***
После случая в зале Турир не показывался почти двое суток. Сигрид посылала ему еду; он мало ел, зато так изнывал от жажды, что она в конце концов приказала одному из рабов отнести ему бочонок воды и черпак. На следующий день она истопила для него баню и приготовила чистую одежду. И самочувствие его стало намного лучше, когда он вышел к ужину.
Он все еще был бледен, запавшие глаза все еще были налиты кровью. Но он был опрятен и трезв и ел так, словно никогда до этого не видел еды. И те немногие слова, которые он произнес, были осмысленными.
Сигрид пришлось рассказать Торе, что произошло, но она не очень-то распространялась о состоянии брата.
С Торой она теперь подружилась. Не то, чтобы их связывали горячие чувства, но обоюдное уважение было налицо. И то, что Сигрид была посвящена в ее тайну, позволило Торе в конце концов быть с ней более откровенной, чем с кем бы то ни было.
И Сигрид признавала - даже если ей и не хватало великодушия сказать об этом вслух, - что Тора была права, считая, что она вела себя неосторожно, вынашивая Грьетгарда. Узнав, через что прошла Тора, она стала понимать, почему свекровь снимает с нее всю вину.
Ее удивляло, с каким трудом люди приходят на помощь друг другу, замыкаясь в скорлупе своих собственных трудностей…
И вот теперь ее брату было плохо, и она не знала, чем помочь ему. Мысль об этом возникала у нее всякий раз, когда она видела его окаменевшее, измученное лицо.
Она думала, что если бы он понял это, он стал бы жить ради своего сына. Ведь и сама она чувствовала, что даже если бы с Эльвиром у нее никогда не наладились бы отношения, маленький Грьетгард все же наполнил бы содержанием ее жизнь.
Турир сидел на скамейке у стены, когда она выходила из старого дома. Он встал и пошел ей навстречу. Он ждал ее.
- У тебя есть время поговорить со мной, Сигрид? - спросил он. Она попросила его подождать, пока она сходит в дом, и потом они направились по тропинке, огибающей холм. Пройдя мимо поросшего лесом склона, мимо дома, где жили работники, они поднялись на холм, где находились дозорные и лес был вырублен настолько, что открывался вид на фьорд.
Чуть пониже лежали свежесрубленные бревна, и они сели на одно из них. В просвете между деревьев перед ними открывался вид на Иннерей. Пахло смолой, и издали доносился стук топоров лесорубов.
Пока они поднимались на холм, он молчал, держа ее за руку и помогая пройти в трудных местах. И когда они сели, он тоже некоторое время молчал.
- Как твое плечо? - наконец спросил он.
- Эльвир только что сказал, что рана затянулась, - ответила Сигрид. - Так что все в порядке.
Турир смотрел в землю. Потом поднял щепку и принялся строгать ее ножом.
- В тот день я вел себя по-скотски, - сказал он. - И я представляю себе, чем бы это закончилось, если бы ты не стала между нами. Я должен благодарить тебя за то, что ты рисковала жизнью, спасая мою шкуру. Но я не знаю, стоит ли мне благодарить тебя…
- Тебя тянет в Валгаллу?
- Да, Раннвейг ждет меня.
Сигрид медлила с ответом, ей нужно было подумать. Наконец она сказала:
- Ты думаешь, твоя встреча с Раннвейг была бы там радостной после того, как ты отказался от ее сына?
Уронив щепку, Турир уставился на нее.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Раннвейг пожертвовала своей жизнью, чтобы дать тебе сына, Турир. А ты даже ни разу не взглянул на него!
- Если бы ты видела, как она страдала из-за этого мальчишки… - в отчаянии произнес Турир. - - Она рожала его более двух суток, она совсем выбилась из сил. И она шептала мне, что если я буду держать ее, у нее это получится. Но когда мальчик родился, случилась беда. Она просто истекла кровью…
Дальше он не смог продолжать.
Сигрид взяла его за руку и некоторое время сидела так, считая, что ему нужно придти в себя.
- Я даже не подозревала, что ты боишься вида крови, - сказала она.
Он вздохнул и выпрямился.
- То, что я видел раньше, не имеет к этому никакого отношения, - возразил он.
- В самом деле, - ответила она, - вы, мужчины, ищете славной смерти в бою; вам мало умереть от какой-нибудь болезни, вам нужно умереть за что-то, умереть мужественной смертью. Мы, женщины, тоже сражаемся, если можно так выразиться.
Судя по выражению его лица, он не очень-то понимал, о чем она говорит, но во взгляде его что-то проснулось.
- Ты полагаешь, что Раннвейг пала в женском сражении? - спросил он.
Она кивнула.
- Мужчина уезжает из дома, - сказала она. - Ему нужно бороться, чтобы доказать всем и самому себе, что он мужчина. Для женщины же, хочет она того или нет, это испытание наступает, когда она рожает своего первого ребенка; после этого она знает себе цену. И если она при этом встречает смерть - и встречает храбро, - то она умирает так же геройски, как и воин на поле брани. Разве ты не понимаешь, что ради того, чтобы принести в мир новую жизнь, стоит страдать и жертвовать свою жизнь?
- Думаю, понимаю, - медленно произнес Турир. - И ты полагаешь, что если я не хочу признавать нашего сына, значит, я предаю Раннвейг?
Сигрид снова кивнула, и они некоторое время сидели молча.
- Я не осмелился взглянуть на него с того самого дня, когда он родился, - признался Турир. - Я дал ему имя, а потом отправил его на воспитание к Бьёрну в Омд.
- Ты отправил новорожденного на лодке через фьорд, в зимнее время! - Сигрид была потрясена.
- Он добрался туда благополучно, - сказал Турир.
- Спасибо Норнам! - сказала она. - Как ты назвал его?
- Сигурд, - ответил он, - в честь деда. И, возможно, в честь тебя.
- Если ты думал обо мне, давая ему имя, - сказала она, - ты должен позволить мне заступиться за него!
Он резко повернулся к ней; взгляд его был преисполнен горечи.
- Тебе легко говорить, - сказал он, - ты не имеешь понятия о том, что такое скорбь, не знаешь, что значит искать себе смерть!
Сигрид ответила не сразу. Указав рукой на фьорд, она сказала:
- Видишь там, внизу, фьорд Стейнкьер? Я лежала бы сейчас на его дне, если бы не Гутторм Харальдссон, вытащивший меня на берег.
- Не могла бы ты рассказать мне, почему? - спросил он. - В одной из песен говорится, что это утешение слушать о чужих несчастьях. ..
Начав рассказывать, Сигрид сама удивилась, как трудно ей было говорить о первых месяцах жизни в Эгга. Рассказывая, она не смотрела на Турира, и когда он всадил свой нож в бревно, она съежилась от страха.
- Вот, значит, как повел себя Эльвир, хотя я ясно дал ему понять, что ты для меня много значишь, - сказал он. - Если бы я знал об этом, я бы не стал просить у него прощения за то, что обнажил меч!
- Но… - Сигрид была напугана вспышкой его ярости. - Теперь все это в прошлом. И если я смогла простить Эльвира, ты тоже сможешь.
- Если бы я приехал сюда прошлой весной… - угрожающим тоном произнес он. - Знаешь, почему я не приехал? Я думал, что буду лишним!
- И хорошо, что так оно и было, - торопливо ответила Сигрид. - Но самое главное, о чем я хотела сказать тебе, это то, что Грьетгард дал мне смысл жизни.
- У женщин все иначе… - сказал он.
- Возможно.
Некоторое время они сидели молча, потом он сказал:
- Нет, я не хочу и не могу нянчиться в Бьяркее с грудным младенцем! И я не думаю, что Раннвейг ждет это от меня. Но я согласен, что изменю ей и мальчику, если стану добровольно искать смерть. - Он пожал руку Сигрид. - Спасибо тебе, что ты спасла меня. Но я не могу понять, что заставило тебя рисковать жизнью ради меня, учитывая, как я себя вел!
- Не стоит придавать значения тому, что говорит и делает человек, когда он пьян, - улыбнулась Сигрид, беря его за руку. - Я была бы плохой сестрой, если бы так легко забыла обо всем, что ты для меня сделал. И если я смогла любить тебя, узнав о том, чем ты занимаешься в чужих странах, то смогу вытерпеть и это… - она кивнула на раненую руку.
Но у Турира ее слова не вызвали улыбки.
- Что ты знаешь о моих поездках в чужие страны? - спросил он.
- Я была бы рада услышать, что ты покончил с походами викингов. ..
- Что ты знаешь об этом? - повторил он.
- Я знаю, чем вы занимаетесь там, все вы, знаю о ваших предательствах и скотстве, об убийствах женщин и детей. А когда вы возвращаетесь домой, вы рассказываете только о своих подвигах. Вы хвастаетесь своим геройством в честной борьбе…
- Это Эльвир рассказал тебе об этом?
Она кивнула.
- Он действительно не прихватил с собой ничего ценного! Но у тебя более толстая кожа, чем я думал, раз ты можешь говорить об этом спокойно.
- Жизнь вовсе не прекрасна, - медленно произнесла она. - И либо нужно закрыть глаза и заткнуть уши, отказываясь знать о том, что происходит вокруг, либо научиться принимать жизнь такой, как она есть…
Турир удивленно взглянул на нее. И, собравшись с мыслями, произнес:
- Кое с чем мне придется смириться. И я мало что выиграю, напиваясь до бесчувствия…
Он встал.
- Сигрид, - сказал он, помогая ей подняться, - ты должна пообещать мне вот что: если Эльвир снова изменит тебе или посмеет поднять на тебя руку, ты дашь мне об этом знать! И если тебе когда-нибудь потребуется помощь, я приеду так скоро, как смогу…
И уже подходя к усадьбе, он спросил:
- Что-нибудь слышно о Хьяртане Торкельссоне?
Хьяртан исчез в то утро, когда Турир в прошлый раз приехал с севера.
- Он забрел по ошибке в Хеггвин, - сказала Сигрид. - Накачался пивом, словно бочонок перед Рождеством, и заснул у стены амбара. Утром его обнаружил один из рабов, и Колбейн отослал его обратно в Эгга.
- Кто такой Колбейн?