Затмение солнца. 1914
В то лето народное горе
Надело железную цепь,
И тлела по самое море
Сухая и пыльная степь,И под вечер горькие дали,
Как душная бабья душа,
Багровой тревогой дышали
И Бога хулили, греша.А утром в село, на задворки
Пришел дезертир босиком,
В белесой своей гимнастерке,
С голодным и темным лицом,И, словно из церкви икона,
Смотрел он, как шел на ущерб
По ржавому дну небосклона
Алмазный сверкающий серп.Запомнил я взгляд без движенья,
Совсем из державы иной,
И понял печать отчужденья
В глазах, обожженных войной.И стало темно. И в молчанье,
Зеленом, глубоком как сон,
Ушел он и мне на прощанье
Оставил ружейный патрон.Но сразу, по первой примете,
Узнать ослепительный свет…
… … … … … … … … … … … … … … …
Как много я прожил на свете.
Столетие! Тысячу лет!1958
* * *
Народное поверье сбылось - солнечное затмение стало вестником несчастий. "Дядя Володя вместе с армией Самсонова погиб в Мазурских болотах… Он стал моим героем, постоянным участником моих игр и сновидений".
Генерал-майор Александр Васильевич Самсонов, армия которого попала в окружение и погибла, застрелился в Восточной Пруссии.
Такие трагические события российской истории предшествовали поступлению Асика Тарковского в гимназию. Располагалась она недалеко от дома Тарковских на той же Александровской улице.
"Учился я в гимназии Крыжановского, где были очень хорошие преподаватели. Гимназия (частная) была "классической", но преподавание естественных наук там было поставлено отлично, физический кабинет, химическая лаборатория были хорошо оборудованы, различные коллекции - насекомых, минералов - были велики; нам, гимназистам, их часто показывали: Милетий Карпович Крыжановский был любителем естественных наук, хоть и был филологом".
Три года проучился Асик Тарковский в гимназии Крыжановского до начала революции и Гражданской войны.
1917
Мне было десять лет, когда песок
Пришел в мой город на краю вселенной
И вечной тягой мне на веки лег,
Как солнце над сожженною Сиеной.Река скрывалась в городе степном,
Поближе к чашке старика слепого,
К зрачку, запорошенному песком,
И пятиротой дудке тростниковой.Я долго жил и понял наконец,
Что если детство до сих пор нетленно,
То на мосту еще дудит игрец
В дуду, как солнце на краю вселенной.Вот я смотрю из памяти моей,
И пальцем я приподнимаю веко:
Есть память - охранительница дней
И память - предводительница века.Во все пять ртов поет его дуда,
Я горло вытяну, а ей отвечу!
И не песок пришел к нам в те года,
А вышел я песку навстречу.1932
Иносказательный образ "песка" - революции, нахлынувшей на страну, снова возвращает нас к Лермонтову, к его "Трем пальмам":
И ныне все дико и пусто кругом -
Не шепчутся листья с гремучим ключом:
Напрасно пророка о тени он просит -
Его лишь песок раскаленный заносит…
Революция и последовавшая за ней Гражданская война были на Украине особенно ожесточенными. Елисаветград, этот "маленький Париж", как назвал его некогда Николай Добролюбов, оказался в эпицентре братоубийственной войны. Арсений Тарковский часто цитировал строчки из стихотворения Эдуарда Багрицкого "Голуби", написанного в 1922 году. Это романтическое стихотворение о Гражданской войне заканчивается оптимистически:
Не попусту топтались ноги
Чрез рокот рек, чрез пыль полей,
Через овраги и пороги -
От голубей до голубей!
То есть не зря повоевали, не зря были пролиты реки крови… Но две строки из этого стихотворения, которые часто цитировал Тарковский, - "…туда, где Знаменка дымится, / И пышет Елисаветград!" - заставляют усомниться в справедливости авторского заключения. Жаль, что в пунктуации нет знака, выражающего глубокую скорбь… Для Тарковского это была не просто цитата. Он помнил, как обстреливался и горел город, как врывались в дом, грабили и избивали его близких то красные, то белые, то зеленые, то григорьевцы. Семья Тарковских вынуждена была оставить свой дом и переселиться к сестре Марии Даниловны, Ольге Гусевой.
Елисаветград. Верхний ряд, слева направо: Мария Даниловна Рачковская, Ольга Даниловна и Александр Васильевич Гусевы
Жили-были
Вся Россия голодала,
Чуть жила на холоду,
Граммофоны, одеяла,
Стулья, шапки, что попало
На пшено и соль меняла
В девятнадцатом году.Брата старшего убили,
И отец уже ослеп,
Все имущество спустили,
Жили, как в пустой могиле,
Жили-были, воду пили
И пекли крапивный хлеб.Мать согнулась, постарела,
Поседела в сорок лет
И на худенькое тело
Рвань по-нищенски надела;
Ляжет спать - я то и дело:
Дышит мама или нет?Гости что-то стали редки
В девятнадцатом году.
Сердобольные соседки
Тоже, будто птицы в клетке
На своей засохшей ветке,
Жили у себя в аду.Но картошки гниловатой
Нам соседка принесла
И сказала:
- Как богато
Жили нищие когда-то.
Бог Россию виноватой
Счел за Гришкины дела.Вечер был. Сказала:
- Ешьте! -
Подала лепешки мать.
Муза в розовой одежде,
Не являвшаяся прежде,
Вдруг предстала мне в надежде
Не давать ночами спать.Первое стихотворенье
Сочинял я, как в бреду:
"Из картошки в воскресенье
Мама испекла печенье!"
Так познал я вдохновенье
В девятнадцатом году.1977
* * *
Валерий Тарковский, любимый старший сын, одаренный подросток, погиб в мае 1919 года пятнадцати с половиной лет. Он со свойственным молодости энтузиазмом встретил революцию и вступил в партию революционеров-анархистов. Известен короткий период весны 1919 года, когда красные заключили временный союз с главой армии анархистов Нестором Махно. Именно тогда начался мятеж атамана Григорьева, на борьбу с которым были брошены отряды большевиков и анархистов. Как позже сообщили родителям, Валя погиб в своем одиннадцатом бою. В боях проявлял необычайную храбрость и "был впереди всех".
Где погибли Валя и его друзья, осталось неизвестным. В газете анархистов "Одесский набат" было напечатано обращение их товарищей. Этот номер газеты увидел в Одессе 23 мая 1919 года писатель и поэт Иван Алексеевич Бунин. В своих записях, составивших книгу "Окаянные дни", он напишет, исказив имена погибших: "В "Одесском набате" просьба к знающим - сообщить об участи пропавших товарищей: Вали Злого, Миши Мрачного, Фурманчика и Муравчика".
У Вали не было партийной клички, он носил свою фамилию. Кличка "Злой" принадлежала Мише Радомысленскому, брату советского вождя Зиновьева, уроженца Елисаветграда. (С 1924 по 1934 город будет называться Зиновьевском.) Как правильно звали последних двух юных революционеров, еще предстоит узнать - возможно, что где-то в архиве сохранился майский номер газеты "Одесский набат".
Тело Вали не было найдено, и еще долго родные не теряли надежды и ждали его домой. Позже, когда надежда на возвращение брата угасла, Арсений напишет это стихотворение:
"Когда убивали моего брата Валю…"
Когда убивали моего брата Валю,
Было утро - лиловый солнцевосход.
Люди еще все спали,
И не дымил кольцами завод.Он был так юн: ему было шестнадцать весен,
Когда появилась у ранки кровь,
Был смешной, - майно весел,
Солнцем весело смеялась бровь.Теперь он спит в дальнем, весеннем замке
И не знает, что там, у его креста
Плачет злая Ананкэ,
В слезах его могилу крестя.1923
* * *
Могилы, куда бы могли придти близкие и поклониться родному праху, у Вали не было. В стихотворении шестнадцатилетнего Арсения с православным крестом соседствует греческое божество неизбежности Ананке, оплакивающее смерть его брата. Это одно из ранних, несовершенных стихотворений Тарковского, сохранившееся только потому, что оно было подарено родителям и осталось в их архиве.
Пройдет много-много лет, и тяжело больной поэт, увидев в руках дочери какую-то газету, спросит: "Это о Вале пишут?" В его угасающем сознании оставалась память о далекой семейной трагедии и об обращении к свидетелям гибели брата в "Одесском набате" 1919 года.