Я толкнул рукоятку дросселя на полную мощность. Дрожание увеличилось до бешеной конвульсии, и самолет запрыгал по каменистой равнине. Если бы я смог просто пролететь по воздуху хоть несколько метров, а потом снова приземлиться, то конечно, этого было бы достаточно...
Как мне потом сказали, "Ньюпор" ненадолго оторвался от земли, прежде чем снова упал в облако пыли и развалился на равнине позорной кучей. Помню лишь, меня вытаскивали из-под обломков Кайндель и пара турецких солдат, когда несчастная штуковина начала гореть. Лишь вмешательство войск гарнизона спасло нас обоих, иначе нас как самозванцев разорвала бы на куски толпа.
Тем не менее, как гласит пословица, нет худа без добра, и, поскольку общественность сочла нас шарлатанами, это означало, что внезапно и чудесным образом вдруг появилось разрешение на поездку в Аль-Улу, поскольку теперь как эмир Абдулла, так и губернатор хотели избежать потери престижа. Мы отправились в путь на рассвете последнего дня 1914 года, выехав через боковые ворота Таифы как можно незаметнее - на верблюдах, под конвоем из тридцати турецких жандармов, необходимых, чтобы защитить нас от повстанцев, бандитов, религиозных фанатиков и просто честных убийц, коими кишела эта часть Аравии.
Наше путешествие до железнодорожной станции в Аль-Уле, полагаю, составляло около семи сотен километров, хотя показалось гораздо длиннее. Первые пару дней выдались не столь уж плохими, за исключением резкого зимнего ветра с гор. Но как только мы спустились на караванный путь в низины к востоку от Мекки, каждый последующий день стал еще один взносом по дороге в чистилище.
Если бы обитателям ада предложили отправиться на однодневную экскурсию в Харрат-Кишиб, то думаю, большинство, взглянув разок, решило бы, что в аду не так уж плохо. Даже посреди арабской зимы полуденный зной и яркий свет поражали интенсивностью, а их отражение от песка, похожего на грубо измельченную слюду, только ухудшало ситуацию.
Вскоре караванный путь, направляющийся к Медине - старая дорога хаджа - исчез, так что в те дни, когда на небе отсутствовали звезды, чтобы руководствоваться ими, я страдал от постоянного опасения, что в результате предательства или некомпетентности наш эскорт (состоящий в основном из городских арабов) бросит нас умирать в пустыне от жажды и теплового удара. Разумеется, по пути не было недостатка в напоминаниях, что именно такая судьба может нас ожидать. Каждые несколько километров грустная кучка костей - обычно животных, но иногда и человеческих, служила молчаливым свидетелем судьбы каравана, закончившего свой путь прямо здесь.
Я никогда прежде не думал, что простое слово "пустыня" может включать в себя так много градаций сухости, так много типов грунта или так много типов погоды: иногда своего рода скудное степное пастбище, иногда бесплодная каменистая гладь или голые скалы, иногда запутанные поля черного базальта, похожие на окаменевшую шоколадную глазурь, иногда переносимые ветром песчаные дюны, напоминающие нескончаемый морской берег.
Но где бы мы ни были, песок скрипел на зубах, забивался в рот и ноздри, проникал под одежду. И всегда ветер: горячий и иссушающий в низинах, холодный и смешанный с мелким дождем или даже колким снегом, когда мы еще раз поднялись на горное плато к северу от Медины. Да и езда на верблюде - то еще удовольствие.
Мы трое - моряки с большим стажем, но все равно раскачивающаяся походка этих зверюг постоянно вызывала у нас приступы тошноты, которую никак не облегчал отвратительный запах самих верблюдов. У каждого имелся свой постоянный и назойливый рой мух, вьющихся вокруг выделительных отверстий животного, а когда им это надоедало, роившихся над нами и нашей пищей. Так что из-за мух, песка, постоянно потрескавшейся кожи, солнечных бликов и невозможности помыться мы вскоре все обзавелись прекрасной коллекцией фурункулов и язв.
Каждый день походил на предыдущий: подъем за час до рассвета, когда холод и острые камни делали дальнейший сон невозможным, затем разминка ноющих конечностей, завтрак, состоящий из получашки солоноватой воды и горсти грязноватых фиников, затем тряска верхом до темноты с коротким перерывом в полдень, ужин из вареного ячменя или риса с толикой топленого масла, затем попытка поспать, пока сияние короткого рассвета не разрывало темноту над усталым маленьким отрядом, готовя к тяготам нового дня.
Примерно десятого января мы наткнулись на посыльного, который сообщил, что Медина находится в состоянии, близком к восстанию. Нам пришлось сделать большой крюк к востоку, чтобы ее обойти. Если мы попытаемся войти в город, предупредил он, ни христиане, ни турки скорее всего не выйдут живыми. На прошлой неделе три германских моряка торгового флота уже попытались, сказал он, опробовав тот же маршрут после побега с парохода компании "ГАПАГ" , захваченного в качестве добычи в Адене. Однажды утром их голые изуродованные трупы нашли сброшенными со стен. Несколько раз на нашем пути встречались группы вооруженных всадников, которые сопровождали нас в течение нескольких часов, но не стреляли, очевидно, взвешивая наши силы и решая, можно ли на нас напасть и ограбить. Но несмотря на все трудности и опасности, я прикинул, что мы проходили по сорок-пятьдесят километров в день по направлению к Аль-Уле и железной дороге.
То есть к семнадцатому января, по моим подсчетам, мы находились менее чем в восьмидесяти километрах к югу от железнодорожной станции. Время близилось к полудню, и мы пересекали область низких дюн в неглубоком бассейне между холмами из песчаника. Мы были между Вади аль Джизл на западе и трассой железной дороги Хиджаз в нескольких километрах от холмов к востоку. Мы могли бы просто двигаться вдоль железнодорожной линии, но проводники отговорили. Они утверждали, что бедуины так часто устраивают набеги на железную дорогу, что следуя вдоль неё, можно подвергнуться нападению. Неожиданно среди наших провожатых началась какая-то суматоха и раздались крики, а затем в сухом, чистом воздухе затрещали выстрелы.
Мы спешились и залегли в неглубокую ямку в верхней части дюны, предоставив проводникам забрать верблюдов после того, как мы сняли седельные сумки и винтовки. Как будто из-под земли появилась первая волна нападавших верхом на верблюдах и лошадях и стрелявших из седла, они кружили вокруг метрах в четырехстах. Их было около сотни. Вокруг нас гремели выстрелы, и один из проводников упал. Я взял его винтовку и патронташ и передал свой пистолет Вонгу, который при необходимости мог стрелять одной рукой.
Потом я начал ответный огонь, как мог, учитывая, что нападающие были неуловимы, словно мухи. Я вполне оправился от первоначального удивления, задаваясь вопросом, что бы все это значило, и тут услышал окрик Кайнделя. Я огляделся. Наши проводники не спешились, а врассыпную поскакали прочь, увлекая за собой остальных верблюдов! Я крикнул им, чтобы вернулись, но уже через минуту они словно облако пыли исчезли на дороге в сторону Медины.
Теперь мы оказались одни в аравийской пустыне, в окружении врагов: трое мужчин, один из которых однорукий. С двумя винтовками, пистолетом и шестьюдесятью патронами; с седельными сумками, кожаной флягой с водой и мёртвым турецким жандармом для компании. С помощью котелка мы выкопали углубление в гребне дюны и наполнили седельные сумки песком, чтобы построить небольшое защитное укрепление. Потом устроились под палящим солнцем в ожидании противников.
К счастью для нас, бедуины были плохими стрелками и предпочитали стрелять не вылезая из седел, даже когда нас окружили. По сей день не могу объяснить, почему они просто не схватили и не покончили с нами. Возможно, они считали, что нас больше. Во всяком случае, к сумеркам мы обошлись без жертв, а на их стороне одного человека выбил из седла выстрел Кайнделя, а другого ранил я.
Хотя мы вряд ли протянули бы долго. Полуденное солнце поджаривало нас, как рыбу на сковородке, пока мы лежали в небольшом песчаном окопе. Зимняя холодная ночь пробирала до костей, а во фляге из козьей кожи замерзла вода. И все же мы, скрипя зубами, вынесли не только ночь, но и следующий ужасный солнечный день, пока не кончилась вода, и мы чуть не обезумели от солнечного удара. А они кружили, иногда приближаясь, иногда отступая, когда мы стреляли. Их целью, по-видимому, было измотать нас, чтобы убить и ограбить.
Снова наступила ночь. Мы допили остаток воды и пожевали финики, пока еще могли глотать, а потом приготовились провести возможно последнюю ночь в жизни. Незадолго до рассвета стало так холодно, что нас охватило какое-то безумие. Зачем лежать здесь, мерзнуть и ждать, пока нас прикончат голод и жажда? Давайте сами найдем свою смерть. Мы пожали друг другу руки и попрощались.
Потом мы взяли оружие (всего по одной обойме на каждого) и ринулись вниз по склону дюны, с криком, или вернее с хрипом, мы предпочли бы встретиться лицом к лицу с самой изощренной смертью, какую только может изобрести жестокий тиран, чем провести еще час, свернувшись как куропатки в неглубоком песчаном окопе. Мы прошли добрые полкилометра и несколько раз выстрелили наугад, прежде чем нас осенило: нападающие ушли. На земле мы обнаружили еще теплый лошадиный и верблюжий помет.