Нелюбин загребал одной рукой, другой держась за скобу, прочно сидевшую в бревне. Хороший ему достался плот, удобное бревно. И скобу вбили удачно – на внутренней стороне, так что за неё можно было держаться и грести бесшумно, при этом особенно не высовываясь наружу. Сапоги он, как и большинство бойцов, кому уже приходилось форсировать большие реки, снял. Прикрученные проволокой к гранатному ящику, они маячили перед глазами, всякий раз напоминая Кондратию Герасимовичу, что они рядом, он только временно разут, а там, поближе к берегу, можно будет и обуться. Время от времени он вытягивал голову и, сдвинув набок каску, прислушивался. Но слышал только тихие всхлипы воды, бьющейся о бока брёвен, да гул собственной крови в висках. Андрей со своими разведчиками всё ещё не возвращался, и что там, на острове, он не знал. Но тишина, которая напряжённой кровью отдавалась в висках, его всё же обнадёживала. Значит, и у них там всё шло хорошо. Может, никого там не оказалось, на том острове. Хотя он, Нелюбин, обороняйся его рота на том берегу, обязательно бы выслал вперёд охранение с пулемётом. Полковник Колчин сказал, что, возможно, они заняли ещё не весь берег. Может, и так. Но посты с пулемётами и патрули наверняка уже расставлены везде. А что нужно, чтобы перебить их, плывущих сейчас к неведомому берегу без всякого прикрытия и мало-мальской защиты? Да один пулемёт и нужен. Один пулемёт, да при хороших пулемётчиках… Ох ты ж, ёктыть! Нелюбин едва не выругался вслух. В какое-то мгновение он стал замечать, что туман над головой, над продвигающимися вперёд плотами, над покрытыми матовой росой касками его Седьмой стрелковой роты стал светлеть и вроде как розоветь. Это могло означать только одно: там, позади, с родного берега вставало солнце, а значит, туман, спасительный туман, надёжней любой маскировки скрывавший их продвижение к вражескому берегу, вот-вот начнёт рассеиваться. Солнце – первый враг тумана. И правда, спустя несколько минут впереди стало развиднять, и оттуда высоченной горбатой громадой неожиданно выступил берег. Нелюбин услышал, как зашептались солдаты, тоже поражённые видением берега с его неприступной, фантастической высотой, вздымавшейся над простором реки гигантской, почти отвесной стеной.
– Господи, Господи… – услышал он шёпот старшего сержанта Численко, плывшего за соседним плотиком. – …даруемая нам тобою… и в прославление крепкаго твоего заступления, да подаст он стране нашей, боголюбивому воинству ея и всем православным христианам на супостаты одоление, и да укрепит державу нашу…
Молись, молись, Иван, думал Нелюбин, лихорадочно оглядывая всё выше и выше вздымающийся над ними берег, только громко не шепчи, а то услышат, окаянные.
И тут, словно и вправду святой Георгий, которому обращал свою торопливую молитву помкомвзвода Иван Численко, укрыл их своим небесным плащом, чтобы скрыть от глаз неприятеля – надвинулась новая волна тумана. Да такого густого, что плывшие по Днепру солдаты почувствовали его кожей лица. Однако минуту спустя, вначале выше по течению Днепра, а потом и по всему берегу, застучали пулемёты. Проснулись, учуяли, окаянные. Нелюбин окинул взглядом торчавшие из воды головы и мокрые брёвна плотов. Ну, теперь подавай Бог сил поскорее добраться до их берега.
До песчаной косы оставалось каких-то двадцать-тридцать метров, когда над головой пронеслась трасса разноцветных пуль и веером ушла правее, рассыпалась разноцветно, как горсть тугих брызг на солнце. Как и рассчитал Нелюбин, немцы опасались вести огонь в сторону острова. Значит, охранение там всё же выставлено. Но остров молчал. Часть плотов первого взвода снесло левее. И именно они первыми попали под огонь дежурных пулемётов. Немцы стреляли вслепую. Закричали первые раненые, зашлёпала вода. И тотчас сверху удалили три или четыре пулемёта. А вслед за ними разорвалась серия мин. С острова ударил МГ. Ну, теперь конец, ошалело подумал Нелюбин, но, заметив, что трассы с острова уходят вверх, в сторону немецких пулемётов, мгновенно сообразил, что это начал действовать пулемётный расчёт лейтенанта Кузеванова. Только где они раздобыли скорострельный трофей? И уже не таясь и чувствуя пальцами ног гальку твёрдого дна, Нелюбин закричал:
– Ребятушки! На берег! Разом! Налегли-и-и! – Он сразу забыл всё уставные команды и, понимая, что его бойцам, копошащимся в тумане среди высоких фонтанов, поднимаемых взрывами, среди пулемётных трасс, достаточно его ободряющего крика о том, что берег вот он, рядом, в нескольких шагах, ринулся вперёд. Он перекинул через голову свои сапоги – где там, ёктыть, их обувать, некогда, – взвалил на плечо ящик с гранатами, а в свободной руке держа ППШ, поливал берег огнём и жестоко матерился. – Вперёд, ребяты! Наша берёт!
– Быстрей! Быстрей! В мёртвую зону! – кричал кто-то из взводных.
Да нет, не самым проворным оказался Кондратий Герасимович, правее его уже устраивался прямо на песчаной косе старший сержант Веденеев со своим ДШК. И через минуту две коротких, пристрелочных, и длинная, веерная очередь крупнокалиберного пулемёта резанули гребень горы как раз в том месте, где трепетало пламя на дульном срезе скорострельного МГ. Немец замолчал.
– Молодец, Веденеев! Уходи под обрыв! Всем – под обрыв! Ребятушки! – кричал Нелюбин, и под горлом у него зыбало: переплыли, ёктыть, перелезли, теперь бы зацепиться…
Бойцы выскакивали из воды, хватали ящики, оружие, раненых товарищей и бежали к круче. Только несколько плотиков, потерявших своих гребцов, медленно сносило течением вниз. Вокруг них продолжали подпрыгивать высокие фонтанчики. Прозевав высадку, немцы вымещали злобу на беспомощных целях, добивая раненых и рубя тела убитых, лежавших поперёк брёвен.
Основные силы роты собрались под обрывом. Третий взвод, с которым переправлялся замполит Первушин, высадился правее и успел укрыться в овраге, заросшем лозами и кустарником. Это спасло не только группу Первушина, но и всю роту. Овраг оказался в их руках. Не бог весть какая позиция, но всё же – позиция. Есть где укрыться. Есть где сосредоточиться и организовать оборону.
Выше стрельба достигла такой интенсивности, что, казалось, там форсировал реку полк, и теперь немцы всеми силами и средствами, с привлечением артиллерии и миномётов, пытаются сбить его обратно в реку. Быть может, именно это обстоятельство и отвлекло в какой-то момент немцев от горстки бойцов старшего лейтенанта Нелюбина, которая под прикрытием тумана и пулемёта, длинными прицельными очередями бившего с острова, успела выскочить из воды, покинув свои хитроумные плотики, и укрыться в непростреливаемом ни артиллерией, ни пулемётами мёртвом пространстве.
– Уходим в овраг! Передать по цепи – в овраг! – кричал, хрипя остатками голоса, Нелюбин.
Он понимал, что роту надо поскорее загнать под обрыв, увести с косы, которую уже вовсю расчёсывали пулемётные очереди.
– Живее, ребята! Живее! Сейчас опомнятся, закидают гранатами!
– Занимай овраг! Глубже продвигаться!
И тотчас несколько длинных "толкушек" шлёпнулись на песчаной косе. Раздались взрывы. Прижавшихся к обрыву обдало камешником и мокрым песком. Вскрикнули раненые. С острова снова ударил длинными очередями пулемёт Веденеева. Эх, молодчина старший сержант, думал Нелюбин, поглядывая то в сторону острова, то вверх, откуда можно было ждать новых гранат. Но пулемёт Веденеева, видимо, отгонял гранатомётчиков от обрыва. Ну какой молодчина его пулемётчик!
Вскоре рота сосредоточилась в овраге. Немцы постреляли ещё немного, бросили несколько десятков мин, которые разорвались чуть дальше косы, в устье оврага, в болотине, и замолчали.
А правее, и уже вроде как вверху, шёл бой.
Удивительным оказалось то, что ни берег, ни овраг не были заминированы. Не успели. Немцы просто не успели это сделать. Так что прав оказался комполка, выдвинув Седьмую вперёд и приказав ей с ходу форсировать реку.
День прошёл относительно спокойно.
К вечеру прекратился бой и возле города. То ли сбили наших с берега, в Днепр, то ли они всё же закрепились, и немцы взяли паузу, чтобы перегруппироваться. Понять пока ничего толком было нельзя.
Тем временем Седьмая рота окапывалась по склонам оврага. Нелюбин сам расставлял пулемёты. Снова пригодились трофейные миномёты. Для них Кондратий Герасимович приказал копать отдельный окоп, внизу, в самом укромном месте. Там, возле ручья, и установили всё три "трубы". Жаль только, что мин к ним оказалось маловато. Оба плотика, на которых переправляли ящики с минами, перевернуло во время миномётного обстрела. Оставалась надежда, что затонули они на отмели и их можно ещё поднять.
– Вы утопили, вы, ёктыть, и вытаскивайте, – сказал Нелюбин миномётчикам. – Как хотите, а чтоб мины к утру были на позиции. Хотите к немцам ползите, а хотите в речку лезьте…
До ночи они заминировали все подходы к оврагу. На тропинках, возле деревни, установили растяжки. Ночью Нелюбин отправил три группы разведчиков – во все три стороны. Миномётчики отправились на берег. А сам Кондратий Герасимович приказал радисту связаться со штабом полка и доложил обстановку.
– Почему долго не докладывал? – спросил полковник Колчин, и в голосе его чувствовались и раздражение, и удовлетворение действиями Седьмой роты, и беспокойство о дальнейшей их судьбе.
– Соблюдал радиомолчание. Проявлял военную хитрость, – ответил Нелюбин.
– Ладно, хитрец, держись. Как себя ведёт противник?
– Пока тихо. В километре или двух выше по течению почти весь день шёл бой. Выясняю, что там и кто там. Вернётся разведка, доложу. Думаю, им пока не до нас. Но дольше ночи они нас тут терпеть не будут.
– Держись, держись, Нелюбин. Удержишь плацдарм, Звёздочка тебе обеспечена. Золотая Звезда! Понял? Ну что молчишь?
– О Звезде думаю, товарищ полковник.
– Правильно. Думай. И всеми силами и средствами стремись получить её.