Замелькала кривая сабля, нещадно разя обомлевших от ужаса ребятишек. Миг - и оборвались жизни маленьких урусов. Татарин спокойно завернул подол шубы, обтер саблю и опустил ее в ножны. В это мгновение выскочил из дома последний малыш - видать, жара приперла. Пошел, растирая покрасневшими ручонками глаза.
- Ма-а-а… - неслось над переполненной стонами и проклятьями земле.
Татарин молча схватил ребенка и бросил в самую середину безжалостного огня - тот даже крикнуть не успел.
Многое видывал Аскольд на своем коротком веку, еще больше слыхивал длинными вечерами от бывалых людей, но такого!.. Ужас и гнев обуяли его сердце. Оглядевшись, подкрался, пока монгол, осклабясь, выбирал очередную жертву, да так рубанул кривой саблей, что туловище врага развалилось надвое.
А буйство победителей продолжалось. Снег чернел от пролитой крови, небу было жарко от бушующего огня. Горело все, что могло гореть, рушилось все, что могло рушиться…
Безмолвный, но окрепший духом, покидал Аскольд смертоносное пиршество. Бессильным гневом горела душа. Благополучно миновав вражий лагерь, вскоре оказался в руках заботливого Кузьмы, с болью в сердце поведал о случившемся.
Наутро следующего дня оказалось, что татары, опьяненные победой, пошли на Владимир. Козельск получил отсрочку, и ею надо было воспользоваться.
Стоял удивительно ясный день. Аскольд и Кузьма медленно пробирались по глубокому лесному снегу, петляя меж могучих деревьев. Наконец вырвались из их плена - и в глаза им ударило яркое зимнее солнце. На заснеженной поляне, открывшейся взору, уныло бродили загнанные сюда пожарищем лошади. Аскольд выбрал себе неказистого с виду монгольского коня - юноша успел оценить его неутомимость и резвость. Кузьма взял высокого, стройного вороного.
Отдохнувшие кони шли резво. Поначалу козельцы внимательно осматривались по сторонам, но по мере того, как удалялись от страшного места, чувство опасности покидало их.
- Смотри! - завопил вдруг Кузьма, указывая на соседний холм.
Аскольд глянул и обомлел: татары! И справа, и слева - обкладывают. Что делать? Пришпорив коней, русские бросились вперед в надежде проскочить.
Глава 3
Любимым занятием Афони была игра в острагал. Мало кто мог с ним потягаться. Удары его были точны, метки. Особенно он старался, если удавалось кого-нибудь сманить "под интерес". Он не брезговал ничем: ставили булку хлеба, необглоданную кость, старые рваные чувяки - все у Афони шло в дело. Но вот работу он не любил.
Когда наступала пора весенних забот, все пытался отговорить родителей от начала посевной - то заморозками пугал, то грязью, то сушью. Выйдя из терпения, кто-нибудь из старших без стеснения наподдавал великовозрастному дитяте. Его давно уже пора было женить. Родители сватали ему девок, но родственники невест отказывали, зная ленивую натуру будущего зятя.
Вот и сегодня мать трижды толкала сынка, валявшегося без дела на полатях.
- Скоро в хате замерзнем! Отец, вишь, занемог. Ступай в лес, привези дровец! - и била ладошками по широкой спине. Афоня только съеживался, молча перенося удары. Встал только, когда мать, не выдержав, огрела его коромыслом.
Долго собирался, искал сначала шапку, потом топор. Наконец вышел во двор. Пинком отшвырнул бросившуюся было с радостным лаем собачонку, пошел под навес. Выведя небольшого костлявого конька, запряг его в разбитые сани. Бросил в них охапку соломы, завалился на нее и стегнул лошадь. Погода стояла безветренная. Распушенный снег сверкал алмазным блеском. Заиндевелые деревья походили на сказочных богатырей. Тишину нарушал только скрип полозьев. Афоня долго наблюдал за вороной, которая, кружа в безоблачной синеве, выбирала, куда бы приземлиться. Облетев одинокую могучую березу, покрытую словно сверкающей снежной чешуей, она опустилась на длинную ветку. И, словно просыпанный бисер, засверкали на солнце снежинки, плавно опускаясь на землю.
- Ух ты, бисером сыплет! - восхитился Афоня. Раздавшийся внезапно задорный женский голос заставил его обернуться.
- Далеко ли до Козельска?
Афоня продрал глаза: "Боже мой, не сказка ли это?" На него сверху вниз смотрело красивое, разрумяненное морозцем девичье лицо. Афоня оторопел. Девушка звонко рассмеялась. Ей было приятно, что она произвела на парня такое ошеломляющее впечатление. А он, еле собравшись с мыслями, сказал растерянно:
- До Козельска? Нет, недалече.
Девушка поблагодарила тем же чарующим голоском и поскакала в гору.
К вечеру Всеславна была дома. Юный князь так удивился, увидя сестру одну, без сопровождения, что некоторое время не мог найти подходящих слов. Потом еле выдавил:
- Ты откуда?
- Из Киева, дорогой братец.
Княжна переходила из одной комнаты в другую, словно не веря в свое возвращение.
- А кто тебя сопровождал? - не отставал брат от сестры.
- Скажи лучше, где воевода?
- А зачем он тебе? Сейчас, наверное, дома. - Василий говорил быстро, словно боясь, что, не дослушав, Всеславна опять умчится в неизвестность. - Хочешь, позовем?
- Нет, сама к нему пойду.
После отъезда Аскольда Сеча изменил распорядок дня. Спать он теперь ложился позже, много времени проводил на крепостных стенах, в кузне, у купцов. Закончив обход, неизменно шел на учения, где дружинники и вои овладевали военными хитростями. Ездил и по смердам, предупреждая их об опасности.
Но сегодня, на счастье княжны, воевода оказался дома. Сидя за столом, внимательно рассматривал ножны, давний подарок князя Мстислава Святославовича. От частого использования украшения кое-где отстали, требовался ремонт.
Когда скрипнула дверь, воевода оглянулся, но не мог разобрать, кто стоит в затемненном дверном проеме. Подошел к двери - и охнул от неожиданности, а потом прижал дорогую гостью к груди.
- Доченька… - произнес он по-отцовски ласково и нежно.
Это придало девушке уверенности, и, преодолев робость, она спросила:
- Где Аскольд?
Воевода тяжело вздохнул и тихо произнес:
- Не знаю, милая. Да ты проходи!
Они просидели допоздна, рассказывая друг другу в мельчайших подробностях обо всем пережитом после расставания. Княжна с благодарностью отзывалась о старой Улале, которая вы́ходила ее после пребывания в темнице, учила разбирать травы, гадать, общаться с животными, а когда Всеславна окончательно окрепла, собрала ее в дорогу, хоть и тяжело было расставаться с девушкой, которую она полюбила как дочь…
Утром воевода кликнул Добрыню.
- Вот что, Добрынюшка, княжна вернулась. Ты уж присмотри за ней…
- Глаз не спущу! - заверил Добрыня. - Муха не сядет, пока не вернется Аскольд. Вот те крест! - И он усиленно закрестился.
Зная, что парень умрет, а слово сдержит, Сеча успокоился и занялся своими делами.
Добрыня неотступно, как тень, следовал за княжной повсюду. Первое время она испытывала неловкость, но потом привыкла чувствовать себя в безопасности, хотя ужас пережитого в темнице до сих пор жил в ее душе.
Аскольд не сводил глаз с окружавшего их врага. Теперь татары вытянулись в одну с ними линию, а правое крыло, отрезав их от леса, даже ушло вперед. Воинов там было гораздо больше - они явно стремились не дать русским прорваться к спасительным местам. Юноша оглянулся на Кузьму, который еще тащился на своем длинноногом жеребце. Было ясно, что долго тот не продержится. Надо было что-то предпринять. Аскольд снова медленно прошелся взглядом по всей вражеской подкове. С тылу цепочка казалась пореже. Решение было принято моментально.
- Назад, Кузьма, назад! - завопил он, осаживая и поворачивая на месте юркого конька. Лошадь ловко выполнила маневр, зато Кузьма чуть не сбил их с ног.
Татары просчитались. Они почти все были впереди, надеясь там схватить преследуемых. Слабые силенки задних, попытавшихся было преградить путь, оказались мгновенно смяты. Но конь Кузьмы не выдержал - казалось, он вот-вот испустит дух. Аскольд, придержав лошадь, поравнялся с другом.
- Вместе нам не уйти! - прокричал он. - Я тебя прикрою, скачи!
- Нет, Аскольд, ты уходи! - выдохнул Кузьма, бесполезно нахлестывая лошадь.
- Я дольше задержу, а так оба пропадем. Дай стрелы! - Юноша сам выхватил их из колчана. - У тебя дети, расти их. Я тебе все рассказал! Кланяйся отцу! Передай Всеславне, - голос его дрогнул, - что люба, слышишь, люба! Прощай, Кузьма!
И прежде чем тот успел вымолвить хоть слово, Аскольд повернул коня и поскакал навстречу врагу. Но он не пошел на него в лоб, а произвел маневр, позволивший оказаться с фланга передовой цепочки противника, шедшего на сближение с ним. Татарам пришлось разворачиваться. Этим и воспользовался Аскольд. Он сумел поразить стрелами передовых смельчаков и кинулся на другой фланг, заходивший ему в тыл. И там несколько точных выстрелов заставили врага сдержать стремительное приближение. И снова - навстречу другому флангу. Озлившись, татары начали брать юношу в кольцо. Приподнявшись в стременах, он в последний раз глянул через головы нападающих вслед удалявшемуся Кузьме. Хорошо было видно, что до спасительного леса тому оставалось немного, но главным было то, что враги его не преследовали. Прощальный взгляд на своего земляка… Внутри у Аскольда что-то оборвалось, словно отобрали самое дорогое. С уходом Кузьмы рвалась невидимая связь с родным миром…
А враги наседали. Очередные несколько метких выстрелов охладили пыл преследователей, но они подбирались все ближе. Татары не стреляли, видимо, решили взять живым. Все яснее различал Аскольд темные скуластые лица, широко посаженные вишневые глаза…
"Все на Топорка похожи, точно братья", - мелькнуло в голове.