- Что за беспорядок, кто смел раскрыть баул? - сказал Мержи тоном, не менее недовольным, чем тон трактирщика. Мержи грозно зевнул и спустил одну ногу с кровати.
- Почему, почему, - передразнил корчмарь. - А я почему знаю? Много мне дела до вашего баула! Вы сами у меня во всем доме наделали еще не такой беспорядок. Но, клянусь св. Евстафием, вы мне за все заплатите. Это так же верно, как то, что я ношу имя этого святого.
Пока он говорил, Мержи натягивал на себя ярко-алые штаны и при этом движении из отстегнутого кармана выпал кошелек. Должно быть, стук об пол, произведенный кошельком, показался Мержи необычайным. Нагнувшись, он тревожно поднял его и открыл.
- Я обокраден, - крикнул он, обернувшись к трактирщику.
Вместо двадцати золотых экю, бывших в кошельке, он нашел только два.
Дядя Евстафий пожимал плечами и презрительно улыбался.
- Я обокраден, - повторял Мержи, торопливо подпоясываясь. - В кошельке было двадцать золотых, и я требую, чтобы мне их вернули. Их украли у меня в вашем доме.
- Ну, я очень рад, клянусь бородой, очень рад, - нагло кричал трактирщик. - Это вам урок, чтобы не возиться с ведьмами да воровками. Впрочем, - прибавил он потише, - на ловца и зверь бежит. Без вас всех скучает Гревская . Еретик, колдун и вор идут по одной дороге.
- Что ты мелешь, сволочь! - закричал Мержи, разозленный тем сильнее, чем больше он сознавал справедливость упрека. И, как всякий неправый человек, он вцепился в первый предлог для ссоры.
- Я мелю, - отвечал трактирщик, подбочениваясь, - я мелю о том, что вы разгромили мое жилье, и требую, чтобы вы мне заплатили все до последней монетки.
- Я заплачу за свой постой и ни полушки лишней. Где эти… капитан Корн… Горнштейн?
- У меня выпили, - продолжал дядя Евстафий, - больше двухсот бутылок хорошего старого вина, и ответите мне за это вы.
Мержи кончил одеваться.
- Где капитан? - кричал он громким голосом.
- Уже два часа, как он убрался, и пусть чорт унесет таким же манером всех гугенотов, пока мы не сожгли их всех живьем.
Здоровенная пощечина была единственным ответом, который в эту минуту нашелся у Мержи.
Сила и неожиданность удара откинули трактирщика на два шага назад. Роговая рукоять большого ножа торчала у него из кармана. Рука трактирщика легла на нее. И, несомненно, произошло бы большое несчастье, если бы он уступил первому порыву ярости, но рассудительность одержала верх над его пылом, как только он заметил, что Мержи протягивает руку к широкой шпаге, висевшей над кроватью у изголовья. Он мгновенно отказался от неравного боя и, стремительно сбегая по лестнице, кричал во все горло: "К оружию, убивают!"
Выиграв бой, но испытывая беспокойство за последствия своей победы, Мержи подпоясался, положил за пояс пистолеты, запер баул и, держа его в руках, решил итти с жалобой в ближайший суд.
Он открыл дверь и уже стал спускаться по лестнице, когда внезапно перед ним оказалась целая армия врагов.
Первым шествовал трактирщик со старой алебардой в руках. Три поваренка, вооруженные вертелами и скалками, следовали за ним. Сосед корчмаря, держа в руках ржавую пищаль, образовывал собою войсковой арьергард. Ни та, ни другая сторона не ждали такой быстрой встречи. Всего пять-шесть ступенек разделяли вражеские лагери.
Мержи уронил баул и схватил пистолеты. Этот жест врага дал понять дяде Евстафию и его спутникам всю невыгодность их боевого расположения. Подобно персам в Саламинской битве, они не позаботились выбрать такую позицию, которая обеспечивала бы выгоду их многочисленности. Единственный воин их армии, имевший в руках огнестрельное оружие, не мог им воспользоваться, не ранив при этом своих товарищей, в то время как пистолеты гугенота, имевшие перед собой возможность обстрела лестницы на всем протяжении, казалось, должны были всех нанизать на один выстрел. Легкий треск пистолетного курка, взведенного Мержи, достигнув их слуха, показался им столь страшным, как будто он был оглушительным взрывом. Невольно неприятельская колонна сделала налево кругом и бросилась в кухню, ища там более обширного и выгодного поля для битвы. В переполохе, неразлучном спутнике стремительных отступлении, трактирщик, желая повернуться с алебардой, споткнулся на нее и упал. Мержи - великодушный противник - не удостоил их выстрелом и удовольствовался тем, что швырнул в них баулом, который рухнул на них, как обломок горы, и, ускоряя движение, скатываясь вниз по лестнице, завершил разгром вражеского отряда. Лестница была очищена от врагов, сломанная алебарда лежала в качестве трофея.
Мержи стремительно побежал на кухню, где враг уже успел построиться в шеренгу. Владелец пищали держал наготове свое оружие и раздувал тлеющий пальник.
Окровавленный трактирщик, разбивший нос при падении, держался в тылу своих друзей, подобно раненому Менелаю, оставшемуся в дальних рядах греческого войска. Вместо Махаона и Подалира супруга трактирщика с растрепанными волосами и сбитым набок чепцом оттирала ему лицо грязной кухонной салфеткой.
Мержи без колебаний приступил к действию. Он прямо пошел на того, кто держал пищаль, и приставил ему к груди пистолет.
- Брось пальник или умрешь! - закричал он.
Пальник упал на пол, а Мержи погасил его, наступая каблуком сапога на дымящийся конец веревки. Тотчас же вся союзная армия сложила оружие.
- А что касается тебя, - сказал Мержи трактирщику, - то маленький урок, который ты сейчас получил, научит тебя быть поучтивее с приезжим. Если б только я захотел, я сумел бы тебя заставить властью бальи снять трактирную вывеску, но я не злопамятен. Теперь скажи, сколько я тебе должен за постой?
Дядя Евстафий, видя, что тот спустил курок своего ужасного пистолета и продолжал говорить, засунув пистолет за пояс, понемногу ободрился и, все еще утирая лицо, печально прошептал:
- Побить посуду, перебить людей, расквасить нос честному христианину… поднять адский галдеж… я даже не знаю, как после этого можно вознаградить честного человека!
- Ну, - прервал его Мержи, улыбаясь, - за твой разбитый нос я заплачу столько, сколько он, по-моему, стоит. За битую посуду взыскивай с рейтаров - это их рук дело. Я хочу только знать, сколько я должен за вчерашний ужин.
Трактирщик глядел на жену, на поварят и соседа, словно спрашивая их совета и покровительства.
- Рейтары, рейтары, - повторял он, - получишь с них деньги: капитан дал мне три ливра, а корнет пихнул ногой.
Мержи достал один из последних оставшихся у него золотых экю.
- Ну, хорошо, - сказал он, - расстанемся друзьями, - и бросил золотой дяде Евстафию, который, вместо того чтобы протянуть руку за монетой, презрительно дожидался, пока она звякнет об пол.
- Один золотой! - воскликнул он. - Один золотой за сто бутылок! Один золотой за разгром целого дома! Один золотой за избиение людей!
- Один золотой, всего один золотой, - подхватила его жена плаксивым голосом. - Бывали у нас и католические дворяне, которые тоже иногда любили чуточку пошутить, но те, по крайности, знали цену вещам.
Если бы кошелек Мержи был в порядке, он, несомненно, поддержал бы щедрую славу своей партии.
- Весьма возможно, - сказал он сухо, - но ваших католических дворян тут не обворовывали. Ну, решайте! - добавил он. - Берите золотой или ничего.
Он сделал шаг вперед, делая вид, что хочет подобрать монету, но трактирщица быстро ее схватила.
- Ну, а теперь сейчас же привести мою лошадь, а ты оставь свой вертел и неси баул!
- Вашу лошадь, господин? - сказал один из слуг Евстафия с гримасой.
Трактирщик, несмотря на горе, поднял голову, и на мгновение его глаза загорелись злорадством.
- Вашу лошадь… да, я сейчас ее сам приведу, мой добрый сеньор.
С этими словами он вышел, не отнимая салфетки от носа. Мержи шел за ним.
Каково же было его удивление, когда, вместо его прекрасного темно-бурого коня, ему подвели маленького пегаша - старую, чесоточную лошаденку, обезображенную широким шрамом, шедшим через всю голову. Вместо седла, покрытого тончайшим фландрским бархатом, он увидел простое солдатское седло из кожи и железа.
- Это что значит? Где моя лошадь?
- Пусть ваша честь потрудится спросить об этом господ протестантских рейтаров, - ответил с фальшивой почтительностью трактирщик, - эти вполне достойные чужестранные граждане увели вашу лошадь с собой: надо полагать, что они обознались в силу большого сходства этих коней.
- Прекрасная лошадь, - сказал один из поварят. - Бьюсь об заклад, что ей не больше двадцати лет.
- Ну разве можно отрицать, что это настоящий боевой конь? - сказал другой поваренок. - Посмотрите, какой сабельный удар на голове.
- Ах, какая благородная масть, - добавил первый. - Ну, совсем как пасторские цвета: белый и черный.
Мержи заглянул в конюшню. Она была пуста.
- Как вы смели допустить, чтобы увели мою лошадь? - кричал он в ярости.