61
В конце июля Федулов наконец-то прибыл в родную станицу. Однако неожиданным его появление не стало. Казаки каким-то образом пронюхали о предстоящем визите героического земляка и основательно подготовились к встрече: закололи несколько кабанов, налепили пельменей, нажарили рыбки, напекли множество блинов, для начинки которых на длиннющем общем столе стояли ладьи с икрой, медом, вареньем… Нашлось место и для соленых грибов, и для пареной репы. Не обошлось, конечно, и без водки из "монопольки". Брали лучшую – "белую головку". О бражке и говорить нечего!
Самого Григория среди трапезников видели не часто. И то по вечерам. Придет, посидит часок, выпьет чарочку-другую, прочтет очередную лекцию "о положении дел на фронте" – и домой, к пятерым детишкам да ненаглядной Матрене.
Счастливая супруга уже и не знала, как еще ублажить своего благоверного.
Каждую пылинку с него сдувала.
Потчевала любимыми блюдами.
Денно и нощно шептала горячие слова любви.
Клялась в вечной преданности и верности.
А тот снова и снова терзался сомненьями!
Казалось, что еще тебе надо? Родный дом, верная жена, любимые детишки. Радуйся, наслаждайся жизнью!
Но нет…
Мозг точит червячок.
Как там на фронте?
Противники и дальше убивают друг друга?
Русские отступают или наконец смогли остановить наступление врага?
Еще вчера казалось, что он окончательно устал от войны: разрывов снарядов, свиста пуль, крика, стонов, бесконечного пролития своей и чужой крови, а сегодня снова душа рвется в бой…
Такая двойственность и частые перемены настроения начинали действовать и на самого Федулова. Григорий стал нервным, раздражительным, плохо спал и все чаще замыкался в себе. Поэтому Матрена по совету соседской бабки Прасковьи решила показать его лекарю, слава которого давно гремела по всему краю – тот с недавних пор обосновался у младшей дочери в соседней станице…
62
В 1863 году в Польше вспыхнуло очередное восстание. Но бунтовщики и на этот раз не выступили единой силой, разделившись на два непримиримых лагеря: "красный" и "белый". Костяк первого составили демократы, ко второму примкнули в основном выходцы из аристократических кругов.
Петр Ковальский был потомственным офицером, в семье которого идеи независимости Речи Посполитой всегда находили сочувствие и поддержку. Поэтому, как только в стране начиналась очередная смута, он сразу же оказывался в числе мятежников.
Царская Россия жестоко подавила и этот бунт.
Ковальского арестовали и отправили в ссылку в далекий Оренбург. Там Петр женился на русской женщине. И уже через год у них родился первенец – Антон. За ним – Бася, Марийка, Янек… Возвращаться на историческую родину мужа супруга – потомственная казачка – желания не изъявляла. Тем более что ее четверым детям, справедливо считавшим себя русскими, за Уралом жилось вполне вольготно и комфортно. Все они получили приличное образование, устроились на работу… К началу Великой войны у немолодой, но по-прежнему счастливой четы, было уже больше десятка внуков и даже несколько правнуков.
В те дни Антон, слывший в Оренбуржье знатным лекарем, отмечал свое пятидесятилетие и никого не принимал. Но, когда ему доложили, что в медицинской помощи срочно нуждается казак, прибывший в отпуск с Юго-Западного фронта, бросил празднество и занялся пациентом.
Кто ж мог знать, что это случайное, казалось бы, знакомство двух неравных по возрасту и социальному положению людей быстро перерастет в искреннюю мужскую дружбу, вылившись в необходимость встречаться чуть ли не ежедневно? Сначала – до окончания отпуска Федулова, а затем и до конца жизни Ковальского…
63
– Ну-с, голубчик, на что жалуетесь? – спросил Антон Петрович, поправляя пенсне.
– Странный он какой-то… То клянет импер… империлистов, развязавших мировую бойню, то хоть сейчас готов отправиться на передовую… И нещадно бить врага! – пожаловалась Матрена.
– А вы ему кто будете?
– Жена.
– Выйдите, пожалуйста, нам надо поговорить тет-а-тет…
– Да-да, конечно…
– Ну… И давно у вас такое… помутнение?
– Вы не поверите, ваша милость… Со времени солнечного затмения…
– Зовите меня просто Антоном Петровичем.
– Да как-то не слишком сподобно…
– Или господином доктором…
– Слушаюсь!
– И оставьте в прошлом свои солдатские привычки… Значит, это началось ровно год назад?
– Так точно… В августе четырнадцатого… Раньше я ни о чем не думал…Рубил всех без разбору… Хоть япошек, хоть австрийцев, хоть немчуру… А тут наклонился над трупом молодого венгра – и… расплакался! Словно что-то поразило меня в самую душу… Будто в моей башке Всевышний какие-то рычаги в другую сторону повернул…
– Такое, братец, на войне часто случается…
– И может быть не я, ваша милость… Антон Петрович, того гусара жизни лишил, а так больно мне стало и… обидно… Словно не противник он, а брат родный!
– Все мы, голубчик, братья и сестры…
– С тех пор и маюсь… Тут в бой идти надобно, а у меня перед глазами труп его стоит! Все, думаю, пусть лучше меня, чем я кого-то…
– Когда война закончится, такое состояние можно будет назвать поствоенным синдромом…
– Как… Как вы сказали?
– Впрочем, диагноз заболевания не столь важен… Главное – как лечить хворь.
– Точно.
– Пока попейте травки… И приходите завтра. Поболтаем про житье-бытье. Глядишь, и полегчает.
64
На следующий день Федулов поехал к доктору один. Без Матрены.
– Ну-с, Григорий Терентьевич, как спалось? – "забросил удочку" доктор.
– Лучше, чем обычно…
– Кошмары не мучили?
– Никак нет.
– И убитый гусар не снился?
– Да вроде – нет. Первый раз за последний год, – горько улыбнулся Федулов.
– А где вы воевали, голубчик, если не секрет?
– Какие уж тут секреты, ваша милость? Брал Львов, Перемышль… Дошел до Карпат… А потом драпать начали. Так сказать, в обратном направлении… Только под Тарнополем и остановились.
– Надо же? А у меня там сестра живет! Двоюродная. Привет передашь?
– Конечно. Если к тому времени нас еще дальше на восток не отбросят… А вы что же, не коренной уралец?
– Нет. Мой отец родом из Польши.
– А здесь он как очутился? В ссылку, что ли, сослали?
– Какой вы прозорливый…
– За что?
– За участие в восстании шестьдесят третьего года.
– У нас на Урале народ тоже иногда голову поднимает…
– И как вы относитесь к бунтовщикам?
– Сочувствую…
– И только?
– А что вы прикажете: брать вилы и колоть угнетателей?
– Ну, не совсем так… Для начала – просвещать народ, учить его отстаивать собственные интересы! Вы ведь грамотный, Григорий Терентьевич?
– Да, ваша милость!
– Газеты читаете?
– Так точно…
– В Европе повсюду побеждает социал-демократия, и только в царской России паны по-прежнему свой народ за быдло держат!
– Что правда – то правда! Вот у нас в армии господа офицеры лапотниками солдат обзывают, чуть что – сапогом запустить могут… А у них даже рядовому позволено в ресторане пиво попивать…
– Мой отец рассказывал, что целью восстания в Польше тоже было установление демократических порядков. "Не народ для уряда, а уряд для народа" – говорил Кастусь Калиновский – один из их предводителей!
– А что? Правильно он заметил… Только чего им не хватало, таким, как ваш отец? Они ж не простого роду, а дворянского!
– А не все ли равно, братец?
– Нет, конечно… Вы вот – господин доктор, а я кто? В бочке затычка…
– Все люди одинаковы… Польский адвокат Ян Шанецкий еще в начале прошлого века призывал: "Перестанем быть братьями-дворянами, а будем братьями-поляками…"
– Эх, нам бы так! Братья-россияне! Сколько добрых дел мы б тогда совершили!
– А как на фронте относятся к иноверцам?
– К полякам, румынам – неплохо. К русинам – вообще хорошо. А к мадьярам – худо, не говоря уже о немцах с австрийцами…
– Почему?
– Да кто его знает? Люди как люди…
– На Западном фронте французы и англичане с ними вовсю братаются!
– Правда? А нам об этом ничего не докладывают! Вот вернусь на фронт и… – Федулов повел глазами по стенам кабинета и замолчал.
– Что "и"? – не вытерпел доктор.
– И обо всем расскажу солдатам!
– Только осторожно, братец, – улыбнулся Антон Петрович, удовлетворенный тем, что брошенные им революционные семена быстро дали нужные всходы.
До конца отпуска они беседовали еще не раз. Когда пришла пора возвращаться на фронт, Григорий не только окреп физически, но и вырос духовно, превратившись в ярого последователя социал-демократических идей, приверженцами и пропагандистами которых, как вы, должно быть, догадались, являлось не одно покаление Ковальских…