих сказал матери:
- Ага! Швейцарцы произвели свое действие на чернь! Но королева Екатерина лишь грустно покачала головой и ответила той же фразой, что и утром:
- Когда близится буря, природа затихает!
- Ну вот еще! - небрежно возразил король. - Раз герцог Гиз в наших руках, я ничего не боюсь.
Кортеж вышел из Парижа через заставу фоссэ-Монмартр, которую охраняла городская полиция.
- Государь, - сказала Екатерина, - вы сделали бы очень хорошо, если бы заменили этих людей швейцарцами. Если народ восстанет, то полиция не только не откроет нам ворот по возвращении, а наоборот, запрет их у нас под носом.
- Вы правы, - ответил король и оставил у заставы шестьдесят швейцарцев.
В Сен-Дени они прибыли после двенадцати часов дня. Прослушав заупокойную обедню и предав прах герцога Анжуйского земле в королевской усыпальнице, король сказал матери:
- Теперь пойдем обедать к архимандриту. Я умираю с голода!
- Было бы гораздо лучше, если бы вы, ваше величество, бросили всех этих монахов, сели верхом на лошадь и повели швейцарцев на рысях обратно в Париж. Мы ведь прибыли бы в Лувр меньше чем через час!
- Я голоден! - ответил король и, не допуская никаких возражений, направился в покои архимандрита.
К столу, кроме королевы-матери, были приглашены несколько высших придворных. Пообедав с большим аппетитом и выпив бутылку тридцатилетнего вина, король сказал:
- Господа, сегодня нам предстояло выполнить прискорбную задачу. На пути было много трудностей, но с Божьей помощью мы все преодолели, и наша задача выполнена. Поэтому, так как я сам хочу жить как можно долее, предлагаю никогда больше не упоминать в моем присутствии имени покойного герцога Анжуйского.