- Ну, а например… как его… этот… господин Жемчугов?..
- Митька? - вдруг вырвалось у Груньки.
До сих пор она вела разговор так, как будто была на сцене и разыгрывала роль французской субретки. Но это восклицание вырвалось у нее совсем искренне, по-русски, так что Иоганн вдруг проговорил удивленный:
- А вы и в самом деле русская?
- Нет, вы говорите, что мсье Жемчугов, - заговорила Грунька, опять искусно подлаживаясь под французскую субретку, - может ухаживать за госпожой Ставрошевской?
- О, да! - поспешил подхватить Иоганн, видя, что его слова тронули девушку за живое.
- Какие же тому доказательства? Разве он часто бывает здесь, во дворце?
- Нет, они видаются в доме на Невском, куда пани Мария ездит отсюда очень часто.
- Ездит часто? Видаются в доме на Невском? - переспросила Грунька, заметно волнуясь. - О, да! Я это дело прослежу!
- И получите, моя добрая девушка, хорошие деньги от меня… Я к вам заеду через несколько дней, опять в это же время, - заключил Иоганн и вышел из комнаты.
В коридоре у дверей он наткнулся на Ахметку, стоявшего в великолепном восточном костюме со скрещенными руками на груди. Иоганн должен был обойти турка, потому что Ахметка не шелохнулся и дороги ему не дал.
А Грунька, оставшись одна, долго стояла со щеткой, злобно смотря вслед удалявшемуся Иоганну, и, наконец, проговорила с искренним страданием в голосе:
- Проклятый хрыч!
LXIII. ГЕНЕРАЛ И ЕГО СЕКРЕТАРЬ
В саду у генерал-аншефа Ушакова осень так же вступила в свои права, как и во всем остальном Петербурге. Цветы давно поблекли, листья опали и неприятно шуршали под ногами.
Было холодно, и Андрей Иванович не выходил из сада, перебравшись, как он говорил, на "зимние квартиры", то есть вставив вторые зимние рамы и заколотив дверь на террасу.
Ночью он по-прежнему приезжал в Тайную канцелярию; дневные доклады Шешковский привозил к нему на дом, но был принимаем теперь не на вольном воздухе, а в кабинете, обставленном по-зимнему и часто даже, когда дул северный ветер и наступали заморозки, с затопленною изразцовой голландской печкой на бронзовых золоченых ножках. Доклады были не столь приятны, как на вольном воздухе, но все-таки генерал-аншеф Ушаков по-прежнему отличался своей неизменной вежливостью и тонкостью изящного обращения.
- Я думаю, ваше превосходительство, - сказал раз Шешковский, принимая бумаги от генерала, - что герцог Бирон ведет опасную игру.
Ушаков потянул носом табак из табакерки и вопросительно взглянул на своего секретаря.
- Я говорю про эту молодую девушку, Эрминию! - пояснил тот. - Его светлость назначил в штат императрицы пани Ставрошевскую, поселил ее во дворце, а вместе с ней и мадемуазель Эрминию!
- Что же из этого?
- Неосторожно это, ваше превосходительство! Поздно вечером он, идя от государыни, заходит в комнаты Ставрошевской и проводит там с Эрминией время.
- Это - дело его светлости!
- Ну, конечно, ваше превосходительство! Ведь я только в интересах герцога и говорю! Но представьте себе, что рядом с комнатой, где пребывает Эрминия с его светлостью, существует совершенно пустой кабинетик, из которого слышно все, что делается в соседней комнате, и видно через нарочно устроенное для сего отверстие в стене.
- Да, эти дворцовые постройки всегда очень хитро устроены.
- Я и думаю: а что, как кому-либо придет в голову привести императрицу и показать ей в отверстие в стене, как проводит время герцог Бирон с молодой девушкой! Ведь тогда его падение неминуемо!
- Конечно, все может быть; только можно и сильно попасться с этим. Я не пошел бы предупреждать императрицу. И потом вы все говорите: "падение… падение". Конечно, я желаю его светлости властвовать бесконечно, но нет того плода, который, назрев, не отпал бы сам от дерева, питающего его. В жизни повсюду равновесие, и, раз герцог был вознесен так высоко, есть полная возможность думать, что он падет, как плод, но тогда лишь, когда, как я сказал, созреет. На ускорение событий, конечно, можно рискнуть, но зачем? И потом: разве так и пойдет государыня по чьему-то указанию вечером из своей опочивальни?
- Но, ваше превосходительство, еще вчера она изволила так выйти, когда ей доложили о привидении.
- Да, - сказал Ушаков, - об этом много говорят. Вы разузнавали, в чем дело?
- Ничего понять нельзя. По-видимому, тут было что-то сверхъестественное. Караульный в тронном зале увидел императрицу очень поздно одну и вызвал караул для отдания ей чести. Проходивший в это время от государыни герцог полюбопытствовал узнать, что такое, и, увидев в зале облик ее величества, сказал, что императрица у себя, что он только что от нее и что это, вероятно, какая-нибудь самозванка. Доложили государыне, и она сама вышла в зал; тут она увидела самое себя, и все видели тоже, что пред ними две Анны Иоанновны. Затем та, которая была видением, достигла ступенек трона и исчезла на них. Императрица сильно взволновалась и сказала: "Это - моя смерть!" Поэтому, я думаю, можно будет вызвать государыню и вторично!
- Все может быть! - пожал плечами Ушаков. - А не есть ли это штуки хотя бы доктора Роджиери… это самое приведение? Приближенным герцога ввиду болезненного состояния императрицы и появившихся у нее припадков во что бы то ни стало хочется, чтобы государыня назначила герцога после себя регентом, по причине малолетства Иоанна Антоновича! Вы дайте приказ проследить за этим. У вас во дворце кто?
- Жемчугов, ваше превосходительство.
- Да он, кажется, уже совсем стал клевретом его светлости. По крайней мере, он состоит в большой дружбе со всеми приближенными герцога.
- Все мы служим, как умеем, его светлости герцогу Бирону, которому вручена власть государыней императрицей.
- Ну, да, да! Я всегда знал, что вы - примерный служака.
Получив такое лестное одобрение, Шешковский откланялся и отправился к себе домой.
По дороге он встретил Митьку Жемчугова, с беспечным видом гулявшего под оголенными деревьями Невского проспекта, и махнул платком, который держал заранее приготовленным в руке.
Митька шел, как бы не обращая никакого внимания на карету Шешковского, но на самом деле отлично видел поданный ему знак и сейчас же повернул к дому, где жила пани Мария.
Она ждала его.
- Ну, надо действовать! - сказал он.
- Я готова сделать все, что нужно! - ответила Ставрошевская, но на самом деле в ее тоне звучало, что она сделает не то, что нужно, а то, что прикажет ей сделать Митька.
Она была уже в полном повиновении у него, и, как это произошло, сама хорошенько не знала. Было время, когда она не поддалась чародейским внушениям доктора Роджиери, но против властной мужской, в первый раз ощутимой для нее, силы Жемчугова она была бессильна. Она уже ловила себя на том, что скучает без Митьки и что каждый раз, когда он назначал ей свидание в ее доме, вызывая ее туда по делу, она с совершенно новым для нее замиранием сердца ждет его, и его приход доставляет ей все новую и новую радость.
На этот раз Ставрошевская ждала Митьку с неизъяснимым, почти любовным трепетом. Она надела платье, которое он случайно как-то похвалил, и причесалась особенно тщательно. Она не хотела сегодня делового разговора, но, когда Митька вошел и сказал так определенно, что надо действовать, она помимо своей воли прониклась вся сознанием, что именно надо действовать.
- Скажите мне, пожалуйста, герцог каждый день заходит в комнату Эрминии? - спросил Жемчугов.
- Да, но вернее - не каждый день, а каждую ночь.
- Один?
- Нет, и доктор Роджиери тоже.
- А как же Ахметка?
- Они проходят из парадных комнат, куда Ахметке доступа обыкновенно нет, и появляются в комнате Эрминии через потайную дверь. Ахметка и не подозревает об этом.
- А вы никогда не присутствуете при этом?
- Никогда.
- Но при чем тут доктор Роджиери?
- Я думаю, что он усыпляет Эрминию и внушает ей отвечать на влечение к ней герцога Бирона.
- А вы думаете, что он увлекся ею?
- Иначе трудно объяснить все его поведение.
- Так! - произнес Жемчугов. - Знаете ли вы о существовании рядом с потайной дверью маленькой потайной же комнатки в стене, откуда видно и слышно все, что делается в комнате Эрминии?
- Нет. Я еще не так хорошо знакома с дворцом.
- В парадной гостиной, смежной с комнатой Эрминии, есть большой камин с двумя мраморными львами. Если вы нажмете глаз льва, который направо, то отворится потайная дверь, а если нажмете глаз левого льва, то отворится потайная комнатка. Сюда вы приведете императрицу, как только герцог и доктор Роджиери пройдут в комнату Эрминии.
- Императрицу?
- Да, чтобы она видела, что они делают там, в этой комнате.
- Но ведь это же - гибель для герцога!
- Да, гибель.
- Но как же вы не боитесь, я уж не говорю поручать, но даже поверять мне такие обстоятельства?
- Как видите, не боюсь.
- Ну, а если я выдам вас?
- Вы меня не выдадите.
- Почему же? Если вы думаете, что я не сделаю этого из страха пред вами, то ведь дело, на которое вы посылаете меня, еще более страшно. Я могу предпочесть меньший страх большему.
- Вы не сделаете этого не потому, что боитесь меня, а потому, что любите меня.
Пани Мария при этих его словах будто задохнулась, и яркий румянец покрыл ее щеки. Она беспомощно опустила руки и только тихо прошептала:
- А доктор Роджиери?
- Неужели вы предпочтете мне доктора Роджиери?
Ставрошевская пошатнулась, потом вдруг вскинула руки, обвила ими шею Жемчугова и спрятала свое лицо на его груди.