Пишет парень любимой письмо,
Новостей, мол, всего ничего,
И погода, мол, "ясно",
Не волнуйся напрасно.
Два чирья на заду у него.
Сегодня утром как раз вскочил новый – подмышкой. Руки покрылись фурункулами уже с пару недель. Там, правда, было не так уж страшно: чирьи просто вскрывали ножом и соленая вода делала свое дело. Руки, покрытые фурункулами до локтей, еще можно было терпеть.
Д. Э. Саммерс ответил компаньону:
Один парень из города Тулья
Вечно прямо стоял, не сутулясь.
– Вот у парня манеры!
Восхищались им сэры.
Презирал он диваны и стулья.
Последние две недели искатели приключений тоже презирали диваны, стулья, скамьи, ящики, бочки и канатные бухты. А также поручни, комингсы и неаккуратно передвигающихся товарищей. Возненавидели лютой ненавистью собственные штаны (особенно в области ремня сзади) и куртки (особенно в области подмышек). От нарывов еще и лихорадило.
Искатели приключений не знали, как жить дальше.
Погода Антарктики непредсказуема. Только что был штиль, море блестело ртутным блеском под висевшим в воздухе туманом, и вот уже кругом сплошная снежная пыль, сквозь которую однообразно ревет море, и на расстоянии десяти шагов от борта уже ничего не о видно. У моряков заиндевели волосы и усы, из ртов вырывались клубы пара, на бородах повисали капли влаги, тут же превращаясь в сосульки. В снежной мгле погибло двое гребцов, и тело одного найти не смогли. Второй, молодой парень чуть старше двадцати, свалился за борт, когда рванулся в агонии смертельно раненый горбач. Гребца удалось разыскать во мгле, но прожил он чуть больше недели: долгое нахождение в ледяной воде сделало свое дело.
– Там, – крикнул Джейк и поплотнее замотал толстый, неистребимо пахнущий козлом, шарф, – там будет тепло!
Только два идиота могли выйти на палубу в такую погоду.
– Много солнца! – отозвался Дюк, перекрикивая вой ветра. – И никто…
Колючий норд-вест пронизал их до костей. Искатели приключений не выдержали и разбежались – Д.Э. Саммерс в кубрик, отсыпаться перед ночной вахтой, а М.Р. Маллоу – в каюту, получать нагоняй от стюарда Чаттера.
К вечеру ветер распоясался окончательно. Снежная мгла заволокла все вокруг.
– Ни беса не видно! – ругался первый помощник.
Команда спускала грозно хлопающие паруса. Припорошенные снегом снасти сделались такими же твердыми, как ломы, которыми разбивали лед на палубе. Матросы натягивали капюшоны курток на самый нос. Компаньоны надели под куртки по две шерстяных рубашки, свитер и все старались спрятать в длинных рукавах скрюченные пальцы: вязаные перчатки защищали от холода плохо.
Слышен был только свист ветра и грохот океана. Моряки выбивались из сил, разбивая на палубе ледяную корку, и доски тут же присыпал снег.
В один из таких дней в густом тумане появились бледные розовые огни. Д.Э. сначала решил, что ему показалось. Но свет становился все яснее, все отчетливей, пока не оказалось, что идет еще один китобой.
– Эй, на "Матильде"! – кричали с борта. – Не хотите ли отужинать с нами?
Тут же спустили вельбот и капитан Бабридж, величественно стоя во весь рост, отправился на борт "Калифорнии".
С судов свистели, махали, повиснув на вантах и перегнувшись через борт, мяукали, бросали в воду всякий мусор – радовались.
Старший помощник Хэннен с командой принимали гостей на борту. Дюк был послан в трюм за выпивкой. Слышался гомон на португальском, неаполитанском, французском наречии, крики, песни и издевательства. Матросы пели, плясали, просто орали и хлопали друг друга по спине. "Сборище" было доброй традицией китобоев.
– Что скисли, морячки?
Худой, даже костлявый человек небольшого роста, подмигнув, присел на край койки Джейка. Сморщив переносицу, он утирал ладонью мокрые от растаявшего инея усы.
– Не скисли, – возразили компаньоны.
Обоим было больно сидеть. У обоих дергало чирьи. Обоих трясло в лихорадке.
Незнакомец тем временем скручивал папироску. Руки у него были покрыты татуировками чуть по локоть. Пальцы длинные, запястья тонкие, с вздутыми, змеящимися венами, а ладони, наоборот – большие.
– Четыре месяца одни и те же рожи, – поделился он. – Ни одной встречной посудины от самого Тринидада. Эх, хорошо, что вы попались! Есть на мне плесень, морячки?
Искатели приключений осторожно оглядели незнакомца. Лысый череп, впалые щеки, короткий нос. Синие глаза смотрели мрачно, рот улыбался, усы были какие-то жидки, но под бородкой просвечивал такой подбородок, что позавидовал бы и сам Ланселот.
– Что, – незнакомец кивнул на веселящихся матросов (сильную, жилистую шею охватывали короткие деревянные бусы и болталась монетка с квадратной дыркой – китайская), – так себе компания? Не совсем то, о чем мечтали?
Его еще раз внимательно оглядели. Старый. Старше их, но, хм-м, моложе, чем Фокс.
– Дело ясное, – незнакомец с хрустом потянулся, словно чересчур засидевшись на одном месте и пригладил усы.
– Нет, ребята, так не пойдет. В реальной жизни нужен ум не столько развитый, сколько трезвый. "Многие знания есть многая скорбь.
– Слышали, – буркнул Д.Э. Саммерс.
Незнакомец приподнял уголки губ.
– Реальность – горькая микстура. Хочешь-не хочешь, а принимай каждый день.
– Вы, часом, стихи не пишете? – поинтересовался Дюк.
– Был такой грех, – усмехнулся незнакомец. – Был, ребята. Их даже напечатали.
– Надо же! – М.Р. Маллоу блеснул глазами. – Где? Когда это было? Как ваше имя?
– Морячок, – незнакомец обнажил белые, как у крупной собаки, зубы, – зачем тебе мое имя? Оно у меня самое обыкновенное.
Компаньоны похлопали глазами, исподтишка косясь друг на друга.
– И что? – не выдержал паузу Дюк. – Напечатали, а дальше?
– Сие значительное событие, – незнакомец поднял руку, словно в рассеянности сгибая и разгибая свои длинные пальцы и рассматривая перстень с жабой на среднем левой руки, – было отмечено квартирной хозяйкой и двумя-тремя приятелями поэта. После этого поэт осознал свое ничтожество и закаялся заниматься чепухой.
Дюк сдвинул черные брови.
– Почему чепухой?
– Я часто задавал себе этот вопрос. Понимаешь, морячок, человек – существо тщеславное. Я хотел, чтобы мир меня услышал. Он не услышал. Миру не нужны чувствительные души. Чувствительность души есть излишество, своего рода патология.
– Праздная выдумка изнеженного ума? – съехидничал Джейк.
– Да, что-то вроде. Да, ум, который обнаруживает стремление к фантазиям, есть ум незанятый, праздный. И совершенно бесполезный.
– И чем же, вы считаете, он должен быть занят? – заинтригованно поинтересовался искатель приключений.
Бывший поэт пожал плечами.
– Выполнять свое естественное назначение: бороться за выживание тела. Взгляните на наше общество: оно насквозь больно.
– Ну, – протянул Джейк. – Вроде того. А чем?
– Бездельниками, которые пытаются бороться со скукой, выдумывая несуществующие потребности.
– Это какие?
– Да почти все, – махнул рукой незнакомец. – Начиная со стихов и заканчивая всеми этими бессмысленными штуками вроде телефонного аппарата, "волшебных фонарей" и, да простит меня Бог, беспроволочного телеграфа.
Дюк склонил голову набок.
– Чем, интересно, вам телефон с телеграфом не угодили? Полезные же вещи!
– Полезные… – незнакомец пожевал губами, вокруг его рта появились старческие складки. – Может быть. Но чего стоит эта польза по сравнению с тем вредом, который приносят устройства? Они облегчают работу человеческого ума. Ум наш, имея потребность в работе и теряя возможность удовлетворить ее, ржавеет, чахнет, делается бессильным.
– Хм, – сказал Джейк, – давайте по существу.
– А чего стоит аппарат который позволяет нам обходиться только голосом или краткой запиской? Мы разучились ждать. Мы стараемся не писать длинных писем. Наши мысли все проще и все короче. Чего мы будем стоить через двадцать лет? Да ничего.
– Но ведь никто не заставляет все время пользоваться телеграфом. Это просто средство.
– Поверь, морячок, в таких средствах нет нужды. Мы ее только выдумали.
– Но ведь бывает, например, необходимо быстро сообщить…
– И о чем?
– Ну… о себе.
(У Дюка екнуло сердце).
– О себе? – незнакомец сложил локти за головой и засмеялся. – Мы придаем слишком большое значение своей особе. Я без всего этого обхожусь. Никогда не пользовался и не собираюсь.
– А, – Джейк подумал, – кинематограф? Иллюстрированные журналы?
– Тоже ерунда. Эрзац. Попытка отвлечься от пустоты существования.
– А часы? – спросил М.Р. уже просто из интереса.
– На редкость бесполезная вещь, – немедленно ответил незнакомец. – Мы выдумали время, чтобы спешить, тем самым пытаясь уверить себя в собственной значимости.
– Я, кажется, понял, – покивал Дюк. – Ну, а что тогда имеет смысл?
Незнакомец рассмеялся.
– Вот этот вопрос мне нравится, морячок. Очень нравится.
Он оглядел, прищурившись, обоих компаньонов.
– Смысл, говоришь. Да ничего его не имеет. Все суета. Все, за что мы так цепляемся, есть не более, чем привычки, выдуманные искусственно человеком с единственной целью чем-то занять свое бесполезное существование. Настоящая жизнь вот, – он кивнул на веселящихся моряков. – Вот это она и есть. Во всей своей красе.
Двое джентльменов оценили настоящую жизнь во всей своей красе и повернулись опять к философу.
– И вам она нравится? – поинтересовался Джейк.
Незнакомец снова рассмеялся.