В тот же момент началось героическое отступление, которое можно уподобить только классическим примерам из древней истории. Генрих Наваррский нес герцогиню на руках, Крильон шел рядом, держа шпагу в левой руке, Мовпен же держал кинжал у горла герцогини и время от времени приговаривал:
- Если вы не пропустите нас, я убью ее!
Горожане растерянно расступались, пропуская этих троих и вместе с ними нескольких гвардейцев, единственно уцелевших из всего отряда. Народ рычал, бесновался, неистовствовал, но все опасались за свое божество, за свой идол, и наши герои хотя и медленно, но неуклонно подвигались все вперед к Лувру.
На выход с улицы Львы… им понадобился целый час. На улице Святого Антония в них выстрелили из аркебуза, и пуля положила на месте гвардейца. Тогда Крильон быстрым движением поднес шпагу к груди герцогини, и толпа испуганно закричала:
- Не стреляйте, не стреляйте!
До берега Сены они добрались довольно благополучно, но тут на них опять было совершено нападение. Толпа осмелела, заметив, что ни Мовпен, ни Крильон не собираются привести в исполнение свою угрозу. Почти у самых ворот, Лувра толпа сделала последнюю ожесточенную попытку отбить герцогиню, и это удалось после отчаянного сопротивления наших героев, из которых только один Генрих Наваррский каким-то чудом остался цел и невредим. Зато из гвардейцев уцелело лишь три-четыре человека. Мовпен был весь изранен, а Крильона настолько изрешетили, что, когда калитка луврского двора с шумом захлопнулась за ними, неустрашимый герцог без сил упал на руки Мовпена, сказав:
- По-видимому, на этот раз со мною кончено! Когда этот великий воин сомкнул усталые очи, по Лувру глухим шумом понеслась мрачная весть:
- Крильон умер! Умер великий Крильон!
X
На следующее утро в Париже не видно было ни малейших следов происшедшего в течение ночи. Вскоре после того, как наши герои спаслись за луврской решеткой, разразился отчаянный грозовой проливень, а ведь известно, что парижане, не боясь ни холодного, ни горячего оружия, никогда не могли устоять против дождя. Поэтому небесная буря смирила народную, потоки дождя смыли следы крови, под утро полиция и стража подобрали трупы, и с утра город имел свой обычный вид: купцы открыли свои лавочки, ремесленники, как ни в чем не бывало, пошли по мастерским, и все взялись за повседневный труд.
Шум дождя и раскаты грома не дали королю Генриху III заснуть всю ночь; когда же до него дошла весть, что Крильон умер, он уже совсем не мог заснуть, глубоко раскаиваясь, что пожалел швейцарцев, потерял лучшую опору своего трона. Однако известие о смерти герцога оказалось неверным. Правда, вследствие большой потери крови Крильон впал в такой глубокий обморок, что его долго не удавалось привести в чувство, но все же королевские врачи объявили, что они рассчитывают спасти пострадавшего.
Король облегченно перевел дух, когда ему сообщили об этом, и приказал ежечасно подавать бюллетени о состоянии здоровья герцога. Однако сам он не пошел к нему, а остался у себя.
Утром король подошел к окну, распахнул его, вдохнул свежий воздух и приказал пажу позвать Мовпена. Последний явился минут через пять. Он был весь перевязан вдоль и поперек и прихрамывал. При виде его король принял строгий вид и сказал:
- Ага, видите, куда заводит неповиновение королевской воле!
Мовпен ничего не ответил и, подойдя к другому окну, стал смотреть на Сену.
Король несколько смягчился и продолжал:
- А ведь между тем я достаточно ясно сказал тебе и Крильону, чтобы вы оставили в покое горожан! Мовпен опять-таки ничего не ответил.
- Как чувствует себя Крильон? - спросил Генрих.
- Плохо, - угрюмо ответил Мовпен.
- Как ты думаешь, выживет он?
- Я не врач, государь.
- А что говорят врачи?
- Они говорят, что у вашего величества остались швейцарцы для защиты трона.
- Слушай-ка ты! - крикнул рассерженный король. - Да знаешь ли ты, что позволяешь себе недостаточно почтительно отвечать своему королю?
- Не знаю, - ответил Мовпен. - Я так страдаю от ран, что не могу взвешивать свои слова. Вашему величеству угодно приказать мне что-нибудь?
- Нет.
- В таком случае, ваше величество, извините меня! - Мовпен прихрамывая направился к двери.
- Куда ты?
- Пойду лягу спать. Я провел всю ночь у кровати герцога Крильона.
- Ты очень страдаешь?
- Господи! Ведь у меня кожа не так толста, как у швейцарцев, и я не герой.
- Мовпен!
- И раны заставляют меня настолько страдать, что я прошу разрешения удалиться в отцовский замок.
- Как? Ты хочешь покинуть меня?
- Мне надо вылечить свои раны, государь.
- Но ты можешь с полным успехом вылечить их в Лувре!
- Нет, государь, луврский воздух нездоров для раненых. Кроме того, во дворце нет больше для меня места! Я даже в своей собственной комнате застал швейцарца!
- Но все это временно… Швейцарцы будут расквартированы в Париже!
- О, это будет большой ошибкой со стороны вашего величества! В конце концов, восемь тысяч человек вовсе не много для защиты осажденной крепости…
- Ты бредишь? Какой крепости?
- Да Лувра!
- Но кто же будет осаждать мой дворец?
- Граждане Парижа, государь.
- Ты с ума сошел, Мовпен!
- Возможно, что уже сегодня начнется потеха, и вы сами понимаете, что в осажденной крепости такие слабые и беспомощные, как мы с Крильоном, только мешают…
- Мовпен! - строго сказал король. - Довольно шуток!
- Да я вовсе не шучу, государь, тем более что я перестал быть шутом!
- Как? Ты… перестал?
- Ну да! Я уступаю дурацкий колпак любому из швейцарцев.
На этот раз король вместо того, чтобы рассердиться, только расхохотался и сказал:
- Послушай, Мовпен, ты вовсе не так уж ранен, как представляешься, и отлично мог бы сесть на лошадь, чтобы сопровождать меня в Сен-Дени.
- Зачем?
- Да разве ты забыл, что сегодня похороны моего брата?
- А, так вы отправляетесь туда? Ну, так не забудьте позавтракать хорошенько, а то ведь от Сен-Дени до Сен-Клу очень далеко.
- Да я вовсе не собираюсь в Сен-Клу. Я вернусь в Лувр!
- Ко времени возвращения вашего величества Лувр будет взят! - холодно заметил Мовпен.
- Да ты с ума сошел, совсем с ума сошел! - раздраженно крикнул король.
В этот момент на улице послышался сильный шум, и король с Мовпеном, выглянув из окна, увидели, что к воротам Лувра подъехал отряд всадников человек в тридцать. На кирасах всадников ярко сверкали лотарингские кресты, впереди них ехал герцог Гиз.
- Ого! - сказал король. - Что это понадобилось кузену так рано в Лувре?
Подъехав к воротам, герцог повелительно заявил дежурному офицеру:
- Я хочу видеть короля!
- Король спит! - ответил офицер.
- Ну, так что же? - презрительно возразил Гиз. - Пусть его разбудят!
- Черт возьми! - пробормотал Мовпен. - Ручаюсь, что когда герцог Гиз станет королем, то не захочет, чтобы его будили в такую рань!
- Какой же страны королем станет он, по-твоему? насмешливо спросил Генрих.
- Да, разумеется, Франции! - ответил Мовпен и, хотя король сделал гневливый жест, продолжал: - Однако раз вы не спите, государь, и пока еще правите Францией…
Генрих III высунулся из окна и крикнул:
- Войдите, кузен, я готов принять вас! Тогда ворота распахнулись, и герцог со спутниками въехали во двор.
- Государь, - сказал тогда Мовпен, - разрешите мне выйти в соседнюю комнату.
- Зачем?
- Я хочу послушать ваш разговор с герцогом Гизом и узнать, действительно ли вашему величеству угодно продолжать царствовать или вы предпочтете за лучшее отказаться от трона в пользу своего милого кузена Гиза?
И, не давая королю времени ответить, Мовпен скользнул в соседний кабинетик, тогда как король приказал ввести герцога.
XI
Гиз вошел в комнату к королю вооруженным с головы до ног, тогда как король был в утреннем камзоле и не имел при себе никакого оружия. Вдруг Генрих III вздрогнул и невольно отступил на шаг: ему вспомнился тот сон. в котором он видел себя монахом, тогда как в Париж въезжал другой король. Теперь Генриху показалось, что король-узурпатор его сна был снаряжен совершенно так же, как теперь герцог Гиз. Однако растерянность короля была лишь мгновенной. Как ни выродилась в его жилах кровь Валуа, но в ней оставалось еще достаточно родовой гордости и величия, чтобы помешать королю дрожать перед своим вассалом.
А герцог подступил к нему с угрожающей миной и неприлично громко первый начал разговор:
- Я пришел с жалобой к вашему величеству!
- Вот как? - ответил король и спокойно уселся в кресло.
- Люди вашего величества совершили этой ночью ряд преступлений! - продолжал герцог.
- Простите, герцог, - спокойно перебил его Генрих III, - я желал бы сначала получить от вас маленькое разъяснение. Вы хотели иметь у меня аудиенцию?
- Да, государь!
- От имени какой-то влиятельной особы?
- Нет.
- Странно! - ледяным тоном заметил король. - А я уже вообразил, что вы - посланник германского императора… Или испанского короля…
- Государь, мне не до шуток!
- Потому что, если герцог Лотарингский явился ко мне от своего собственного имени, значит, ему изменила память. Иначе он вспомнил бы, что с королем Франции говорят, лишь обнажив голову!
При этих словах тщедушная фигура Генриха III была полна такого королевского величия, его взор блестел такой повелительностью, что Гиз невольно смутился и, пролепетав что-то несвязное в свое извинение, снял шлем и положил его на ближайший стол.