Мужчина открывший ей, - высокий, худощавый, дружелюбно улыбнулся, принял пелерину и шляпку и повел в комнаты. Он пропустил девушку вперед и шел за ней, немного прихрамывая и продолжая хранить на лице улыбку. Квартира была тиха, безукоризненно чиста. Сверкал темный паркет, поблескивали стекла шкафов, и хрустальные подвески люстр разбрызгивали по стенам цветные блики. В столовой на крахмальной, с заостренными складками, скатерти был накрыт ужин на двоих и в ведерке со льдом холодилась бутылка сухого вина.
- Прошу вас, Зинаида Андреевна, - мужчина предупредительно отодвинул стул, а затем с привычной изящной легкостью подставил его, когда девушка села.
Зиночка оглядела стол и нашла его безукоризненным. Посмотрела на мужчину. Из головы ее не шло прилипчивое: "жердяй". Она вспомнила присказку - детскую, еще из бабушкиной деревни: "Стоят вилы, на вилах. - грабли, на граблях - махало, на махале - качало, на качале - зевало..." Невольно улыбнулась: "Право, о вас, сударь!" Как это она не обращала внимания раньше? Уши шире плеч, хрящеватые, торчком, и нос как будто суставчатый, и длиннющая шея - жираф, да и только, а кадык челноком ходит вверх-вниз, даже когда он не открывает рта. Забавно! Сколько лишних костей послал бог одному человеку, на десятерых бы хватило!.. Но нет, мужчина не вызывал у нее антипатии. Одет в отличный костюм, в манерах чувствуется благородство... Она приветливо улыбнулась, обнажив острые скошенные зубки:
- Ух, хорошо!.. А там, в подворотне, какие-то пьяницы сказали, что я шляюсь на пятый - к любителю мадмуазелей.
Она опустила кличку, которой наградили его забулдыги.
- Мы виделись с вами здесь только дважды, и уже... - с огорчением проговорил мужчина. - Квартира вне подозрений, Зинаида Андреевна, в этом вы можете быть уверены вполне. Единственное, что они могут подумать...
- Это меня мало заботит, Виталий Павлович, - быстро сказала девушка и добавила, дернув плечом: - Хотя все же и неприятно.
- Понимаю. В следующий раз приходите, пожалуйста, на Стремянную, дом пятнадцать, Шабровых, второй подъезд со двора, квартира три в бельэтаже.
- Пятнадцать, три в бельэтаже, - согласно повторила Зиночка.
Виталий Павлович откупорил бутылку, обтер салфеткой горлышко, налил вино.
Они поужинали, перебрасываясь незначительными фразами. Если бы кто-нибудь наблюдал за ними со стороны, то так бы и потерялся в догадках: что свело в этой прохладной квартире девушку и уже немолодого, лет тридцати пяти, мужчину? Любовники - не любовники, и на родственников не похожи. Сослуживцы? Сомнительно...
После ужина мужчина проводил Зиночку в соседнюю комнату, в кабинет, предложил девушке пахитоску, предупредительно распечатав коробку и поднеся зажженную спичку. И спросил:
- Если не возражаете, приступим?
Она с удовольствием затянулась, выпустила дым тонкой струйкой и кивнула:
- Да, конечно.
- Прежде всего меня интересует, что говорят у вас в конторе о высочайшем манифесте и о самой особе государя императора в этой связи.
Зиночка сморщила нос, сосредоточиваясь:
- И ничего особенного. Ну, Александр Карлович вас не заботит. Иван Евграфович, когда я принесла свежие газеты, сказал: "прохвост" или "прохвосты" - я точно не расслышала.
- Это весьма существенно, Зинаида Андреевна. От единственного или множественного числа зависит, к кому сие относилось.
- Я думаю - к соцьялистам. Иван Евграфович терпеть их не может, особенно после бунта, когда станция целый месяц бастовала.
- Может быть, может быть... А что заведующий кабельной сетью?
- Леонид Борисович молчит. Очень не в духе сегодня был. Полный день работал и почти никого не принимал.
- А кого же все-таки принял?
- Поутру были инженеры из "Гелиоса", с Новгородской, потом с Галерной, из "Всеобщей компании Электричества". Наши все никак не поделят с ними подряды, и они спорили и шумели, но о высочайшем манифесте - ни и ни, не было никакого разговору, точно знаю: они дверь не закрыли.
- А кто именно был?
- Вот тут у меня все и записано, я их знаю каждого.
- Дальше... - подсказал Виталий Павлович.
- Потом Леонид Борисович работал до двенадцати, потом приезжали подрядчики с Охты, оба незнакомые.
- Точно ли подрядчики?
- Наверное. Инженер принимать их не хотел, я посодействовала. Эти тоже все о деле и о деле говорили, - Зиночка немного подумала. - Вот и все до обеда. Был еще один, студент, с синими петлицами, однако инженер его и не принял... А после обеда он работал и работал, строго повелел никого не пускать. Только вот одна просительница и была.
- Что за просительница?
- Хлопочет за своего родственника, какого-то Ивана Ивановича, пенсию или страховку, кажется. Вот, более ничего.
Зиночка улыбнулась и мягко посмотрела из-под низкой челки на Виталия Павловича.
Мужчина достал из внутреннего кармана сюртука небольшой аккуратный альбом. На страничках из сурового полотна были наклеены портреты-фотографии.
- Будьте любезны, посмотрите внимательно - никого из этих личностей не было у вас в конторе, особливо у господина первого инженера?
Зиночка не торопясь стала перелистывать странички. Некоторые лица были сняты и анфас, и в профиль, кто даже бритый наголо с дощечками-номерами на груди. Она листала, и взгляд ее не задерживался ни на ком. Разве чуть замедлился на фотографии широколицего мужчины с пышными черными усами и гладко выбритым круглым подбородком. Его глубоко сидящие под надбровными дугами глаза смотрели пристально и сердито. "Тот, старый с Охты?.."
- На кого похож? - насторожился наблюдавший за нею Виталий Павлович.
- Не знаю, вроде бы немножко на сегодняшнего подрядчика. Только тот не так черен, и борода, и веселый, а этот как филин. Нет, пожалуй, и не он.
Мужчина пометил в тетради:
- Проверим.
Зиночка продолжала переворачивать полотняные странички. И вдруг увидела фотографию той самой женщины, которая приходила к Леониду Борисовичу. Она! Гладко зачесанные, взятые в узел на затылке волосы, открывающие прямой лоб, темные брови, немного выпуклые светлые глаза, верхняя губа выступает, образуя характерный рисунок рта. И овал лица, широкий в скулах и обостряющийся к подбородку... Точно она!
- Вот эта дама-просительница и была.
- Не ошибаетесь? Приглядитесь получше, весьма важно.
- Она, она - ни и ни - никаких сомнений.
Мужчина благожелательно улыбнулся:
- "Учительница". Очень хорошо! А о чем они говорили?
- Этого и не знаю. Дверь в кабинет была плотно притворена. И, по совести, я и не интересовалась.
- Напрасно. Да не беда. Важен сам факт... Молодцом, молодцом, Зинаида Андреевна! - он оживился. - А точно ли она?
- Не сомневайтесь, сударь, как сейчас вижу.
- Вот и отлично. А теперь я попрошу вас все подробненько изложить. Как всегда, от третьего лица. Так и начинайте: "Источник сообщает, что..." и далее. Вот бумага, вот и перо.
Зиночка присела к письменному столу, взяла ручку, по-детски помусолила кончик ее во рту и, опершись грудью о край стола, начала старательно писать.
К регулярным встречам с "источниками" - секретными сотрудниками - ротмистр отдельного корпуса жандармов Виталий Павлович Додаков относился как к неприятной, но необходимой служебной обязанности. Он прекрасно понимал, что политический розыск, а тем более секретный надзор за лицами, которые подают повод к недоверию со стороны властей, без этого инструмента совершенно неэффективен. Общение с подобными личностями не делало чести его голубому офицерскому мундиру. Но что поделаешь - служба. И Виталию Павловичу приводилось на рассеянных по Петербургу конспиративных квартирах общаться с гимназистами и курсистками, чиновниками и студентами, мастеровыми и коммерсантами и с каждым вести беседу, приноравливаясь к лексике и фразеологии, к образу мышления "источника", входить в круг его интересов. С одним - запанибрата, с другим - снисходительно, с третьим - предупредительно, уважительно, а с женщинами - обычно и с оттенком интригующей, отнюдь не служебной, заинтересованности, легкой увлеченности, граничащей с флиртом. Как на обязанность смотрел он на необходимость такого перевоплощения, в душе отмечая свои немалые артистические способности, но и испытывая одновременно чувство гадливости.
Ничего не поделаешь. "Жестокая необходимость", - говорил Сергей Васильевич Зубатов, первый учитель Додакова на поприще охранной службы. Имя Зубатова российская общественность связывала с так называемым "полицейским социализмом", который Зубатов пытался распространить по всей империи. Но лишь узкий круг жандармских офицеров и несколько сугубо доверенных лиц знали, что еще значительней его заслуги в разработке системы осведомительной службы. Он был как бы создателем научной школы, стройного учения о вербовке, пестовании и организации деятельности секретных сотрудников - тех, кого в простонародье и даже в обществе презрительно обзывают "слухачами".