А. А. Бохонова в юности
К 1940 году отношения с Бохоновой определились. Развод с Марией Ивановной был оформлен, новый брак зарегистрирован. Но почему же 14 июня 1940 года рождаются стихи с таким финалом?
25 июня 1939 года
И страшно умереть, и жаль оставить
Всю шушеру пленительную эту,
Всю чепуху, столь милую поэту,
Которую не удалось прославить.
Я так любил домой прийти к рассвету
И в полчаса все вещи переставить,
Еще любил я белый подоконник,
Цветок и воду, и стакан граненый,
И небосвод голубизны зеленой,
И то, что я - поэт и беззаконник.
А если был июнь и день рожденья,
Боготворил я праздник суетливый,
Стихи друзей и женщин поздравленья,
Хрустальный смех и звон стекла счастливый,
И завиток волос неповторимый,
И этот поцелуй неотвратимый.Расставлено все в доме по-другому,
Июнь пришел, я не томлюсь по дому,
В котором жизнь меня терпенью учит,
И кровь моя мутится в день рожденья,
И тайная меня тревога мучит, -
Что сделал я с высокою судьбою?
О Боже мой, что сделал я с собою!
* * *
Под несколькими стихотворениями Тарковского стоит это число - 25 июня, день его рождения. Ко дню своего появления на свет он относился особо. Как человек верующий, он был благодарен Всевышнему, даровавшему ему жизнь и бессмертную душу; как поэт, он откликался в стихах на то, чем он жил, что его волновало в этот день. Стихотворение "Душу, вспыхнувшую на лету…" помечено другим числом, но нам кажется уместным предварить им стихотворения, написанные 25 июня. К этим стихам относятся следующие: "Ты горечью была, слепым…", "Прохожий", "Если б, как прежде, я был горделив…", "Ардон", "25 июня 1935 года", "И страшно умереть, и жаль оставить…", "Пора бы мне собственный возраст понять…"
"Душу, вспыхнувшую на лету…"
Душу, вспыхнувшую на лету,
Не увидели в комнате белой,
Где в перстах милосердных колдуний
Нежно теплилось детское тело.Дождь по саду прошел накануне,
И просохнуть земля не успела;
Столько было сирени в июне,
Что сияние мира синело.И в июле, и в августе было
Столько света в трех окнах, и цвета
Столько в небо фонтанами било
До конца первозданного лета,
Что судьба моя и за могилой
Днем творенья, как почва, прогрета.1976
Ардон
I
Я скомкал письмо и коня оседлал.
По сморщенной коже горы,
Царапая ребра обветренных скал,
Кудахча, бежали дворы.Я плетью ременной ударил коня,
Любовью твоей обойден,
И конь мой рванулся и вынес меня
Туда, где клубится Ардон.Изрубленный насмерть, он был одинок
На бешеном ложе своем,
Взбежать на постылую гору не мог
И ринулся вниз напролом.А все-таки в памяти он сохранил
Седых берегов забытье,
Сухой известняк безымянных могил
И скифское имя свое.Я знал, ты обидеть хотела меня,
Но память меня охранит
От ревности, жгущей сильнее огня,
От боли холодных обид.Я был, как седая река, одинок,
Любовью твоей обойден,
На гибель тебя променять я не мог,
Но видел кипучий Ардон.Когда над Ардоном кружил Азраил,
Я думал о нашей судьбе.
И все-таки я навсегда сохранил
Все то, что сокрыто в тебе.Смотри же, со мною остался навек
Весь жар бытия твоего:
За трепетом полуопущенных век
Недвижных зрачков торжество.
II
И криком орлиным, и хлопаньем крыльев
Гоним, я в долину бежал от гнезда,
На влажные камни я лег, обессилев.
- Охотник, ты струсил! - кричала вода.Я поднял винтовку и выстрелил в пену,
И встала река во весь рост предо мной,
И камни пошли на отвесную стену,
И рыба хлестала в пыли водяной.Я спал. На земле и любили, и пели,
И может быть, ты приходила сюда,
Но пальцы мои задевали форели,
И шла надо мной ледяная вода.Недаром покоя ты мне пожелала,
Спасибо за память! Я видел во сне:
Бегу, а любовь мне лицо исклевала, -
Ардон этой ночью привиделся мне.25 июня 1936
25 июня 1955 года
Хорош ли праздник мой, малиновый иль серый,
Но все мне кажется, что розы на окне,
И не признательность, а чувство полной меры
Бывает в этот день всегда присуще мне.
А если я не прав, тогда скажи - на что же
Мне тишина травы, и дружба рощ моих,
И стрелы птичьих крыл, и плеск ручьев, похожий
На объяснение в любви глухонемых?25 июня 1938
"Пора бы мне собственный возраст понять…"
Пора бы мне собственный возраст понять,
Пора костылями поменьше стучать,
Забыть о горячке певучей,
Пора наполнять не стихами тетрадь,
А прозой без всяких созвучий.Пора научиться гореть, не горя,
Пора не дивиться тому, что заря,
Как ранняя юность, тревожна,
Что зори, пожалуй, и светятся зря,
Что жить и без юности можно.Зачем же по-прежнему вижу во сне
Тот берег крутой, что привиделся мне,
Быть может, еще в колыбели,
Тот гребень гремучий на синей волне,
Тот парус, не знающий цели?Зачем же мне проза в тетради, когда
Со мною не ты говоришь, а звезда,
И парус не хочет покоя?
Сама ты учила в былые года
Тебе не сдаваться без боя.25 июня 1945
* * *
В 1940 году написаны стихотворения "Сверчок" - о поэтическом призвании и о роли поэта, стихи о Марии Фальц и стихи о далеком детстве.
Сверчок
Если правду сказать,
я по крови - домашний сверчок,
Заповедную песню
пою над печною золой,
И один для меня
приготовит крутой кипяток,
А другой для меня
приготовит шесток золотой.Путешественник вспомнит
мой голос в далеком краю,
Даже если меня
променяет на знойных цикад.
Сам не знаю, кто выстругал
бедную скрипку мою,
Знаю только, что песнями
я, как цикада, богат.Сколько русских согласных
в полночном моем языке,
Сколько я поговорок
сложил в коробок лубяной,
Чтобы шарили дети
в моем лубяном коробке,
В старой скрипке запечной
с единственной медной струной.Ты не слышишь меня,
голос мой - как часы за стеной,
А прислушайся только -
и я поведу за собой,
Я весь дом подыму:
просыпайтесь, я сторож ночной!
И заречье твое
отзовется сигнальной трубой.1940
"Стол накрыт на шестерых…"
Меловой да соляной
Твой Славянск родной,
Надоело быть одной -
Посиди со мной…
Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.Как двенадцать лет назад,
Холодна рука,
И немодные шумят
Синие шелка.И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
"Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!"Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:- Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И поют из-под земли
Наши голоса.1940
Ялик
Что ты бредишь, глазной хрусталик?
Хоть бы сам себя поберег.
Не качается лодочка-ялик,
Не взлетает птица-нырок.Камыши полосы прибрежной
Достаются на краткий срок
Что ты бродишь, неосторожный,
Вдалеке от больших дорог?Все, что свято, все, что крылато,
Все, что пело мне: "Добрый путь!" -
Меркнет в желтом огне заката.
Как ты смел туда заглянуть?Там ребенок пел загорелый,
Не хотел возвращаться домой,
И качался ялик твой белый
С голубым флажком над кормой.
* * *
1940 год был ознаменован большим событием в жизни поэта. В доме, вернее, в "ампирной" комнате коммунальной квартиры, у переводчицы Нины Герасимовны Яковлевой-Бернер, которая работала на общественных началах в секции переводчиков при Союзе писателей, он знакомится с Мариной Ивановной Цветаевой. Цветаева была признанным поэтом, а Тарковский как поэт был известен лишь кругу друзей и литературной публике. Скорее его знали как переводчика, в этом же 1940 году он именно как переводчик был принят в Союз писателей СССР.
