Утром Сергей выглянул в расселину в стене и не узнал вчерашнего снега. Поверх его толстым слоем легли пепел и сажа, он весь в пропалинах от раскиданных взрывами раскаленных камней; металлических осколков, горящих деревянных обломков. Тяжело дышалось едким, с привкусом серы, воздухом. Всюду отпечатки вороньих лап-растопырок. Сами птицы, жирные, медлительные, подолгу сидят на уцелевших столбах, хрипло, через силу, каркают.
Час от часу крепчал мороз. Спасались от холода под перинами. Ели прямо с горячей сковородки, под которой зеленовато светился язычок спиртовки. Убывали продукты, экономили каждую каплю воды. Лица и руки протирали лосьонами, солидные запасы которых обнаружили в туалетном столике. Снеговая вода даже для умывания не годилась, ею только грязь разводить. Посоветовались и решили уходить, если даже не появится Эрих. Обиду не строили, понимали, каково ему приходится, опасались, как бы чего не случилось со смелым подпольщиком. Подспудно копошилась мыслишка, не арестован ли Турба? Если сцапали гестаповцы, то они, а он и сам этого не скрывал, умеют развязывать языки. Долго ли им допытаться до тайны убежища? Беззаботность как ветром сдуло. Парни по очереди дежурили у лаза, выходящего на выгоревший пустырь.
К вечеру пятого дня тучи опоясали город, потянуло влажным ветерком, чувствительно потеплело. Сергей будто на свет народился. Не стыли руки и ноги, слетело сонное оцепенение. Чуть не носом елозил он с Костей по крупномасштабной карте Рура, отыскивая лучшее место для перехода немецкой оборонительной линии. Решили самостоятельно добираться до Дуйсбурга, примериться в порту, не удастся ли по Рейну проскочить на барже в освобожденные районы Голландии. Они заманчиво маячили в полутораста километрах, а линия фронта состояла из отдельных участков, на которых сосредоточились основные силы гитлеровцев.
С вечера Груздев дежурил первым, Костю поднял за полночь. Тот спал на отдельной кровати. Боясь потревожить девушку, Сергей решил переночевать в его постели. Скинул куртку, услышал шепот француженки:
- Я тебя жду, милый. Раздевайся... Совсем раздевайся.
Под периной его встретили горячие руки Женевьевы. Он растерялся, почувствовав, что девушка в тонюсенькой ночной рубашке. Ее волосы рассыпались по Сережкиному лицу, жаркие губы искали его рот. Она обняла и прижалась к нему всем телом. Парень опьянел, мелькнула бесшабашная мысль: чему быть, того не миновать...
Проснулся от торопливого Костиного голоса:
- Кто-то сюда крадется. Скорее поднимайся.
Соскочил босиком на холодный пол. Лисовский заметил, что он полуодет, а у Женевьевы оголилась спина. Сконфуженно улыбнулся, но ухитрился язвительно поздравить:
- С законным браком!
- Пошел к черту!
С автоматами застыли у расщелины. В крадущемся мужчине узнали водителя газогенераторного грузовичка. Он опасливо озирался, приглядывался, отыскивая неприметный лаз в убежище. Лисовский негромко его окликнул:
- Сюда, товарищ, сюда!
- Принимайте узел, еле донес, - втискиваясь в проход, проговорил немец. - Боялся, схватят, да ничего, обошлось.
На кухне попросил:
- Выпить у вас найдется? Нервы расходились. Костя достал бутылку и налил в высокий бокал.
- Французский лимонадик! - пренебрежительно отозвался гость, но вино выпил до донышка. Закурил, кивнул на узел: - Эрих прислал.
- Где он?
- Позавчера арестован. Пока не ясно, гестапо его забрало или уголовная полиция. Накануне велел передать: мина сработала, мышеловка сгорела... В Дуйсбурге аресты, появляться там опасно. Советует вам самим попытаться выбраться через Дорстен по каналу Липпе. Там не такой жесткий досмотр, как в Дуйсбурге.
- Можно Эриха освободить? Горькая улыбка тронула губы немца:
- Мы не знаем, где его содержат. Похоже, к нам провокатора подсадили. Почти вся группа арестована, но типография уцелела. И за мной слежка. Пока развалины от шпиков спасают.
- Переходи на нелегальное положение.
- Легко сказать, а у меня трое детишек, жена при бомбежке покалечена. В больнице лежит. Кто за ними присмотрит, накормит?
- Арестуют - им будет легче?
- А может, слежка мне только мнится? Уйду в подполье, детей в воспитательный лагерь отправят, жена без поддержки останется... Да и ее в покое не оставят... Пойду, да и вам нет смысла здесь задерживаться.
- Что с теми парнями, которых тогда освободили?
- Не знаю, - пожал он плечами. - Я их высадил в условленном месте и больше не видел. У нас не положено знать лишнее.
Немец с оглядкой ушел. Парни распаковали узел. В нем теплые, подбитые мехом зимние шинели, маскировочные накидки из парусины, простроченные наушники.
- Вот тебе и фрицы! - вздохнул Костя и с укором глянул на друга.
- Сам погибай, а товарища выручай! А ты...
- Чё я? - взбеленился Груздев. - Это настоящие немцы, а не фрицы. Усек?
- Потолкуй с тобой... Иди, поднимай свою невенчанную жену.
- Еще сказанешь пакость, порсну по физии. Дошло? - и показал ядреный кулак.
- Иди, буди свою Женьку, Аника-воин! - грустно улыбнулся Лисовский.
Этап восьмой
По охваченному огнем Руру □ Вахта на Рейне □ Аэродром на равнине □ Безумство храбрых □ Воздушный бой □ "На помощь!.."
Хмурое нерадостное утро незаметно перешло в серый моросливый день. Трамвай еле тащился среди обугленных развалин, мимо понурых людей, разбирающих горы битого кирпича и щебня, чтобы раскопать тех, кто прятался в бомбоубежищах.
Парни никак не могли определить границы городков и поселков, слившихся воедино, и только по названиям остановок догадывались, в какую сторону едут. Трамвай подолгу стоял перед восстанавливаемыми участками пути, и те пассажиры, что торопились, высаживались из вагонов и шли пешком, оставшиеся то ли читали газеты, то ли дремали над ними. От нетерпения и скуки зевотой сводило скулы.
Женевьева устроилась возле Сергея, ей тепло и радостно. Под тирольской курточкой шерстяной лыжный костюм, меховые сапожки на толстой подошве, на руках теплые перчатки, волосы сложены узлом и запрятаны в вязаную шапочку с помпоном. Она прижалась к парню, не сводит с него влюбленного взора. Ему неудобно перед Костей, который листает иллюстрированные журналы и нет-нет да иронически улыбнется. Лисовский посмеивается над фотографиями, пропагандирующими непобедимую мощь германской армии, и не обращает внимания на смущенного непривычной ролью друга. А Сергею кажется, что и немцы по-особому поглядывают на него с Женевьевой, то ли осуждая их легкомыслие, то ли вспоминая собственную молодость.
За Гельсенкирхеном потянулись садовые участки и огороды, возле легких летних домиков нагромождения спасенной из руин мебели и вещей. Закутанные во многие одежки толкутся на тесных грязных пятачках детишки и взрослые. Видно, перебрались сюда погорельцы и мыкают горе в застуженных, промозглых времянках. Костя отложил журналы. Оголенные деревья, раскачиваемые ветром, вскопанные грядки, жалкие хибары тянутся почти до самого горизонта, а там, в белесой туманной дымке...
Он схватил Сергея за рукав и притянул к себе:
- Погляди чуть правее мачты высоковольтной линии... Удивлённый Груздев вприщур всмотрелся, лицо будто каменело.
Вполголоса перечислил:
- Взлетная полоса... Метеостанция... Вышки с прожекторами и охраной... Ангары не вижу... Военный аэродром?!
- Ангары под землей... Ну?
Сергей повел на лейтенанта пытливым взглядом, потом отвел глаза и задумался. Решился и бесшабашно улыбнулся:
- А чё! Где наша не пропадала!
Женевьева выглянула в окно, покрытое жемчужной россыпью дождевых капель, увидела унылые, потемневшие от влаги домишки, вскопанную серую землю, редкие деревья и не поняла, чем заинтересовались ее мальчики, что вызвало их шепотливые переговоры. По серьезным лицам догадалась, обсуждают что-то важное, иначе зачем бы Костя развернул карту Рурского бассейна и ткнул в какую-то точку, в которую чуть ли не носом уткнулся Сергей. У них свои, мужские дела. Да и какие они мальчики? Она зарделась, вспомнив минувшую ночь, и забыла спросить, о чем советуются ее спутники. А разговор перешел на девушку. - Я за Женевьеву боюсь, - признался Костя. - Мы солдаты, а ей жить да жить. И помешает она нам.
- Без нас она пропадет, - набычился Сергей. - Я ее не оставлю! Погибать, так вместе. Разве не знаешь, што эсэсы с бабами да девками вытворяют?
Дорстен похож на все те немецкие города, в которых по несчастью побывали парни. Встретил он студеным северо-восточным ветром, унесшим к югу дождевую морось. Прояснило, но стало подмораживать. Вышли из трамвая и почувствовали, как влажный холод устремился под одежду. Костя с благодарностью вспомнил Эриха, снабдившего их теплыми шинелями, и с болью подумал, каково ему приходится в гестапо? Авось, не найдут улик, доказывающих его подпольную антифашистскую работу. И сам понял, как зыбки его надежды. Кто попадает в гестапо, тому трудно оттуда выбраться. Если ничего и не докажут, то наверняка упекут в концлагерь.
Сергей нес портфель, Костя перекинул через плечо лямку рюкзака, в который, из расчета на два дня, сложили консервы, сухую колбасу и галеты. Женевьева хотела подчистую забрать продукты, да Груздев остановил: "Не трожь, Женька. Кого-нибудь прижмет из немцев, и придется ему здесь куковать. Как он без припаса проживет? В тайге закон: подкормился, обогрелся - оставь тому, кто после тебя придет. Поняла?! Закон тайги!" Она послушно кивнула головой, и Сергей большую часть продуктов оставил в убежище.