- О-о-о! Похвально, весьма похвально. Так, может быть, угостите шампанским чистокровную польскую графиню, - она требовательно топнула ножкой в расползшемся башмаке, - я хочу шампанского! Немедленно! Много!
В свете фонаря глубокие морщины на её белом лице показались Егору трещинами, наспех замазанными извёсткой.
- Такой красивый пан пожалеет несчастную Сюзи, - выперла губы трубочкой и потянулась на цыпочках к его щеке.
Егор, отпихнув назойливую графиню, опрометью бросился к двери кабака. Его полоснул изощрённый мат обиженной дамы.
В подъезде столкнулся нос к носу с огромным благообразным старцем-швейцаром в генеральском мундире, при множестве диковинных орденов. Старик величественно погладил белую бороду, прогудел хриплым басом:
- Соизволите откушать, сударь? Милости просим, ещё остались свободные места в уголочке, я устрою вас великолепно, - подхватил за плечи, втолкнул. Егор попытался вырваться, но швейцар уже сдирал с него полушубок, смиренно наставляя: - Бомбу свою оставь пока тута, я приберегу.
Наганчик тоже оставь. Чтобы греха не вышло по пьяному делу, милейший, - дал ошалевшему парню расчёску и толкнул в живот открытой ладонью, на чай соблаговолите заслуженному енералу. - За стеклянной дверью наяривал оркестр.
Получив чаевые, швейцар рявкнул: Благодарю-с! - распахнул двери и крепко взял под локоть робкого посетителя. - Вона за тем столиком… извольте гулять. Ежель откроется пальба или банда нагрянет - ложитесь на пол. Оне покорных не бьют.
Егор, как очумелый, прошёл через гомонящий зал, сел на указанное место. Огляделся, не зная, куда девать руки, пряча грязные сапоги под свисающую до пола скатерть.
Ярко горели электрические лампочки в старых свечных канделябрах, порхали официанты в красных косоворотках и синих шароварах, заправленных в хромовые сапожки.
Разношёрстная публика уминала яства и пила вина. В углу медведем восседал бородатый детина лет пятидесяти, окружённый истерично хохотавшими разномастными барышнями. Коммерсанты, офицеры при погонах и аксельбантах, какие-то плутоватые и плешивые хлыщи…
За соседним столом, уронив голову в тарелку с объедками, спал мертвецки пьяный военный с черепом и костями на рукаве френча, на него испуганно пялился икающий офицерик с тонкими усиками и страшным шрамом через всю щеку.
На эстраде дискантом верещал куплеты вёрткий малый, потешно крутил задом в полосатых штанах, придерживая рукой соломенную шляпу с чёрной лентой. Ему вяло отхлопали, оркестр на минуту смолк. Всхлипнула скрипка, важно раскланялся толстый конферансье и объявил:
- Х-господа-а рас-сияне! Выступает известный кордебалет мадам Куприяновой-Шейлинг. Музыка-а…
К Егору подскочил официант с блестящими от бриолина волосами, по-собачьи заглянул в глаза.
- Что соизволите заказать, господин казак?
- А откель ты признал, что я казак?
- Панталоны, извиняюсь, на вас с желтыми лампасами.
- Хитё-ё-ёр… Ну, не знаю, что. Пожрать что-нибудь и выпить малость винца. Только не дорого, лишнего не тащи!
- Слушаюсь! - он откланялся и исчез.
Грянула музыка. На помост гуськом вывалили девки в ажурных чулках, с лебяжьими пелеринками на грудях и на бёдрах. Они согласно задрыгали ногами, чувственно улыбаясь и крутя телами.
У Егора перехватило дух и ссохлось во рту. Только сейчас дошло, каким "голым папой" заманивал рикша, не выговаривая "б". Офицерик перестал икать, осклабился в страшной улыбке, глядя на танцующих.
Шрам на его щеке багрово вспух, перекосив лицо уродливой гримасой. Но в глазах горела такая похоть и бешеное вожделение, что сбежала на подбородок струйка слюны из изувеченного края рта. Егору стало противно. Жидкие хлопки дробно заметались по залу.
Какой-то лысый и тощий старик в вицмундире посылал воздушные поцелуи танцовщицам, яростно бубнил себе под нос и плакал:
- Пропала Росси-и-ия! Гос-споди-и… Такие кутежи закатывали в "Яре", Господи-и. Можно ли сравнить!
Его вкрадчиво утешал сосед с учёной бородкой и в пенсне на шнурочке:
- Иван Силыч… Не гневайтесь, Иван Силыч, на нас смотрят. Это неприлично, Иван Силыч!
- Пшёл вон, интеллигентская харя! - пуще озлился старик. - Ах, Господи-и… Да, как же так! Проглядели-и…
- Иван Силыч, шансонетки преприятнейшие, особенно третья с краю. Ножка, бюст - Венера! Одолжите тысячу иен? Непременно номерок сниму, ну не прелесть ли, Иван Силыч?
- Хрен тебе, а не иены… Блинов хочу с астраханской икрой, осетринки свежей, - вскричал тонким фальцетом божий одуванчик и гвозданул иссохшим кулачком по столу. Зазвенела битая посуда.
Спящий офицер очнулся, мутно повёл взглядом и упёр его в раздухарившегося старичка. Отёр рукавом со щеки длинную полоску китайской лапши.
- Ма-а-алчать! Падаль! Застрелю! - лапнул рукой пустую кобуру, сонно махнул рукой и опять ткнулся носом в тарелку, сладко причмокивая губами.
Офицерик со шрамом услужливо взвился, что-то пошептал на ухо лысому, тот одним махом утёр слёзы и мигом убрался вместе с дружком.
Егор выпил, нанизал на вилку и с трудом разжевал куски недожаренного мяса. Официант услужливо склонился к его уху, взахлеб зашептал:
- По сходной цене имеется кокаин, средства от беременности и премилейшие японки в номерах. Плата вперёд.
- Не-е! Мне надо итить… - испугался Егор.
- Весьма жаль, товар ходовой, у японок кончается контракт-с.
В это время от сдвинутых столов поднялся сутулый бородач и, разметав смешливых поклонниц, попёр на сцену.
- Кыш отсель, мокрощёлки! - прогнал мяукающий кордебалет. - Кыш! Игнаха плясать желает…
Девки в чулках смылись, музыканты радостно ощерились, видимо, привычные к причудам гостя. Он неторопливо порылся за пазухой, кинул тугой узелок на звякнувшие от тяжести клавиши рояля. Конферансье подобострастно вылупил глаза, фамильярно потрепал бородача по крутому плечу и объявил:
- "Кама-аринская-а"! Танцует известный золотоприискатель Игнатий Парфёнов! Прошу извинить, господа, в нашем ресторане дозволяется свобода нравов за умеренную плату. Желающим блеснуть своими талантами прошу обращаться ко мне. Музыка-а-а! "Камаринская-а"…
Игнатий повёл бычьей шеей и взмахнул грабастыми руками. Закрыл от избытка чувств глаза, пошёл легко выделывать кренделя, взмыкивая и ухая. Одет он был в непомерного объёма плисовые шаровары в несчётных складках, шёлковую алую рубаху, подпоясан многоцветным кушаком с кистями до колен.
"Русский богатырь, слава!" - взвыла какая-то экзальтированная дамочка, срывая вуаль и подёргивая в такт музыке плечиками. Покуролесив на помосте, танцор оступился и загремел вниз - разметав столы. Испуганно завизжали женщины. Золотоприискатель выкарабкался и мирно заверил:
- Плачу за все убытки, туды вас растуды, не вертухайтесь, - шатко двинулся через зал, видимо, запамятовав, где сидел раньше, уверенно плюхнулся на свободный стул рядом с Егором.
- Здорово живёшь.
- Слава Богу, - отозвался Быков.
- Наливай! В горле от пляса пересохло.
Егор наполнил тонкие фужеры и, подняв голову, встретил трезвый, пронзительный взгляд незнакомца. Глаза жутковато светились шальным безрассудством и силой.
По лицу Игнатия пшеном рассыпаны редкие оспины, нос горбатый и тяжёлый, верхней части уха наполовину нет, то ли отморозил, то ли оторвано в драках, зубы спереди продёрганы через один. Бородач выпил, навалился грудью на стол.
- Ты откель приблудился, русская твоя харя-а? Ндравишься ты мне. Хошь со мной гулять, надоели одни девки. Так откель ты?
- Скот хозяйский пригнали на продажу.
- А-а-а. Вставай! Пойдем со мной, паря.
- Куда?
- На кудыкину гору, лыко драть да тебя стегать. Вставай, говорю, - он схватил Егора за руку и поволок через зал в свой угол, - бабы! Глянь-кось! Вот ишо одного жеребца споймал, а то я с вами на тяжести лет один не управлюсь. Ране управлялся… Принимайте молодца!
"Ну и занесло ж меня, - обречённо подумал пленник, теряясь, из чьих протянутых рук наперво пить и есть. - От попал, так попал! Чёрт поднёс ко мне того рикшу… споят, деньги заберут - и, тогда конец, домой не являйся".
Игнатий разрёб девок, облапил его за плечи.
- Как накрещён, аспадин россиянин?
- Егором…
- Отец-мать есть?
- Вёрст двести отсюда, на хуторе живём.
- Какая немилость к маньчжурам загнала?
- Отец - белоказак.
- Ясно дело… Гляжу на тебя, кость ядрёная, узнаю себя в молодости, ясно дело. Давай выпьем?
- Я не могу. До постоялого двора не попаду.
- Хы-ы… На кой чёрт он те сдался, постоялый двор? Тута сночуем, вона сколько у нас добра пышшыт за столом. Не пропадём от холоду. Пей!
Егор нехотя выпил. С непривычки захмелел. Девки тёрлись с обоих боков кошками и мурлыкали, масля глаза. Игнатий тянулся шеей и бубнил, рассказывал о своих похождениях в каких-то далёких местах.
На эстраде ревел дурниной оркестр, качал пьяную хмарь, табачный дым и полумрак. Соседка завоевала другое ухо: "Милый мальчик, любезный рыцарь, вы говорите по-французски?"
- Больно мне надо… я русский! По-русски хоть что набрешу.
Игнатий басил:
- Бьём шурф, а его вода топит! Еле успеваем черпать, ить золото дурное топит! У-х-х-х! Нечистая сила, ясно дело… Смрадно тут, айда в новые апартаменты. Держись паря. Работы хватит.
Поднялись крикливым табуном по скрипучей лестнице в двухкомнатный номер. Прямо на полу разложен богатый персидский ковёр с наставленными бутылками и горами свежих закусок. Игнатий запер двери на ключ и щеколду. Егор прикинул, что настала пора смываться от доброхотливой компании, стал отпирать дверь.