- Мистер Фримен, не будете ли вы любезны спустить для меня шлюпку? Я собираюсь отправиться на переговоры с негодяями. Это могло быть расценено как признак слабости, однако мятежники наверняка осознавали преимущества своей позиции и в сравнении с его положением. Это не откроет им ничего нового, так как они прекрасно знают, что зажали в тиски и Хорнблауэра, и лордов адмиралтейства, и даже саму Британскую империю. Фримен не выказал никаких признаков сомнения в целесообразности того, что ценный капитан отдает себя во власть бунтовщиков. Хорнблауэр спустился вниз, чтобы упаковать приказы: не исключено, что понадобится продемонстрировать мятежникам всю широту полномочий, которыми он наделен. Хотя делать это стоит только в крайнем случае - это позволит им проникнуть слишком глубоко в замыслы лордов адмиралтейства.
Когда Хорнблауэр снова поднялся на палубу, шлюпка была уже спущена, и Браун сидел у румпеля. Хорнблауэр спустился вниз и расположился на кормовой банке.
- "Загребай!" - приказал Браун. Весла зарылись в воду, и шлюпка двинулась к "Флейму", подпрыгивая на коротких волнах эстуария.
По мере приближения Хорнблауэр рассматривал бриг: он лежал в дрейфе, но Хорнблауэр мог видеть, что его орудия выдвинуты, абордажные сети натянуты, и что у него явно нет намерения позволить застать себя врасплох. Люди стояли у пушек, впередсмотрящие на мачтах, уоррент-офицер, стоящий на корме с подзорной трубой под мышкой - никаких признаков мятежа на борту.
- Эй, на шлюпке! - раздался оклик.
Браун поднял четыре пальца - общепринятый знак, означающий, что в шлюпке находится капитан - четыре пальца говорили о том, что для церемонии встречи требуются четыре человека у трапа.
- Кто вы? - спросил голос.
Браун посмотрел на Хорнблауэра, получил от него утвердительный кивок и закричал в ответ:
- Коммодор сэр Горацио Хорнблауэр, кавалер ордена Бани.
- Мы разрешаем коммодору Хорнблауэр подняться на борт, но больше - никому. Отойдите в сторону, и знайте, что в случае, если вы попробуете выкинуть какой-нибудь фокус, мы отправим вас на дно.
Хорнблауэр ухватился вант-путенсы и вскарабкался по ним наверх. Матрос приподнял абордажную сеть, чтобы он мог пробраться на палубу.
- Будьте любезны дать приказ отвести вашу шлюпку в сторону, коммодор. Нам не к чему рисковать, - сказал голос.
Голос принадлежал седому человеку с подзорной трубой под мышкой, которого он принял за вахтенного офицера. Седые волосы, спускающиеся на уши, пристальный взгляд голубых глаз, разглядывающих Хорнблауэра из под седых бровей. Единственной вещью, вносившей диссонанс в его облик, был пистолет, засунутый за пояс. Хорнблауэр повернулся и отдал необходимый приказ.
- А теперь могу ли я задать вопрос о том, что привело вас сюда, коммодор? - спросил пожилой человек.
- Я желаю поговорить с предводителем бунтовщиков.
- Я - капитан этого корабля. Можете разговаривать со мной. Меня зовут Натаниэль Свит, сэр.
- Я буду разговаривать с вами только при условии, что вы являетесь также предводителем.
- В таком случае, можете подозвать обратно свою лодку и покинуть нас, сэр.
Вот уже и тупик. Хорнблауэр не отрываясь смотрел в голубые глаза пожилого мятежника. В пределах слышимости находилось еще несколько человек, но он чувствовал, что они не выказывают никаких колебаний или сомнений, и готовы поддержать своего капитана. И все-таки возможно стоит обратиться к ним.
- Парни! - сказал Хорнблауэр, возвысив голос.
- Бросьте это! - воскликнул Свит. Он выхватил из-за пояса пистолет и нацелил его в живот Хорнблауэру. - Еще одно слово в этом духе, и я начиню вас унцией свинца.
Хорнблауэр, не дрогнув, посмотрел на него и его оружие: удивительно, но он не чувствовал страха, у него было такое чувство, что он наблюдает за движением фигур в шахматной партии, забыв про то, что сам он является пешкой, чья судьба поставлена на кон.
- Убейте меня, - сказал он с хмурой улыбкой, - и Англия не оставит вас в покое до тех пор, пока вы не будете болтаться на виселице.
- Англия послала вас сюда для того, чтобы отправить меня на виселицу, - жестко отрезал Свит.
- Нет, - сказал Хорнблауэр, - я здесь для того, чтобы призвать вас к исполнению долга перед королем и страной.
- И все будет забыто?
- Вы предстанете перед справедливым судом, вы и ваши сообщники.
- Это означает виселицу, как я и говорил, - ответил Свит - Виселицу для меня, а со мной ее будут иметь счастье разделить кое-кто из прочих.
- Честный и справедливый суд, - продолжал Хорнблауэр, - который примет во внимание все смягчающие обстоятельства.
- Единственное, что я могу допустить, - сказал Свит, - это быть свидетелем на суде против Чедвика. Полное прощение для нас - и справедливый суд над Чедвиком. Вот наши условия, сэр.
- Вы сошли с ума, - заявил Хорнблауэр, - вы лишает себя последнего шанса. Сдайтесь сейчас, освободив мистера Чедвика и сохранив корабль в должном порядке - и эти обстоятельства послужат весомым свидетельством в вашу пользу во время трибунала. Отказываясь, что вы получаете взамен? Смерть. И ничего более. Что может спасти от мести нашего государства? Ничто.
- Прошу прощения, капитан, но Бони может, - прервал его Свит.
- Вы доверяете слову Бонапарта? - произнес Хорнблауэр, лихорадочно пытаясь отразить неожиданный контрудар. - Ему нужен этот корабль, без сомнения. Но вы и ваша шайка? Бонапарт не станет поощрять мятеж - его власть слишком сильно зависит от его собственной армии. Он выдаст вас нам, чтобы показать пример.
Это был выстрел вслепую с неизвестного расстояния. И в "яблочко" он не попал. Свит засунул пистолет обратно за пояс, извлек из кармана три письма и с издевкой помахал ими перед Хорнблауэром.
- Вот письмо от военного коменданта Харбор-Грейс, - сказал он. - Здесь нам всего лишь обещают гостеприимство. А это письмо от префекта департамента Внутренней Сены. Он обещает нам снабжение водой и провизией по мере необходимости. А вот это - письмо из Парижа, пересланное нам по почте. Здесь нам гарантируется неприкосновенность, право французского гражданства, и пенсия для каждого по достижении шестидесяти лет. Оно подписано: "Мария-Луиза, императрица, королева и регентша". Бони не возьмет назад слово, данное его женой.
- Вы сообщались с берегом? - выдохнул Хорнблауэр. Он не пытался сохранить даже видимость самообладания.
- Да, сообщались, - заявил Свит. - И если бы перед вами, капитан, маячила перспектива прогона через строй флота, вы сделали бы тоже самое.
Продолжать дискуссию было бессмысленно. Мятежники были неуязвимы, по крайней мере, в данный момент. Единственные условия, к которым они готовы прислушиваться - это их собственные. На борту не было заметно никаких признаков колебаний или разобщенности. Все же не исключено, что если у них будет больше времени, чтобы поразмыслить, если у них найдется несколько часов, чтобы осознать факт, что по их следу идет сам Хорнблауэр, семена сомнения могут дать ростки. Часть экипажа может прийти к решению спасти свои шеи, вернув корабль, они могут напиться (Хорнблауэра сбивал с толку факт, почему взбунтовавшиеся английские матросы не валяются в стельку пьяные) - всякое может случиться. Однако сейчас ему предстояло совершить отход с боем, а не уползти через борт с поджатым хвостом.
- Так значит вы не только бунтовщики, но и предатели? - рявкнул он. - Я должен был этого ожидать. Мне стоило предположить, что может выкинуть такое отребье, как вы. Не хочу загрязнять свои легкие, дыша одним с вами воздухом.
Он отвернулся и окликнул шлюпку.
- Мы отребье, - сказал Свит, - которое позволяет вам уйти, в то время как могло бы отправить вас на нижнюю палубу, к Чедвику. Мы могли бы заставить вас отведать кошки-девятихвостки, коммодор сэр Горацио Хорнблауэр. Как вам это понравится, сэр? Вспомните завтра о том, что ваша шкура осталась целой только из-за того, что мы пощадили вас. Прощайте, капитан.
Яд и желчь содержались в этих последних словах - они пробудили в воображении Хорнблауэра картины, заставившие его задрожать. Пробираясь сквозь абордажную сеть, он и думать забыл о чувстве собственного достоинства.
Пока шлюпка плясала на волнах, совершая обратный путь, "Флейм" по-прежнему мирно покачивался. Хорнблауэр перевел взгляд с "Флейма" на "Порта Коэльи": два однотипных корабля, выглядящих совершенно одинаково за исключением нашивки в виде белого креста на фор-марселе "Флейма". Какая-то ирония была в том, что даже тренированный глаз не смог бы обнаружить разницы между двумя кораблями, один из которых сохранял верность королю, а другой поднял против него открытый бунт. Размышления усиливали его горькие чувства: в своей первой попытке взять верх над мятежниками он потерпел полное и безоговорочное поражение. Он даже не принимал в расчет возможность добиться от них смягчения требований - ему приходилось выбирать между полным прощением для бунтовщиков или их переходом на сторону Бонапарта. В любом случае, это означало провал миссии - даже самый неопытный мичман на флоте мог бы сделать то же, что и он.
В запасе оставалось еще немного времени: шансов, что слухи о мятеже все-таки просочатся, было немного, но если среди смутьянов не произойдет раскол - а вероятность этого, как он видел, была чрезвычайно мала, время это будет потрачено впустую.