Они сразу же бросились по следам Царя, ясно видным при луне. Но собака вскоре вышла на чистый лед Юкона, и следы ее пропали. Андрей попробовал направить по следу Царя Молчана, но упряжная и зверовая собака лишь виляла сконфуженно хвостом, не понимая, что от нее хотят. Молчан уже привык к тому, что Царь вечно что-нибудь ворует, волочет украденное, и сегодняшний случай он принял как обычную выходку вороватого пса.
Искали они ранец и утром и тоже не нашли. Не вернулся и Царь. Больше они его не видели.
- Впереди голод, сзади вражеские пули, - покачал головой Македон Иванович. - Теперь у нас надежда только на собачьи лапы! Собаки у нас неплохие, а долго ли они выдержат без корма?
Он взял на ремень вожака полицейской упряжки и повел его за холм.
Андрей обнял Молчана и похлопал его по груди, где шерсть была вытерта алыком:
- Потрудись еще раз, работяга! Нам, брат, некогда отдыхать.
Молчан не шелохнулся, лишь постукивал о землю толстым хвостом. Он чувствовал, что происходят серьезные события,
СЛЕД В СЛЕД
Это была десятая ночевка на Юконе.
Не отрывая глаз от пляшущего пламени костра, Андрей перебирал в памяти дни их похода по льду великой реки.
Каждый день требовал нечеловеческого напряжения воли и мускулов, всех без остатка физических и нравственных сил. Они то мчались вихрем по гладкому речному льду, то медленно тащились по обнаженным от снега речным косам, где галька и песок драли полозья нарты, то пробивались через наметенные ветром сугробы и ледяные торосы. Здесь, на реке, как в гигантской трубе, вечно дули могучие ветры, в иные дни такой силы, что сбивали с ног людей и собак. Счастье их, что при таких ветрах не поднималась метель. Нередко дорогу им загораживали осыпи, скатившиеся на лед с высоких берегов. Тогда отпрягали собак и на руках перетаскивали нарту до ровного места. Это было мучительно, но еще мучительнее были полыньи, опасные и коварные, как волчьи ямы, которых Юкон немало вывертел на быстринах. Дважды проваливалась нарта в полынью, и приходилось запрягаться вместе с собаками, чтобы выволочь ее на лед. А иногда по реке на много верст не было пути от торосов, сугробов и осыпей. Тогда снова впрягались в нарту вместе с собаками и тащили ее на высокий речной берег. И по берегу, то спускаясь в крутые яры, то поднимаясь на сопки, шли на север, только на север, вслед за Юконом. Зимой юна-ттынехи кочуют по берегам великой реки. Но где же вы, краснокожие братья, куда увел вас великодушный, благородный Красное Облако?
К мукам дороги вскоре прибавились муки голода На четвертый день пути Македон Иванович, ведавший провиантом, объявил:
- На полупорционы переходим. Получайте, ангелуша, четверть плитки роскошного шоколада с изображением королевы!
Пошатывало уже от голода, во рту было сухо и горько, перед глазами мелькали белые мухи. Люди терпели, но не хотели терпеть собаки. Мясо убитого вожака кончилось, и упряжку кормили кусками его снятой шкуры. К собакам опасно было подойти. Пришлось на пятый день убить еще одну собаку, но и ее мясо быстро сожрали девять голодных пастей. Больше истреблять собак Андрей не решался - будет ослаблена упряжка, а по следу их мчится погоня.
О близости погони они начали догадываться на пятый день. Заметили это по собакам. Псы на бегу то и дело "оглядывались" дергали назад ушами, а это значило, что сзади кто-то едет. И однажды, когда они с трудом вскарабкались с реки на береговую сопку, Македон Иванович вдруг, остановил упряжку и вприщур поглядел единственным глазом вниз, на реку. Андрей тоже посмотрел вниз и увидел собачью упряжку.
- Что-то не разберу, сколько у них собак? - спросил Македон Иванович.
- Двенадцать.
- А у нас девять. А людей сколько?
- Двое.
- Те же двое? А где же красномундирные городовые? Неужто они простили нам кражу у них собак?
- Наверное, следом мчатся. А эти первые выехали, первые и нагнали нас.
- Еще бы не нагнать, коли они по убитому следу идут. Мы же для них тропу торим. - Капитан вздохнул. - Просторен батюшка-север, а вот с этими негодяями мы никак разминуться не можем!
Вслед за капитаном вздохнул и Андрей:
- У них собаки сытые, и сами они сытые, а мы последние крохи доедаем.
- На пустое пузо бежать легче, - засмеялся Македон Иванович, кривясь от боли в отмороженных щеках. - Поехали, однако, Звери, ходу! Кей-кей!
Однажды погоня так приблизилась, что Андрей разглядел даже серебряные рубли в ушах Живолупа. А кто был второй человек, он разглядеть не мог: тот кутал лицо в шарф. "Это случилось на тонком насте, где начали проваливаться даже собаки. Острые края наста, как ножами, резали собачьи лапы, снег окровавился, и упряжка остановилась. А упряжка врагов хоть и медленно, но приближалась, и сейчас они начнут стрелять, в первую очередь, конечно, по собакам. Тогда Македон Иванович выдернул из кобуры Андрея его Ляфоше и пошел навстречу погоне. Андрей, возясь с упряжкой, не видел этого, он не заметил, как вытащил капитан его револьвер из кобуры. Капитан шел во весь рост, он хотел отвлечь выстрелы на себя, чтобы спасти собак и тем спасти Андрея. Это была храбрость крайнего отчаяния. А враги уже подняли ружья к плечу. Но Македон Иванович выстрелил первый. Это был бесполезный выстрел, Ляфоше бил едва ли и на сотню шагов, но выстрел этот дал неожиданный результат. Собаки преследователей шарахнулись назад, сбили с ног одного из них и помчались по Юкону, опрокинув нарту и разбрасывая кладь. Капитан, задыхаясь, прибежал к своей упряжке, уже выведенной Андреем с наста, упал на нарту и прохрипел:
- Гони!
Немного отдышавшись, он сказал:
- Разглядел я и второго. Глазам не поверил - Шапрон! Когда собаки сбили его, открылось его лицо.
- А я думал, вы по моноклю, цилиндру и зонту его узнали! - зло засмеялся Андрей.
- Какой там монокль! Он на загнанную, застеганную собаку похож. Досталось и ему, а посему пощады от Шапрона не ждите. Он душу из вас вымотает вместе с кишками! И придумал я вот что… Остановите собак. Сыпьте золотой песок на наш след! Живее!
- Македон Иванович, я не имею права! - дрогнув губами, сказал Андрей. - Я должен…
- Вы должны спасти себя и карту! Вот в чем ваш долг! - закричал капитан и с такой силой вонзил конец остола в лед, что разом затормозил и свалил с ног всю упряжку. Андрей слетел с нарты и, сидя на снегу, смотрел, как Македон Иванович, развязав торопливо кожаный мешок, сыпал на лед золотой песок.
- Что голову повесили? - подошел он к Андрею, все еще сидевшему ошеломленно и потерянно на снегу. - Все поймет ваш друг, Красное Облако, и всему поверит! О людях надо думать лучше, ангелуша!..
А потом они стали по нескольку раз в день тоненько, чтобы труднее было собирать, и понемногу рассыпать золото на заметных местах. Это подействовало, собаки перестали "оглядываться".
Так мчались след в след две упряжки, мчались по снегам розовым утром, ослепительно белым и нежно-фиолетовым днем, темно-свинцовым в сумерках, мчались нередко и ночью, когда от луны стелились по снегу искристые струи. Так шли след в след четыре человека, разные в чувствах и желаниях. И если в людях, шедших позади, мучения тяжелого пути рождали бессильную злобу и трусливое отчаяние, то для идущих впереди эти тяготы и муки были как ветер для костра.
Андрей чувствовал, как снова горячо льется по жилам кровь. Нет, не кровь, а сама жизнь, тысячу раз проклятая, ненужная, постылая и вновь желанная! И снова вспомнилась ему былая петербургская жизнь, вернее, жизнь окружавших его там людей. Корыстные стремления, пошлые чувства, бесцельное существование, усталая кровь, вялый ум. А у него кровь стучит в сердце и требует яростной борьбы и напряженного труда. Снова вернулась к нему простая, суровая, прочная жизнь. Снова он зоркий, отважный охотник, снова в каждом его шаге, в каждом его движении - точное, выверенное и опасное для врагов.
БОЛЬШАЯ ДОРОГА
Его вывело из задумчивости громкое шипение костра. Котелок, на треноге бурлил и плевал в огонь. Македон Иванович развязал свой мешок. Собаки разом повернули в его сторону головы и навострили уши, изуродованные в драках. Они жадно облизывали заиндевевшие усы, а глаза их зажглись голодным нетерпением. Но мешок капитана был пуст. Развязав его, он вытряхнул в котелок забившиеся в углы крошки сухарей, мяса и сала.
- Называется - кофе по-аляскински. Весьма рекомендую, - сказал он, снимая котелок с огня. - Ужин будет легкий, чтобы большой снедью брюхо не портить.
Он с величайшей осторожностью расколол ножом маленький кусочек шоколада и половину протянул Андрею:
- Вам прическа ее величества королевы; мне подбородок. Людоеды мы с вами!
- И золотой песок кончился, - сказал Андрей, откусывая шоколад. - Теперь наши враги задерживаться не будут.
- В рукопашную сцепимся, - спокойно ответил капитан. - Мы, как голодные волки, - лютые. Зубами загрызем!
Он откусывал шоколад крошечными дольками, растягивая наслаждение, а кадык на его худой шее ходил взад и вперед, будто он глотал огромные куски. Так, напряженно и жадно, едят вконец изголодавшиеся люди. От внезапно нахлынувшей жалости у Андрея перехватило дыхание. Исхудавшая, морщинистая шея капитана беспомощно и жалко высовывалась из ворота парки, рот его обтянулся, открыв зубы, глаза покраснели от долгого недосыпания. Но воинственно, пикой торчал седой клинышек отросшей в дороге бороденки.
- Не хотите ли на десерт вот это попробовать?
Он протянул Андрею распаренную в костре еловую шишку Сам он уже жевал, страдальчески морщась, и, не дожевав, выплюнул:
- Не могу!.. Горечь. Смола… Противно…
Андрей быстро встал. Он не мог более смотреть на изможденное лицо капитана, на его потухшие глаза и черные губы, облепленные корками запекшейся крови.