Аркадий Крупняков - Москва матушка стр 4.

Раньше, при Василии Темном, военные Советы были шумными, спорными. Князья и воеводы думали, что все и сейчас накричатся всласть, свою ратную опытность молодому князью покажут, поучат его воевать. Иван Васильевич будто понял их и после малых пере­говоров сказал:

- Учить меня ратному ремеслу, воеводы, не надо. Сколь я умею -мне хватит. Ибо сила государя не в мече, а в разуме. По­сему кричать друг на друга не будем, а сделаем, я думаю, так: в по­ход сей я вас не поведу, а поручу это дело князю Ивану Оболен­скому с царевичем Касимом. Иван Петрович человек рассудитель­ный, хладнокровный и отважный. Он со своей ратью пойдет, Касим свою орду поднимет, а князь Данило Холмский соберет рать во- Муроме, да если в том надобность появится, им обоим поможет..

- Зачем силы наши дробить, Иван Васильевич? - спросил Оболенский.

- А затем, чтобы не бежать вам с Касимом сломя головы да самой Москвы в случае неудачи, чтобы у вас за спиной запас был-Данило Холмский.

- Стало быть, ты в нашу удачу не веришь?

- А ты веришь? Казань мы не воевали давно. Какова ее сила, ... мы знаем плохо. Посему поход этот будет разведочный. Коль во- *'[1] дворе Ибрагимовом верно разброд идет - будет вам удача. И то­гда князь Данило успеет к вам подскочить, чтобы посаженье Каси- мово укрепить прочнее. А как нет - бросится за вами Ибрагим, вот

Т* гут у Мурома ему свежая застава.

- Ежели так - сие разумно,- подтвердил Оболенский.

< - А как же мы?--молодой воевода Костя Беззубцев, люби­мец князя, давно р-вался в битву.- Дети боярские только и ждут...

- А вы на Казань не пойдете совсем. Вы пойдете в земли че­ремисские и чувашские и повоюете их. Дабы в спину Оболенско­му и Холмскому те черемисы не ударили. При покойном батюшке- ілкое случалось не раз. Про них воеводы большей частию забы- ипли, а они ратники злолютые, хану казанскому подданные.

- Ты должон сам рати .вести,- склонившись к Ивану промол­вила Марфа,- инако, какой же ты князь...

- Много сказано и аминь! - перебил ее князь. - Быть по се- [ му Собирайтесь, князья и воеводы, в поход. Совет закончен.

Спустя час, когда в зале Брусяной избы остались только Мар- фл н Иван, старая княгиня сказала:

- Не так княжение свое начинаешь, Иванушка. Власть княжеская в доблести воинской крепится. А ты... Да если так пойдет и далее - князья тебя совсем почитать перестанут и рас- фисут великое княжество Московское, как алтыны по худым кар- минам. Мало того - трусом тебя сочтут. И тогда чести твоей ко- Нин. И нам с тобой ничего, окромя лиха, не будет.

- Не понимаешь ты меня, не понимаешь,- Иван сидел до этого сгорбившись, а тут выпрямился. - Казань покорять нам еще рано. И любой рати не под силу.

- Но если Касимка...

- Не посадить его нам на казанский трон. А если и поса­дим - на неделю, не более.

- Так зачем же ты рати шлешь? Зачем заведомо неудачный поход творишь?

- Только ради того, чтобы хан мне руки развязал. Хоть бы на два, на три года.

- С ворогом церкви пра-вославной мира не быть!

- Не Казань наш главный ворог, мать, а хан Ахмат. Пока иго золотоордынское не скинем...

- Не по плечу ношу берешь. Если Казань покорять рано, то Орду воевать и подавно не тебе.

- Да я не хочу Орду воевать, пойми ты. Ежели умеючи... На много лет вперед продумал я деяния свои и об одном прошу - не мешай мне.

- Все один да один,- с упреком сказала Марфа. - Со мной не мешало бы посоветоваться. Не забывай - за мной все бояр­ство, митрополит...

- Боюсь я вас. Закоснели вы в деяниях своих, а теперь надо все по-новому.

- Как это по-новому?

- Добьюсь я мира ог Казани - примусь за Крым. Потом с Хаджи-Тарханским владетелем замирюсь, потом с Тура-Таусски- ми карачаями договорюсь. Вот тогда поднимусь и на Золотую Ор­ду. Крымский хан и казанский, и все прочие мои соседи мне помо­гут- потому как они, как и я, властью хана Ахмата тяготятся. А если с каждым из них мне воевать -не только без людей, без штанов останусь.

- Дай бог тебе, если так,-подумав ответила Марфа. - Если зрело рассудить, то и дед твой, и прадед не мечом державу Мос­ковскую собрали.

- Вот этих слов я давно от тебя жду.

- Ну, а как свои дела рядить думаешь!

- Какие?

- Не все же вдовствовать будешь. Вон рязанская княжна Катерина...

- Об этом, мать, думать рано. Еще постель княгини Марьюш­ки не остыла...

Как-го по весне посылал ранее Иван Васильевич воеводу Костьку Беззубцева с малой ратью под Казань. Приказал с тата­рами в бой не вступать, а места те поразведать. Что делается под городом, московские воеводы знали - под Казань отец великого князя не единожды хаживал. А вот что окрест находиться, какие люди живут, как они к русскому народу относятся-это воеводы знали плохо. А сам Иван Васильевич по младости и вовсе ничего не ведал. А коли думаешь Казань воевать, то знать все это надобно.

Возвратились рати летом не подобру-поздорову. Довел воево­да рать до Суры тихо, спокойно, изладил паром, перевез через реку. Не успели воины в седла сесть, как налетела на них из лесу сила неисчислимая. С конными сражаться можно было бы - русские всадники сабельками махать умеют, но из леса, будто из грозовой тучи, дождь стрел каленых. Половина рати полегла тут же на берегу, многие разбежались по лесу, а сам Костька, ране­ный в плечо, с малой кучкой воинов еле успел вскочить на паром и возвернулся восвояси.

В этом походе был у воеводы сотник заметный - Ивашка Рун. В плечах широк, лицом пригож, глаза карие, бородка чистая, буд­то прилизана, кулаки - пудовые гири. А заговорит, будто колокол загудит. И умен.

Вырвался этот Ивашка из сечи на своем жеребце и задумал уйти вглубь лесов, чтобы под покровом ночи через реку перепра­виться. Нашел какую-то лесную дорогу, хоть и узкую, но удобную и осторожно поехал по ней вперед.

Вдруг сзади нежданно-негаданно, что-то треснуло. Не успел Рун оглянуться - валится на него преогромнейшая ель. Хлест­нула вершиной по коню, выбила Ивашку из седла, а нога одна в стремени застряла. Конь понесся вскачь, Ивашку ударило головой о пень - и глаза захлестнул мрак...

От Жигулей до реки Суры правый берег Волги вздымается высоким кряжем, гористым и обрывистым. Там, где Сура отдает свои воды могучей реке, кряж тот падает к сурскому берегу мо­гучим откосом. Если подняться на его вершину - откроются перед юбой в сторону Новгорода Нижнего неоглядные дали. По обеим сторонам леса и леса.

Меж Волгой и Сурой, на берегу небольшого озерца притулился илем черемисского рода, во главе которого нынче стоит охотник Изим. Род этот не богатый, но и не бедный. Леса тут зверем обиль­ные, земли плодородные - жить бы можно безбедно. Но все че­ремисские илемы хану Казани подданные. Сборщики ясака шас­тают тут постоянно, мясо берут, меха, деньги. Если девка какая понравится - волокут ее в Казань, если парень понадобился - берут в ханское войско.

Сейчас у Изима в илеме четверо сыновей, двое дочерей, двое зятьев, да сирота - племянница. Трое сынов женаты, имеют свои кудо выжигают лес, расчищают руэмы , пашут землю, сеют хлеб. Зятья тоже отдельно живут. С Изимом пока младший сын Туга, а по-домашнему - Тугейка.

Тугейке, как и отцу, в земле копаться неохота, спокойную жизнь на одном месте он не любит. Ему лук тугой, колчан со стрелами да лес с медведями - больше ничего не надо. Ему бы воля воль­ная, простор необозримый. Не гляди что парню мало лет, а огца в меткости стрельбы он превзошел. Изим, правда, на людях ста­ростью прикрывается, глаз, мол, не тот, что в молодости, а про себя знает - в Тугейкины годы так метко он не стрелял.

А у этого откуда что взялось. Звериные следы в лесу читает, будто по книге, не ошибется ни разу. Стрелу мечет ровно, уверен­но, туда, куда надо, шкурку никогда не испортит. На медведя ли, волка ли ходит смело.

Мать Тугейку бранит постоянно - парень из леса не вылезает ни зимой, ни летом, по дому пальцем о палец не ударит.

- Какой из тебя будет хозяин,- ворчит мать. - Елагай ты и больше никто. Стрелять умеет, в гусли мастер играть, а больше ни на что негодный. За тебя ни одна девка не пойдет - вот уви­дишь.

Насчет гуслей верно мать говорит - не только в илеме, но и на много верст кругом такого веселого и умелого гусляра, как Тугейка, не найти. Как положит свои гусли на колени, как ударит по струнам, ноги сами в пляс идут. Иногда вернется Тугейка с •охоты, заберется в кудо и такие печальные песни начнет играть - сердце разрывается. Девки мимо идут, останавливаются, будто за­вороженные. Стволы березок обнимают, щекой к белой коре при­никают, грустят до слез. Отец думает - старая Изимиха врет, лю­бая девка пойдет за парня с прискочкой, можно самую богатую выбрать. Вот, думает Изим, погуляет парень лето, осенью женить буду. Может, к дому после этого привыкнет, может, землю пахать начнет. Одной охотой жить стало трудно.

А у Тугейки пока о девках и думы нет. Есть у него одна подру­га - Пампалче. Ему и хватит. Люди думают, что живет она у Изи­ма как родственница, а на самом деле - работница. Старше Ту­гейки лет на пять, ей уж пора бы и замуж идти, но женихов нет.

И высокая, и стройная, и красивая, а никто не сватается. Кому охота сироту брать, у которой кроме старого платья, да пояса ни­чего нет. И еще есть один недостаток у Пампалче - молчунья она. Иногда одно слово в день скажет и хватит. Что ей ни говори - либо улыбается в ответ, либо нахмурит брови, либо поднимет рес­ницы, откроет глаза, а в них вся синь небес опрокинута - утонуть можно.