Дверь отворилась, и в комнату без доклада, как свой человек, вошел Митька Жемчугов.
- Что еще? Зачем я понадобился? - спросил он, протягивая руку Шешковскому. - Экстренное дело какое-нибудь?
- Есть и экстренное дело! - ответил Шешковский, продолжая писать. - Садись, сейчас кончу, расскажу.
Жемчугов сел, но ему не терпелось.
- Ты о бароне Цапфе с начальником говорил? - спросил он.
- Говорил.
- С самим генералом?
- С самим.
- Надо, чтобы этому Цапфу нагорело.
- Нагорит! - проговорил Шешковский, продолжая писать.
- Так в чем же дело? - спросил его Митька, когда он кончил наконец свою бумагу.
- Дело вот в чем. Попался твой Иван Иванович Соболев.
- Да что ты говоришь?
- Арестован по приказу герцога.
- За что?
- За то, что исполнил возложенное на тебя поручение.
- Как так?
- Да так!.. Пока ты вчера пьянствовал…
- Постой! - перебил Митька, задетый за живое. - Ты знаешь, я никогда не пьянствую, а только делаю вид и слыву пьяницей, и все для того лишь, чтобы лучше скрывать то, что делаю!.. Бесшабашного пьяницу Митьку трудно заподозрить в чем-нибудь… Ну, и вчера сборный пункт у нас был назначен в герберге. Оттуда я хотел разослать на посты своих для наблюдения по Фонтанной, а с частью их думал отправиться в лодке сам по реке, под видом как бы катания гулящей компании, и для этого, то есть для того, чтобы правдоподобнее было, сказал Соболеву, чтобы и он явился в герберг. Ну, а тут вышла история с этим бароном…
- Да чего ты сцепился с ним?
- Да нельзя, братец! Он хорошего человека обижал - Ахметку-татарина… Ну, просто прелесть какой человек, этот Ахметка!..
- Но послушай, у тебя ведь было серьезное дело?..
- Так ведь в нем же никакого спеха не было… я знал, что оно не уйдет, так как герцог каждую ночь катается…
- Знаешь, Митька, везет тебе!.. Все дела, за которые ты только брался, как-то удавались тебе помимо тебя самого! Что для других было бы непростительным промахом, глядишь, у тебя выходит великолепно!.. Постой-ка!.. Да уж не ты ли это направил своего Соболева на всю эту махинацию и через него таким образом сделал наблюдение?.. - произнес Шешковский, вдруг как бы спохватившись и проникновенно глядя на Митьку.
Но тот не пожелал слукавить и выдать простую случайность за результат своей сообразительности.
- Нет, - сказал он, - на этот раз просто повезло! Я Соболева ни на что не направлял.
- Вот я и говорю, что тебе всегда везет… Счастливая рука у тебя!.. За это и Андрей Иванович тебя любит… Сегодня с ним насчет барона совсем и разговаривать не пришлось! Он так-таки сам и сказал, что будет докладывать об этом деле герцогу завтра же…
- Ас Соболевым как же произошло все? Шешковский прочел показание Ивана Ивановича, только что записанное.
- Тут не все мне ясно! - произнес Жемчугов. - Видишь ли: что он мог делать за городом, пред тем как опоздал на заставу, если он не пришел к нам в герберг, хотя туда направился из дома вечером… Это надо выяснить.
- Генерал предлагал даже спросить со строгостью.
- Ну, зачем со строгостью? Мы и лаской с ним покончим.
- А он не осведомлен о том, что ты имеешь отношение к Тайной канцелярии?
- И не подозревает ни о чем!
- Так как же ты с ним переговоришь?
- Да очень просто: пройду сейчас к нему…
- А под каким предлогом?
- Ну, не знаю, не все ли равно?.. Скажу, что так это здесь полагается, чтобы приходили свидетели для опознания, что ли, его личности… А не то вот что: вели запереть меня вместе с ним, я скажу ему, что меня тоже арестовали из-за него…
- Ну, хорошо, так и сделаем. Только, понимаешь, тут нужно знать всю подноготную.
XIII. ТАК И СДЕЛАЛИ
Соболев спал, растянувшись на соломе, так как был неприхотлив; он спал так крепко, что и не слышал, как в его камеру вошел и был заперт Митька Жемчугов, когда же последний стал будить его, то он долго не мог очнуться и, протирая глаза, спрашивал Митьку:
- А-а!.. Ты уже вернулся?..
- Да проснись ты!.. - будил его Жемчугов. - Пойми, что мы в каземате Тайной канцелярии.
В решетчатое окно светили уже предрассветные сумерки, и в каземате было настолько светло, что можно было все разглядеть.
- А?.. Да!.. - очнулся наконец Соболев. - Постой!.. А как ты сюда попал?..
- Меня, брат, тоже заперли.
- Заперли?
- Ну, да!.. Утром отделаться удалось, а сейчас, когда тебя захватили, забрали и меня.
- И посадили нас вместе?
- А это, видишь ли, - шепотом стал говорить Митька, - у них такая сноровка, чтобы тех, кто вместе арестован, сажать в один каземат; тогда, думают здесь, арестованные наверное будут разговаривать о деле, а тут их и подслушивают, и таким образом узнают все. Понимаешь?..
- Но ведь нам-то с тобой, - воскликнул Соболев, - скрывать решительно нечего; ведь мы же ничего дурного не сделали! Так мы можем говорить громко!
- Ну, хорошо. Но только скажи, пожалуйста, как же это ты пошел на такое дело и один-одинешенек! Хоть бы со мной посоветовался!..
- Да какое же это дело?.. Ведь это так, пустяки!..
- А, впрочем, и о пустяках можно было поговорить со мной… мы ведь, кажется, никогда исключительно умными делами с тобой не занимались?
- Ну, видишь ли, я думаю, что нас завтра отпустят!..
- Ну, это едва ли!..
- Отчего же едва ли?
- Да оттого, что тут замешан сам герцог…
- А ты почем знаешь?
- Да мне сказали, что меня арестуют, как и тебя арестовали, по приказу самого герцога…
- Да, вот это я понять не могу!.. - простодушно проговорил Соболев и рассказал затем все, что с ним произошло, точь-в-точь так же, как уже знал обо всем этом Жемчугов из прочитанного ему Шешковским показания.
Это убедило Митьку в том, что Соболев в своем показании ничего не солгал.
- Но позволь, - сказал он, - что же ты делал за городом вплоть до того, как закрыли заставу?.. Где ты шлялся и почему не попал в герберг?
- Да, видишь ли, я, собственно, в герберг и пошел…
- Ну?..
Соболев замялся. Ему не хотелось рассказывать все. Ему жаль было так же, как было жаль сегодня утром, расстаться со своей тайной, и ему казалось, что как только он откроет эту свою тайну даже Митьке Жемчугову, своему другу и приятелю, так точно что-то отымется от него.
- Послушай! - заговорил опять Митька. - Ты пойми - тут дело серьезное, и мне надо знать все подробности!.. Ведь если замешался сам герцог…
- Я вот не понимаю, при чем тут герцог? - живо перебил Соболев, ухватившись сейчас же за возможность отклонить разговор в сторону.
- Мы это сейчас выясним. Ты говоришь, на веслах сидел немец?
- Ни слова не понимавший по-русски.
- То есть желавший говорить с тобой только по-немецки?
- Ну, да!
- Ну, это еще ничего не значит… он мог говорить и понимать на всех языках и все-таки отвечать только по-немецки. Он сильно картавил?
- Да.
- Ты у него на правой руке, на указательном пальце, не заметил железного кольца?
- Да, именно, он, когда греб, держал так руки, и я видел у него железное кольцо, черное. Я еще внимательно пригляделся, желая определить, что у него на пальце.
- Ну, так и есть, это был он!
- Кто?
- Да сам герцог.
- Этот картавый с кольцом?
- Нет, один из тех, которые вошли в дом; вероятно, тот, кто был поменьше ростом, потому что если на веслах сидел немец картавый и с железным кольцом на пальце, то, кроме герцога, никого в лодке не могло быть.
- Но зачем же герцогу ездить ночью в этот таинственный дом?
- А это - не нашего ума дело. Мы и то, кажется, с тобой слишком много знаем.
- Но, видишь ли, для меня это очень важно!
- Что для тебя важно?
- А вот зачем герцог ездит…
- Да тебе-то не все ли равно?
- Нет, мне не все равно! - ответил Соболев и опять замолчал.
Ужасная мысль пришла ему в голову. Ему вдруг как бы стало все понятно: и зачем тот дом был заколочен, и почему ржавый ключ защелкивал замок в калитке, и зачем приезды герцога в этот дом были обставлены такой таинственностью. Но неужели это могло быть на самом деле? Ведь если его светлость герцог Бирон приезжал ради красавицы, гулявшей в этом чудном саду, то, конечно, он должен был скрывать свои посещения и являться сюда только ночью, с особенными предосторожностями, а самый дом, где была скрыта красавица, обставить так, чтобы и в голову никому не пришло, что тут живут.
Но сама красавица… Неужели со своим младенчески-прекрасным и чистым лицом, со своей ангельскою красотою она могла принимать у себя отвратительного, чуть ли не в отцы ей годившегося герцога?
Но кто же она, откуда взялась и как и где мог герцог Бирон обольстить и присвоить себе это нездешнее по своей красоте, неземное существо?
Но иначе не могло быть.
Соболеву стало ясно все, и он в отчаянии поник головою.
- Что с тобой? - спросил Митька, испугавшийся не на шутку - такая бледность покрыла лицо его приятеля и такое выражение горя отразилось на нем.
- Нет, Митька, я не переживу этого! - вырвалось наконец у Соболева, и слезы потекли у него по щекам, и он заплакал жалостно, навзрыд, как плачут маленькие дети.
- Да что с тобой? - повторил Жемчугов. - Какая, право, муха укусила тебя?
- Нет, Митька, не муха, - продолжал всхлипывать Соболев, - а, представь себе, этот герцог, этот злодей… он… ах, сказать тебе не могу!.. Он ездит по ночам в этот дом для свиданий…
- Для свиданий? С кем?.. - удивленно спросил Митька.