- Пирожков бы с осердием, да прямо со сковородки... Мать зимами, когда скотину резали, по утрам пекла. В избе запах, аж слюна вожжой. В печи огонь гудит, дрова потрескивают, окна и стены насквозь прокуржавели, а на полатях теплынь. Голову свесишь и слушаешь, как пирожки на сковородке шкварчат...
- А моя мама оладьями баловала. Себе со сметаной, а мне и сестренке с растопленным маслом. Отец гречишные блины любит, чтоб толстые, ноздреватые, ореховым маслом пропитанные...
Лица у парней опечаленно-задумчивые. Женевьева смотрела и не понимала, почему у них настроение изменилось.
- Попробуйте "Бон", - предложила она и подняла бутылку,-французское красное вино.
- Плесни нам лучше коньяку, Женька! Костя выпил, закусил и неожиданно спросил:
- Ты веришь, что нам удастся отсюда выбраться?
Груздев помолчал, потыкал вилкой в застывшее консервированное мясо, допил коньяк. Поморщился от неприятного запаха и с расстановкой проговорил:
- На Ленинградском фронте в нашей эскадрилье старшина Густо-месов служил. Всегда со своим присловьем выскакивал, мол, всех баб не перелюбишь, а стремиться надо... И нам, - голос окреп, зазвенел, - душа винтом, на карачках, живыми, мертвыми, а до своих нужно добраться... Не в укор тебе, Костя, нужда заставляет... Кончай со своим мягкосердием. Меня сомнут, тебе туго придется. Тебе ли, мне, а золотишко к нашим надо пронести. Понял?! И еще прошу тебя. Увидишь, крутят меня фрицы, не жалей, стреляй беспощадно, до самой смерти. И Женьку не щади, и сам живым не давайся. И я вас на муки не отдам...
Услышав свое имя, Женевьева насторожилась. Не выдержала и с обидой спросила:
- Мужской разговор, да? А мне никакого внимания?
- Прости, Женевьева, - спохватился Лисовский. - Спасибо за вкусный обед... Обдумываем, как лучше из Рура выбраться.
- Обдумывайте! - разрешила она и зевнула. Разлила теплый кофе по чашечкам, добавила коньяк. Пейте, мальчики, а я посплю.
Лисовский подавил невольный вздох. Незачем Женевьеве знать об их разговоре. Пока она с ними, крови и смертей успела за глаза понаглядеться, пусть хоть сейчас не ведает, какие опасности их впереди подстерегают.
Девушка прибрала посуду и улеглась спать. Парни, борясь с дремотой, пересчитали слитки золота, перстни и кольца, деньги, сложили в портфель. Перебрались в кабинет хозяина квартиры, чтобы не разбудить Женевьеву разговором.
- Куда Женька сигары подевала? - подосадовал Сергей. - И будить деваху неохота. Придется "юну" курить...
- Шальное богатство нам привалило, - начал Костя, но Груздев нетерпеливо его перебил:
- Не забивай им голову! Кому богатство, а нам морока... Бумажки лучше посмотри, што я у гестаповца из кармана выгреб.
Лисовский вытащил из записной книжки вчетверо сложенный листок плотной бумаги и развернул. В левом верхнем углу орел со свастикой, пониже напечатано: "Служба безопасности". С трудом разбирая торопливую скоропись, прочитал до конца карандашные заметки и попросил у Груздева зажигалку. Поджег бумажку, подождал, пока она полностью сгорит, уронил на пол, а пепел растер подошвой сапога.
- Наши приметы со слов Вонючего Козла. Гестапо он их не передал.
- А чё в книжице?
Костя мельком просмотрел первые странички записной книжки:
- Адреса... Фамилии... Клички... Номера телефонов... Давай поспим, - предложил он. - Ничего не соображаю, голова как пустой котел.
Сергей уснул, едва щекой коснулся подушки. Разбудила Женевьева, которая забралась к нему под перину.
- Я замерзла, Серьожка, - жалобно проговорила она и засунула ему под мышки оледеневшие руки. - Я к тебе, как к брату, пришла... Мне показалось, что сплю на льдине, а сверху снег падает.
Он подложил ей руку под затылок и сонно пробормотал:
- Дикошарая ты, Женька! Все у тебя, не как у людей. Дрыхни, да не дрыгайся, а то с кровати сброшу. Щекотки ужасно боюсь!
Костя поднялся в сумерках, почувствовав, как застыло тело, а во рту пересохло. Сел на край широкой деревянной кровати и увидел, что перина перекочевала на Сережкину половину. Рассердился, хотел сдернуть, да разглядел разметавшиеся по подушке золотистые волосы француженки. "Чертов чалдон! - усмехнулся парень. - Нет, чтобы самому перину принести, он с меня сонного стянул".
Рысцой сбегал на кухню, стужа подгоняла, напился, прихватил с Женевьевиной постели волглую от сырости перину и вернулся. Угрелся у широкой Сережкиной спины, а уснуть не смог. Позавидовал соседям, похрапывающим без зазрения совести, пожалел, что не курит. Сигарета помогает время скоротать. Пока пачку достанешь, сигарету из нее выковырнешь, разомнешь, прикуришь - сколько минут пройдет! И мыслями к оранжевому огоньку прилипнешь, всякая чепуховина в голову не полезет. Составить разве Сережке компанию? Нет, не стоит овчинка выделки... Без курева Груздев бешеным делается, рычит, как тигра лютая. Вся надежда, что из Германии вскоре выберутся. К американцам или англичанам попадут, о куреве не будет заботы, а там и до русской махорки рукой подать.
Гладко бывает на бумаге да в розовых мечтах. Эрих сомневается, удастся ли втроем дотянуть до второго фронта на речной барже. До войны местные жители запросто в Голландию на велосипедах ездили. Теперь туда наскоком не попадешь, а зима на носу. Немцы держат каналы и дороги под неусыпным досмотром фельджандармерии и фольксштурмистов. А в самой Голландии в обороне стоят танковые дивизии СС и парашютисты. Этих на кривой кобыле не объедешь, охулки на руку они не положат. И не спрячешься там по необходимости. Равнина, ветряные мельницы, деревеньки, вода сплошная, и кругом ни деревца. А выше по Рейну, на границе с Францией железобетонная "линия Зигфрида"...
- Чё бормочешь, спать не даешь? - хриплым голосом спросил Сергей, высвобождая руку из-под головы Женевьевы. - Отекла, как деревянная стала, ничего не чувствую.
- Зато тепло, приятно и мухи не кусают.
- Я чё, силком ее сюда приволок? - взбеленился Груздев.
- Шуток, чалдон, не понимаешь, - выбрался Костя из-под перины. - Ого, морозец!
- Кисло придется, этак и задубеем.
- Мальчики, что вы меня покинули?
- Поднимайся, Женька, ночь длинная, еще выдрыхнешься. Холод допекал. На месте подолгу не засиживались, сновали из комнаты в комнату, боролись на ковре...
- Пойдем, чалдон, воздухом подышим, - предложил Сергей.
В глубоком темно-синем небе пульсировали лохматые звезды, словно их сжимала невидимая рука. Узкая горбушка месяца тусклым серебром заливала грязно-серое покрывало, прикрывшее покалеченную землю. Где-то глухо погромыхивало, перекликнулись паровозные гудки, ржаво скрипнули трамвайные тормоза, будто серпом по нервам полоснули. На угольно-черном горизонте багровыми всплесками запылало зарево, кровавые полосы пролегли по снегу.
- Зарница? - удивился Сергей. - Дак зима, а зарницы по весне играют.
И Костя не понял, откуда появились огненные всполохи. Пожары дождем и снегом прибило, что же там горит? Припомнился какой-то довоенный фильм.
- Из мартенов сталь выпускают, - сообщил он другу.
- Ты скажи! Бомбят союзники, бомбят, а фрицам байдужи...
- На жилье бомбы сбрасывают, а промышленность сохраняют. Видел, от городов одни головешки остались, а заводы целехонькие стоят.
- Чертовы буржуи! Все выгадывают, в одно место залезут, а из другого выглядывают!
Лисовский уловил далекий слитный гул моторов, вслушался, насторожился:
- Легки на помине! Прояснило, они и поднялись.
- Как бы нам за компанию с фрицами парочка бомб не обломилась.
По небу испуганно заметались лучи прожекторов, на куски кромсая темно-синий свод, заполошно завыли сирены, а звук моторов ширился и нарастал. Светляками расцветали в вышине разрывы зенитных снарядов.
- Летают сотнями, а толку как от козла молока! - зло сплюнул! Сергей. -Дристуны несчастные!
Зонтами распустились осветительные бомбы и, покачиваясь, медленно опускались с огромной высоты, роняя белые капли. К невидимым парашютам протянулись огненные трассы, букетами раскрылись разрывы. Несколько воздушных фонарей сорвались с невидимых нитей и метеорами заскользили к земле. Моторы рычали уже где-то над головами, и парни успокоились: опасность прямого попадания им не угрожала.
Женевьева выбежала, когда от сильных взрывов ходуном заходила земля, посыпались кирпичи с уцелевших стен. Выскочила и остановилась как вкопанная, увидев залитый ядовито-зеленоватым светом город-развалину, зигзагами, от горизонта к горизонту, мечущиеся огненные лучи, бутонами распускающиеся разрывы снарядов, цветную пряжу трассирующих пуль. Сергей привлек француженку к себе и укрыл полой меховой куртки.
- Жутко и красиво! - воскликнула Женевьева. - Отец рассказывал, как при бомбежке фашистскими самолетами Роттердама плавились камень и железо. В канале, где он спасался от смерти, вода обжигала. Времена меняются, теперь боши молят бога о пощаде и милосердии!
Роттердам... Костя видел Вязьму, Смоленск, Минск, Львов, Варшаву. От них камня на камне не осталось. А та женщина в Белоруссии, которая напоила парным молоком от чудом сохраненной на болоте коровы. Ее семилетний сынишка полез на дерево пристроить дуплянку для скворцов, а гитлеровский офицер пистолетным выстрелом сбросил его на землю... Кто посеет страх, пожнет ненависть. Богатый урожай придется собирать немцам!