Джеффри обхватил его за плечи, помогая подняться на ноги и поддерживая, когда он встал. Он ощупал кости, пошевелил суставами и неуверенно рассмеялся. Болели ребра - и это было все. Вокруг толпились раджи, прикасаясь к нему и что-то бормоча. Хромая, приблизилась леди Изабель и поцеловала его; Джеффри, запинаясь, что-то говорил. Рани, избегая его взгляда, с внезапной чопорностью чинно поблагодарила его. Сопровождаемый благоговейным шепотом и поклонами, в десяти ярдах от него с важным видом остановился сэр Гектор Пирс. Родни стоял между Джеффри и Изабель. На сэре Гекторе были полосатые брюки, коричневый сюртук и высокий цилиндр. Он снял его с головы и заговорил тихим мелодичным голосом. Воцарилась такая тишина, как будто раздался пистолетный выстрел.
- Капитан Сэвидж, вас вела и хранила рука Господня.
На его губах появилась заученная улыбка, вокруг глаз собрались морщинки и Родни ощутил одобрение, исходящее от подавляющей своей силой личности. Он почувствовал, что краснеет, как девушка, когда генерал добавил:
- Рад с вами познакомиться, сэр.
Он снова водрузил на голову свою смешную шляпу, заложил руки за спину и удалился. Никто даже не улыбнулся.
Издали де Форрест пробормотал какие-то поздравления. Кэролайн Лэнгфорд встретилась с Родни глазами, но промолчала. Ему показалось, что она плачет. Леди Изабель точно плакала. Он похлопал ее по плечу и сказал:
- Со мной все в порядке, Изабель, в полном порядке. Не надо плакать.
Она всхлипнула:
- Знаю - но мы все так гордимся тобой.
И они повезли его в лагерь.
Он проспал до семи, и когда проснулся, у него онемело тело и ныли ушибы, но в остальном все было нормально. Раджа Мамакхеры прислал своего цирюльника, чтобы сделать массаж, и, пока тот был занят своим делом, Джеффри, сидя рядом с походной кроватью на складном холщовом стуле, рассказывал ему последние новости. Мистер Делламэн вернулся в свой шатер и велел сообщить, что серьезно повредил лодыжку. Как следствие, он уже успел получить от раджей множество самых искренних выражений соболезнования. Наваб Пуркхи составил свое на фарси в форме изысканной газели. Деван распорядился отрубить правую руку главе всех махаутов и собирался действовать в том же духе - по конечности в день, пока ничего не останется.
Родни вскочил на ноги, выругался и нацарапал рани язвительную записку. Рамбир отправился отнести ее; Джеффри ушел; Родни поел и снова заснул.
Посыльный Лахман тряс его за плечо:
- Сахиб, эк адми а-гия!
Родни приподнялся на локте, увидел зажженную лампу и поглядел на часы - одиннадцать. Он сказал:
- Что за человек? О черт, не важно, впусти его!
Посланцем оказался один из кишанпурских челядинцев. Он боком скользнул в палатку вслед за Лахманом, отвесил поклон и сказал:
- Сахиб-бахадур, Светлейший деван просит вас уделить ему одну минуту вашего драгоценного времени. У него к вам срочное дело. Это касается ваших сипаев.
Родни встал с постели и натянул приготовленные Лахманом черный костюм и белую рубашку. Он не представлял, что же могло стрястись с его ротой. Они все еще стояли лагерем вниз по течению; всем распоряжался Нараян. Через день тот отправлял ему донесения, и пока что все было нормально. С другой стороны, стрястись могло все, что угодно - пожар, неосторожное обращение с оружием, амок у кого-нибудь из солдат, утопленник, холера - о Господи, только не это, не так рано. Он торопливо шел вслед за челядинцем сквозь лабиринт шатров, пока тот не остановился в конце одной из полотняных аллей у особенно большого сооружения. Только тут его осенило, что деван мог бы и сам явиться к нему, вместо того, чтобы приглашать к себе в одиннадцать вечера. Он помедлил, расправил плечи, резким взмахом руки откинул завесу у входа, и вошел внутрь.
Полотняные стены и потолок были окрашены в тот же красно-коричневый цвет, что и стены крепости. Стены украшало несколько небольших гобеленов, а траву покрывали серо-голубые тавризские ковры. Среди груды алых подушек сидела, скрестив ноги и выпрямив спину, черно-золотая фигура. Это была рани. Он замедлил шаг и перестал с силой вонзать каблуки в ковер.
Она замерла в янтарном колодце света под куполом шатра. Рядом с ней на низком столике горела лампа и стояли резная медная шкатулка, украшенная эмалью, ваза, и чаша с водой, в которой плавали лепестки жасмина. По углам шатра прямо на траве были водружены жаровни с углем, нагревавшие чуть-чуть отдающий едким дымом воздух. Пока он шел к свету, она не спускала с него глаз. У нее было странное выражение лица, но он не мог понять, что оно означает. Он осознал, что его губы сжаты в жесткую линию, как всегда, когда он сердился.
Раз уж оказался здесь, он скажет ей о своем решении - но не сейчас. Надо дождаться подходящего момента. Если он заговорит прямо сейчас, она решит по его лицу, что он недоволен ею - а это было совсем не так. Он разжал губы, улыбнулся и беспечно поинтересовался:
- Итак?
Он опустила глаза.
- Деван не посылал за вами.
- Это я уже начал подозревать, мадам.
- Посылала я. Я хотела поблагодарить вас. Я боялась, что вы не придете, поэтому велела сказать про вашу роту.
- В этом не было необходимости, мадам. Я сам собирался увидеться с вами, для того, чтобы…
Она повела рукой, чтобы поправить сари, и столкнула со стола медную шкатулку. Та распахнулась, и по ковру покатились кольца и драгоценные камни - рубины и изумруды.
- Ох! Какая я неловкая!
- Разрешите мне помочь!
Она соскочила с подушек и опустилась рядом с ним на колени, собирая драгоценности и бросая их в шкатулку. Родни, стоя на коленях, выискивал пропущенные ею камни, когда она сказала:
- Не хотите ли персикового шербета? Он холодный. Вам не кажется, что в шатре жарко? И у меня есть сладости и коньяк, чтобы выпить за ваше здоровье. Пожалуйста, садитесь же.
Он опустился на подушки, подобрав под себя ноги. Рани дважды хлопнула в ладоши и подождала. Никто не появился. Она небрежно пожала плечами:
- Когда у женщины нет мужа, ей плохо служат. Я принесу все сама.
Она пошла в дальний конец шатра и почти сразу же приплыла обратно с расписанным эмалью черным с золотом подносом джайпурской работы. Коньяк "Курвуазье" был в запечатанной бутылке, кроме него, на подносе стояли кувшин с шербетом, два бокала и блюдо для сладостей из медового цвета венецианского стекла. Там же лежала открытая, но непочатая коробка сигар. Он увидел, что это бирманские чируты, которые он обычно курил, и взял одну. Она быстро разлила по бокалам коньяк, добавила шербет, вручила ему оба бокала, и поднесла к сигаре щипцами горящий уголек из жаровни. Руки его были заняты, во рту была сигара, он не мог ни двинуться, ни заговорить, да и не слишком хотел. Теплота охватила его изнутри и снаружи, смягчая его боль и сомнения.
Наконец она присела - не слишком близко к нему, и взяла свой бокал. С тех пор, как они заговорили, она ни разу не подняла на него глаза. Он чувствовал неловкость и смущение, помня, что ему предстоит ей сказать.
Глядя вниз, она рассеянно крутила в пальцах бокал.
- Как англичане благодарят за спасение своей жизни?
- Ну… обычно говорят: "Это было необыкновенно любезно с вашей стороны". Можно еще пожать руку. Все зависит от того, были ли вы представлены своему спасителю.
- Что ж, значит, так надо поступить и мне. Было необыкновенно любезно с вашей стороны спасти мне сегодня жизнь, сэр. Правильно?
- Абсолютно, мадам.
- Благодарю вас. А если бы вы спасли англичанку, о чем бы она стала говорить после этого? Если бы она была вам представлена?
- О себе. А, может быть, о погоде. Она бы сказала: "Последнее время стояла чудная погода, не так ли? Конечно, для этого времени года". Или она поговорила бы о слугах.
- Но я уже говорила о слугах, верно? О себе - мне нечего сказать. Погода…
Она поставила пустой стакан на колени и отвернулась, чтобы его наполнить. Когда она повернулась снова, он на мгновение увидел ее глаза и заметил крохотные напряженные складочки вокруг глаз и в углах рта. Должно быть, это было ужасно - безоружной столкнуться с тигрицей. Она отвела глаза:
- Что я могу сказать о погоде?
- Ну… "сегодня чересчур жарко… или холодно".
- Я должна говорить это?
- Таков обычай, мадам.
- Хорошо. Сегодня вечером чересчур жарко - или холодно, не так ли, капитан Сэвидж?
- Нет, нет - что-то одно.
- Но это неправда. Сегодня не жарко и не холодно, а как раз самая подходящая погода. Именно поэтому мы всегда устраиваем тигровую охоту в это время года. Ваш ординарец принес мне вашу записку. Я велела девану немедленно прекратить. Я ничего об этом не знала.
- Я так и полагал, мадам. Шумитра, я долго думал о…
Она рывком подняла руку, повернула голову и резко бросила:
- Шшш! Шунта нахин?
Он прислушался, но все было тихо и никто не пытался войти. Он прошептал:
- Я ничего не слышу.
- Я слышу. Я погляжу.