Народ охнул. На помост выпрыгнул детина, отмеченный некоторым, можно было сказать, уродством. Довольно длинные и худые ноги, перевитые, как верёвками, полосками мышц, а над ними – короткое бочкообразное туловище с приплюснутой, раздавшейся в стороны головой и длинными сухими руками. Довершали картину массивные костистые кулаки.
Стейк был обтянут полосатым цирковым трико, и некоторые из дам смущённо охнули – впрочем, не без веселья.
– Кулачный бой до первого падения! – визжал толстячок. – Ставка – полфунта! В случае вашей победы – двойной приз! Поставите фунт – получите два! Поставите десять – получите двадцать! Ну, кто уложит на помост Кусок Мяса? Есть здесь мужчины с кулаками и денежками?
Конечно, было видно, что мистер Стейк – боец тренированный, с опытом. И понятно, что свои деньги он просто так отдавать не привык. Но день близился к вечеру, и многие из толпящихся вокруг помоста были уже навеселе. Дело было только за первым смельчаком: как только он вскочил на помост, отдав ставку – полфунта – толстяку с гнутой трубой, как к нему потянулась целая вереница желающих получить "лёгкие" деньги.
А Стейк, надо сказать, был очень неглуп. Он пропустил пару крепких ударов, приняв их в грудь и плечо, и даже разок, взмахнув отчаянно руками, покачнулся – всем, всем было видно, что побить его можно, просто первому смельчаку не повезло… Он, едва найдя силы подняться, ушёл, – почти уполз с помоста, на который тут же выскочил следующий претендент.
Шесть человек под свист и азартные выкрики уковыляли с помоста, а Стейк заработал три фунта – заметные, весьма заметные деньги. Но вот седьмой оказался крепким орешком. Он был полон сил, когда вдруг оступился и грохнулся плечом о помост.
– Есть падение! – поспешно прокричал толстяк.
– Нет! – грозно взревел упавший. – Падение было случайным, не от удара!
– Все слышали, – толстяк пошёл вкруг помоста, протягивая руки к зевакам, – условие проигрыша – падение! Так?
– Та-ак!! – ревела толпа.
– Хорошо! – Упавший поднял руку. – Увеличиваем ставку – и продолжим!
– До какой цены увеличим? – повернулся к нему собиратель ставок.
– Пять фунтов!
Стейк на мгновение замер – и отчётливо произнёс:
– Десять.
– Согласен, – дрожа от ярости проговорил противник и протянул руку в толпу, откуда ему передали нужную сумму.
Кажется, именно ярость и помешала ему выиграть: он пропустил вдруг до обидного глупый, открытый удар. Однако такой, что слетел с помоста и растянулся уже на земле.
– Проиграны! – вскрикнул толстяк, пряча поспешно монеты.
– Десять фунтов!! – перелетала в толпе фраза, из края в край.
– А не испугаетесь – пятьдесят?! – вдруг пьяным голосом крикнул Филипп и покачнулся в седле.
– Чего – пятьдесят? – опешил толстяк.
– Ставку! Пятьдесят фунтов. И – честно: вы – пятьдесят, я – пятьдесят. До первого падения. Вот деньги!
Стейк, быстро взглянув на него, поспешно кивнул помощнику. Тот взял у подъехавшего Филиппа кошель, сосчитал деньги.
– Всё правильно. Пожалуйте на помост!
– Э, не-ет! Свои денежки – положите-ка рядом!
Контрставка нашлась, хотя толстяку пришлось сбегать за ней куда-то за занавес. Филипп снял шляпу, бросил её, закрутив, точно в руки Джеку. Прыгнул с лошади на помост. Но, приземлившись, покачнулся и едва не упал на колено.
– Вот, чуть не проиграл! – расхохотался он, приглашая взглядом толпу разделить его веселье.
– Бой! – прокричал толстяк, и Стейк прыгнул, рассчитывая разделаться одним мощным ударом.
Но пьяный вдруг гибко, стремительно переложился вбок и, подбив Стейку ногу, просто толкнул его в грудь. Всей спиной, плечами, затылком Стейк обрушился на дрогнувшие доски помоста. Толпа онемела.
– Ну ты, толстый хорёк! – совершенно вдруг трезвым голосом бросил Филипп. – Что молчишь? Или падения не было?
Зеваки взорвались визгом и криками, а толстяк, растерянный, онемевший, всё сжимал два кошеля со ставками в дрожащей руке, пока Филипп сам не вытащил их, разогнув короткие толстые пальцы.
– Подожди! – прохрипел поднявшийся Стейк. – Всё честно. Падение было. Но – не желаешь реванша?
Филипп, уже севший в седло, повернул к нему голову и жёстко проговорил:
– Реванш? Хорошо. Ставка – по сто, бой – до смерти.
Толпа снова, как под действием колдовства, онемела. Стейк, опустив руки вдоль тела, отрицательно качнул головой. Потом повернулся и тяжёлой походкой пошёл за помост. Двинулись вокруг помоста и всадники, – под свист и восторженный рёв.
– Уезжай, – кричали Филиппу, – с такими денежками поскорей!
Но он обогнул помост и подъехал к обратной стороне занавеса. Наклонившись с седла к потерянному, красному, с головой-блином Стейку, он проговорил:
– Иди ко мне на работу.
Тот вяло махнул рукой:
– У меня здесь свой бизнес. Стольким пришлось заплатить, стольких задобрить…
– Сто фунтов в месяц.
– Ч…что?!
– Твоё жалованье будет сто фунтов в месяц.
– А что за работа?
– Сопровождать послов за границей. Телохранителем. Решай быстро. Лошадь есть? Решишь – догоняй. И возьми вот…
И Филипп бросил онемевшему бойцу его кошель с золотом.
Когда выезжали с ярмарочной площади, до них долетел режущий уши отчаянный вопль:
– Не броса-ай!!
А спустя полминуты их догнал и пристроился рядом ещё один всадник.
БИТВА В ЦИЛИНДРЕ
Бросил своего толстяка? – спросил, не поворачивая головы, Филипп.
– Да чёрт с ним, – отмахнулся Стейк, раскрасневшийся и очень довольный. – Я за такие деньги родную маму брошу!
– Ну, этого делать не придётся. А вот мчаться придётся галопом. Ты как в седле держишься?
– Вполне. Не беспокойтесь, мой господин. А для чего – галопом?
– Четверо головорезов убили хорошего человека. Мы их преследуем. Известие я только что получил – куда они двинулись. Поспешим – застанем в дороге. А не успеем – придётся выкуривать их из монастыря.
– Убийцы – прячутся в монастыре?!
– Так ведь там не знают…
Всю ночь мчались внамёт, лишь изредка переходя на шаг – чтобы остудить лошадей. Под утро, в рассветном мареве проступили впереди контуры трёх огромных скалистых гор. На средней, казавшейся чуть ниже соседних, угадывались коробочки и башни старой, и, казалось, заброшенной крепости.
– Не успели, – заметил Филипп. – Они уже там. И, обращаясь к Джеку, спросил: – Ты их запомнил? Сможешь узнать?
– Узнаю.
– Хорошо. Оружие не потребуется. Думаю – Вьюн тоже там, и о нас уже знают.
Ещё час, медленным шагом, щадя лошадей, добирались до главных ворот. Казавшаяся издали игрушечной, крепость на деле была целым маленьким городом. Помимо главных ворот проехали ещё две арки, три дворика и небольшую площадь, окаймлённую по периметру земляным невысоким бруствером с плотно высаженными на нём цветами. Обогнули круглую высокую башню, в которой совершенно не было ни дверей, ни бойниц. За ней открылся конюшенный двор и тёплые крытые стойла. Десятка два лошадей, находившиеся в отгороженных деревянными бортиками выгулах, были красоты и породы необычайной.
– Богатый монастырь, – сказал уважительно Стейк.
– Нет, – возразил не очень понятно Филипп. – Здесь забывают о том, что такое богатство.
Выбежали конюхи, приняли лошадей.
– Иди за мной, – сказал на ухо Джеку Филипп.
И они двинулись быстрым шагом по каким-то дворовым помещениям с навесами и без них, которые как-то незаметно превратились в комнаты и коридоры.
– Здесь, – шепнул Филипп, когда добрались до маленького, с каменными стенами, зала. – Спрячься и затаись.
Сбоку, в стене, была ниша, шагов пять в ширину и два в глубину, отделённая от зала длинной, в пять тех же шагов, решёткой. В решётке была такая же, из толстых кованых прутьев дверца. Джек послушно шагнул в неё, и она, лязгнув защёлкой-замком, за его спиной затворилась. А Филипп после этого просто повернулся и вышел.
"Тут что-то не так", – кольнула Джека неприятная мысль. И она всё более укреплялась, по мере того, как шёл час за часом. Он внимательно обследовал камеру – которая именно таковой и оказалась, с узким каменным лежаком вдоль стены и отверстием в полу, в уголке, прикрытым толстой деревянной крышкой с деревянной же ручкой. Дверца и замок выглядели надёжными, сработанными умело и тщательно. Он хорошо это рассмотрел – в свете расположенных в двух углах зала масляных пузатых светильников.
Про него как будто забыли. За стенами, можно было с уверенностью сказать, прошли уже и утро, и день, и вечер.
Наверное, там, в большом, оставшемся за стенами мире, была глубокая ночь, когда дверь вдруг резко раскрылась, гулко ударившись о пристенок, и в залу вбежал человек. Джек обмер. Человек, по виду – крестьянин, лет сорока, здоровый и крепкий, был в разодранной, свисающей клочьями одежде. Глаза его сверкали безумием. У него на плечах, перебросив ноги на его грудь, сидела юная девушка – синеглазая, с распущенными светлыми волосами. До пояса её закрывала – впрочем, не очень успешно – шёлковая белая мужская рубаха с распахнутым воротом. Ниже были мужские же панталоны, заправленные в длинные кожаные сапоги со шпорами. В руке у девушки ярко пылал факел.
– Их-ха-а!! – пьяно прокричала она. – Не туда заехали! – и качнула ногой.
Человек под ней захрипел и, быстро развернувшись, побежал назад, и девушка ловко и хищно склонилась набок, минуя дверную притолоку. Прошёл ещё час. У Джека перед глазами качалось недавно увиденное: живот и бока человека-лошади, покрытые кровью и короткими зубчатыми ранами – следами от шпор.