- Что же делать, герцогиня! Я не могу иначе… Это было сказано с такой бесконечной печалью, что Анна поняла все. Ну конечно, этот юноша все еще любит ее, не может забыть… Наверное, он получил наследство и воспользовался им, чтобы похитить ту, без которой для него нет жизни.
- Где мы? - строго спросила герцогиня.
- На Луаре.
- Куда мы едем?
- Не знаю.
Если бы бомба разорвалась у ног Анны, так и то это меньше поразило бы герцогиню. Как!.. Лагир похитил ее и не знает, куда везет?
- Да как же ты не знаешь? - воскликнула она.
- Не знаю, потому что капитан шаланды не посвятил меня в свои планы.
- Что? Капитан?.. Так, значит, это… не вы?
- Нет, герцогиня!
- Но в таком случае что вам нужно?
- Я пришел по поручению капитана! Анна кинула на гасконца презрительный, уничтожающий взгляд и воскликнула:
- Извиняюсь! Я ошиблась… Что же нужно от меня вашему капитану?
- Он хочет представиться вашему высочеству.
- Его имя?
- Я не уполномочен сказать его.
- И вы осмеливаетесь…
- Герцогиня! - холодно возразил Лагир. - Я получил приказание, исполнил его, вот и все! Угодно будет вам принять капитана?
- Пусть войдет! Лагир поклонился и вышел.
Тогда лицо герцогини исказилось. Она закрыла его руками и с бешенством прошептала:
- Он уже не любит меня больше!
Она стала ждать с трепетом и боязнью. Наконец у дверей послышался снова шум шагов, и в каюту со шляпой в руках вошел человек, который, улыбаясь, сказал:
- Здравствуйте, прелестная кузина!
При виде этого человека герцогиня в ужасе отскочила назад и, закрывая лицо руками, подумала: "Я погибла, да и все мы тоже! Этот неотесанный горец хитрее нас всех!"
XX
Перед тем как появиться у Анны, Генрих тщательно занялся своим видом. Теперь он был причесан, надушен и приодет так, как это сделало бы честь любому миньону короля Генриха III. Герцогиня, несмотря на все свое изумление и ужас, не была бы женщиной, если бы сразу не заметила этого. Войдя в каюту, Генрих продолжал:
- Прелестная кузина, не морщите своих бровок и не кидайте на меня таких убийственных взглядов. Ей- богу, когда вы узнаете, как все это…
- Уж не собираетесь ли вы оправдываться в учиненном насилии?
- Вот именно! Но сначала, если вы так же добры, насколько прекрасны, позвольте мне поцеловать вашу ручку!
- А затем?
- А затем вы приступите к допросу и увидите, что я вовсе не так виноват, как об этом можно подумать!
Наваррский король держался так мило, так непринужденно и галантно, что герцогиня сменила гнев на милость. Она протянула ему руку, к которой нежно приник Генрих, и затем сказала:
- Теперь я жду, что вы скажете мне, где мы находимся!
- На Луаре!
- В каком месте?
- Между Сомюром и Анжером.
- Отлично! А откуда мы едем?
- Из Блуа, где вы заснули.
- Должно быть, я очень крепко спала на этот раз, хотя обычно сплю чрезвычайно чутко!
- О, да! Но Гардуино знал это…
- Кто это - Гардуино?
- Субъект, дом которого вы приняли за гостиницу. Так вот Гардуино подмешал в ваше вино наркотик. Герцогиня хлопнула себя по лбу.
- Значит, Рауль предал меня? - воскликнула она.
- Что же делать? Он повиновался мне. Но в данный момент это несущественно. Поговорим лучше о нас самих. Наверное, вы воображаете, что я похитил вас потому, что вы - признанная душа католической партии?
- Вам трудно будет иначе объяснить этот насильственный акт!
- А между тем истина находится очень далеко от этого! Вам угодно будет дослушать меня до конца? Да? Благодарю вас! Генрих снова взял руку герцогини, вторично поцеловал ее и продолжал: - До вас, наверное, доходили слухи, что гугеноты прикопили порядочные средства, которые должны были послужить фондом для неизбежной войны? Вы слыхали об этом? Да? Ну, а известно ли вам, где было спрятано это "сокровище гугенотов"?
- Нет, это никому неизвестно! Король и мои братья долго искали его, но…
- И король, и ваши братья, герцогиня, не нашли этого сокровища только потому, что оно было слишком близко от них! Ведь наше золото было припрятано в самом Блуа, и притом у того самого Гардуино, у которого вы остановились! Но, разумеется, надо было вывезти оттуда наши средства, и вот…
- Вы явились за этим в Блуа?
- Совершенно верно!
- Но при чем же здесь я? Почему…
Генрих кинул на Анну нежный взгляд и сказал:
- Поверите ли вы мне, если я сделаю вам искреннее признание?
- Но это смотря по тому, как…
- Слушайте. Перед тем как покинуть дом Гардуино, я не мог противостоять искушению еще раз взглянуть на вас. И вот я зашел в вашу комнату. Вы спали и показались мне такой очаровательной, что… что во мне всплыли детские воспоминания…
- Какие "детские воспоминания"?
- Мальчиком лет четырнадцати я был однажды в Сен-Жерменском замке, где присутствовал король Франциск II со всем двором. Среди прекрасных дам там была девочка приблизительно моих лет, с голубыми глазами, с золотистыми волосами. Это были…
- Да неужели! - насмешливо кинула герцогиня.
- О, в те времена религиозные и политические страсти еще не успели зажечь темные молнии в безмятежной лазури этих прекрасных глаз. Ваше сердце еще не знало бурь, зато мое сразу было ранено.
- Да вы никак собираетесь по всей форме объясниться мне в любви, дорогой мой кузен? - насмешливо спросила Анна.
- Вот именно, прекрасная кузина!
- Как? Вы меня любите?
- Боюсь, что это так!
- И в доказательство своей любви вы похитили меня? продолжала спрашивать герцогиня, не переставая смеяться.
- О, только ради этого!
- Да вы с ума сошли!
- Пусть! Но я люблю вас! - и с этими словами Генрих опустился на колени перед герцогиней, взял ее руки и покрыл их страстными поцелуями.
Шаланда- продолжала быстро спускаться вниз по течению Луары.
XXI
Рауль и Лагир сидели на палубе шаланды и доверчиво болтали.
- Да, друг мой, - сказал последний, - если бы вы знали, как она любила меня!
- Меня тоже, милый мой!
- Но не так, как меня!
- Рассказывайте!
- Да неужели вы думаете, что женщина может любить несколько раз? Я согласен, что у женщины бывает много капризов, но истинная любовь всегда едина.
- И, разумеется, эта "единая истинная любовь" герцогини принадлежала вам, милый Лагир?
- Мне так казалось по крайней мере.
- Да вы просто наивны! Полно! В этом отношении женщины совершенно похожи на нас. А мы, мужчины, можем не только любить нескольких женщин подряд, но даже способны питать страсть одновременно к нескольким женщинам сразу!
- Со мною этого никогда не бывало! Но неужели герцогиня, по-вашему…
- По-моему, герцогиня одновременно с вами дарила своей "единой искренней любовью" графа Эриха Кренкера!
- Этого не может быть! - гневно крикнул Лагир.
- Уж не ревнуете ли вы к прошлому? - насмешливо спросил Рауль.
- Да, вам обоим несравненно целесообразнее ревновать ее к настоящему! - произнес вдруг сзади них чей-то иронический голос.
Лагир и Рауль обернулись и увидели Ноэ; он подсел к ним и продолжал:
- Да, добрые друзья мои, Бог мне свидетель, что я пламенно люблю наваррского короля и готов в любой момент отдать за него свою жизнь, но все же должен признаться, что теперь он немало сердит меня!
- В самом деле? Что же он сделал такого? - в один голос спросили молодые люди.
- Он у ног герцогини!
- То есть, иначе говоря, он смеется над нею?
- Нисколько! Он обожает ее…
- Ну уж пожалуйста! - вспыхнул Рауль. - Я много видел на свете необычного, но чтобы наваррский король мог полюбить герцогиню Монпансье, своего злейшего врага, этого…
- Э, полно, друг мой, вы еще увидите, что сама герцогиня окажется очень восприимчивой к нежным чувствам нашего короля!
Рауль взглянул на Лагира и сказал:
- Знаете что? По-моему, опасно оставлять долее команду в руках мсье Ноэ! Он бредит!
- Мсье Рауль, - возразил Ноэ, - я не из тех, которые обижаются на шутку, потому что всегда могу отплатить той же монетой. Но я с удовольствием придержу вам сотенку пистолей на пари, что не пройдет и двух дней, как герцогиня полюбит нашего короля!
- Гм… - ответил Рауль, - в конце концов она всегда отличалась капризами и причудами!
- А я готов биться с вами на сто пистолей! - подхватил Лагир, не находя в себе силы допустить, чтобы герцогиня Анна была способна любить кого- нибудь другого, кроме него.
- А я готов придержать пятьдесят за то, что наш король никогда не полюбит герцогиню! - сказал Рауль.
- Господа, ваши пари приняты! - с комической торжественностью объявил Ноэ.
Тем временем Генрих Наваррский все еще был на коленях перед Анной Лотарингской.
Хотя герцогиня не без основания считалась самым выдающимся политиком в Европе, но все же была женщиной, а потому не могла остаться нечувствительной к ухаживанию красивого, ловкого человека, хотя бы то и был ее враг. А Генрих в этот день показался Анне особенно очаровательным. Прежде ей как-то не приходилось присматриваться к нему, но теперь она с удивлением видела, что Генрих был далек по виду от грубого мужика, одетого в сермягу, пахнущего чесноком и кожей, каким обыкновенно его изображали. И Анна рассыпала перед ним все чары своего кокетства.