Рифма Тарковского всегда крепка, нова, никогда не вычурна и не навязчива.
Одно из самых пронзительных стихотворений - "Ветер", где героиня изображена с благоговейным ужасом, от которого мы что-то стали отвыкать, - кажется мне одной из вершин современной русской поэзии.
А я любил изорванную в клочья,
Исхлестанную ветром темноту
… … … … … … … … … … … … … … …
И на цыганской, масляной реке
Шатучий мост, и женщину в платке,
Спадавшем с плеч над медленной водою,
И эти руки, как перед бедою.
… … … … … … … … … … … … … … …
Слова горели, как под ветром свечи,
И гасли, словно ей легло на плечи
Все горе всех времен. Мы рядом шли,
Но этой горькой, как полынь, земли
Она уже стопами не касалась
И мне живою больше не казалась.Когда-то имя было у нее.
* * *
Вера в огромное и общее будущее делает эту позицию специфической поэзией шестидесятых годов двадцатого века. О стихах Тарковского будут много думать и много писать.
* * *
Я не один, но мы еще в грядущем…
А вокруг та Москва, которую мы видим из каждого окна:
Эй, в черном ситчике, неряха городская,
Ну, здравствуй, мать-весна! Ты вот теперь какая…
… … … … … … … … … … … … … … …
Девчонки-крашенки с короткими носами,
Как на экваторе, толкутся под часами
В древнеегипетских ребристых башмаках,
С цветами желтыми в русалочьих руках.("Ранняя весна")
Наверно, излишне упоминать о том, что книга эта уже по достоинству оценена читателем - 6000 экземпляров разошлись за несколько дней.
Книга издана просто и изящно - без надоевшего всем золота. Стихи не любят, чтобы их рядили в очень нарядные одежды".
* * *
Конечно, в книгу не вошло стихотворение "В музее". Разве древние ассирийские вожди - "боги-народоубийцы" не напоминали правителей советской империи? Себя автор ассоциирует с казненными и превращенными в "лагерную пыль".
В музее
Это не мы, это они - ассирийцы,
Жезл государственный бравшие крепко в клешни,
Глинобородые боги-народоубийцы,
В твердых одеждах цари, - это они!Кровь, как булыжник, торчит из щербатого горла,
И невозможно пресытиться жизнью, когда
В дыхало льву пернатые вогнаны сверла,
В рабьих ноздрях - жесткий уксус царева суда.Я проклинаю тиару Шамшиадада,
Я клинописной хвалы не пишу все равно,
Мне на земле ни почета, ни хлеба не надо,
Если мне царские крылья разбить не дано.Жизнь коротка, но довольно и ста моих жизней,
Чтобы заполнить глотающий кости провал.
В башенном городе у ассирийцев на тризне
Я хорошо бы с казненными попировал.Я проклинаю подошвы царских сандалий.
Кто я - лев или раб, чтобы мышцы мои
Без воздаянья в соленую землю втоптали
Прямоугольные каменные муравьи?1960
Когда-то над сценой Большого театра был изображен бог Аполлон, играющий на скрипке в окружении муз. В стихотворении 1960 года "Земное" Тарковский отказывается от участи античных богов - от бессмертия. Поэта устраивает его удел - быть человеком.
Анна Андреевна Ахматова очень любила это стихотворение. Прочтя его, она позвонила Тарковскому и сказала шутливо:
"После того, как я прочитала Ваши стихи, особенно стихотворение "Когда б на роду мне написано было…", я подумала, что теперь, даже если Вы попадете под трамвай, я уже не буду так убита горем".
Земное
Когда б на роду мне написано было
Лежать в колыбели богов,
Меня бы небесная нянька вспоила
Святым молоком облаков,И стал бы я богом ручья или сада,
Стерег бы хлеба и гроба, -
Но я человек, мне бессмертья не надо:
Страшна неземная судьба.Спасибо, что губ не свела мне улыбка
Над солью и желчью земной.
Ну что же, прощай, олимпийская скрипка,
Не смейся, не пой надо мной.1960
* * *
В шестидесятые годы у поэта выходят еще две книги - "Земле - земное" (1966) и "Вестник" (1969). У него появляются ученики - он ведет поэтическую студию при Московском отделении Союза писателей.
Поэт становится участником поэтических вечеров, на которых гремят имена молодых поэтов - Вознесенского, Евтушенко, Рождественского, Ахмадулиной. Среди этого созвездия неискушенным слушателям творчество Тарковского казалось сложным, закодированным и даже старомодным.
Тарковский не гнался за актуальностью, не искал новых форм. Он писал о том, что во все времена волновало и будет волновать человека. Он пытался ответить на вечные вопросы бытия и обращался к Книге Книг, к Ветхому и Новому Заветам.
"Есть поэты яркие, они вспыхнут, как фейерверк, и погаснут. Поэзия Тарковского останется на многие годы",
- сказал академик Дмитрий Сергеевич Лихачев.
"Я по каменной книге учу вневременный язык…"
Я по каменной книге учу вневременный язык,
Меж двумя жерновами плыву, как зерно
в камневерти,
И уже я по горло в двухмерную плоскость
проник,
Мне хребет размололо на мельнице жизни
и смерти.Что мне делать, о посох Исайи, с твоей
прямизной?
Тоньше волоса пленка без времени, верха
и низа.
А в пустыне народ на камнях собирался,
и в зной
Кожу мне холодила рогожная царская риза.1966
Жизнь, жизнь
I
Предчувствиям не верю и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.
II
Живите в доме - и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом, -
А стол один и прадеду и внуку.
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошел, как сквозь Урал.
III
Я век себе по росту подбирал.
Мы шли на юг, держали пыль над степью;
Бурьян чадил; кузнечик баловал,
Подковы трогал усом, и пророчил,
И гибелью грозил мне, как монах.
Судьбу свою к седлу я приторочил;
Я и сейчас, в грядущих временах,
Как мальчик, привстаю на стременах.Мне моего бессмертия довольно,
Чтоб кровь моя из века в век текла.
За верный угол ровного тепла
Я жизнью заплатил бы своевольно,
Когда б ее летучая игла
Меня, как нить, по свету не вела.1965
* * *
5 марта 1966 года русская поэзия осиротела - ушла из жизни Анна Ахматова. Тарковский выступил с прощальным словом на гражданской панихиде в Москве, сопровождал гроб с телом Ахматовой в Ленинград, присутствовал на отпевании в храме Николы Морского. Он тяжело переживал потерю великого поэта, великой личности и друга.
"Она была близка мне как человек и как поэт - особенно; я очень люблю ее стихи, очень. Она была поразительной прелести человек - и душевно, и по строю мысли",
- говорил Арсений Тарковский.
Анна Ахматова
Цикл стихотворений "Памяти А. А. Ахматовой" - это реквием по ней.