О, возлюбленные братья, сатана - это такой артист-фехтовальщик, что сто очков даст вперед и Гранд-Жану, и Жану-Пти, и англичанину. Истинно говорю вам! Жестоки его атаки на нас, ибо едва только мы детскую рубашонку сменяем на штанишки, я хочу сказать, что лишь только мы вступаем в возраст греха смертного , как господин сатана бросает нам вызов на жизненный Пре-о-Клер . С нами оружие божественных таинств, а у него целый арсенал - это наши прегрешения. В них его наступательное и оборонительное оружие.
Вот я, как живого, вижу его перед собой, он выходит на лужок для поединка: Чревоугодие у него на чреве в виде панцыря; Леность служит ему шпорами; на поясе висит Сладострастие - опасная шпага; как стальной шлем на голове несет он Гордыню ; в кармане тащит он Скаредность , чтобы при случае воспользоваться ею; что же касается Ярости с Оскорблениями и прочими ее спутниками, то он держит их во рту. Изо всего этого можете видеть, что он вооружен до зубов.
Господь бог подает знак начать сражение, и тогда сатана и не думает обращаться к вам со словами придворного-дуэлиста: "Сударь мой, изволили ль вы встать в позицию?" Нет, он без предупреждения, устремляясь головой вперед, накидывается на христианина. Христианин, заметив, что он может получить удар сапогом от Чревоугодия , отражает его силою Поста .
Тут проповедник для большей ясности своей проповеди отстегнул распятие и принялся им фехтовать, нанося удары, делая парады, словно учитель фехтования, показывающий самые трудные удары учебной рапирой.
- Сатана после ретировки делает выпад посредством Гнева . Затем, обманув ваше внимание притворной атакой Лицемерия , он наносит вам удар в четвертой позиции Гордынею . Христианин сначала прикрывается Терпением , а потом наносит удар гордости Смирением . Сатана, разозлившись, колет его сначала мечом Сладострастия , но, видя, что удар отражен Умерщвлением плоти , очертя голову бросается на противника, дает ему подножку Леностью , подкалывает кинжалом Зависти и в то же время старается напихать ему в сердце Скаредность . Вот тут-то и нужно крепко встать на ноги и смотреть в оба. Трудом можно спастись от подножки Лености , от укола Зависти защититься Любовью к ближнему (ах, какая трудная штука, братья мои!). Что же касается удара Скаредности , то лишь одна Милость может отвратить его.
Но, братья мои, есть ли среди вас такие люди, которые, будучи атакованы по всем правилам и на треть и на четверть, и мечом, и рукопашной, могли бы найти отпор, всегда готовый к отбитию врага ? Нет, многих единоборцев вижу я повергнутыми на землю. А когда побежденный спешно не прибегнет к Покаянию , - он погиб. Этим крайним средством следует пользоваться скорее до поражения, чем после. А вы, придворные люди, вы думаете, что слова "грешен, батюшка" не требуют много времени? У вы, братья мои, как часто умирающий бедняга хочет сказать " грешен ", но голос пресекается, едва он скажет " гре …", и крышка! Чорт уже сцапал душу, и ищи ее, как ветра в поле!
Брат Любен продолжал еще некоторое время сыпать своим красноречием, а когда оставил кафедру, то какой-то любитель краснобайства заметил, что в монашеской проповеди, длившейся какой-нибудь час, он встретил тридцать семь искусных острот и бесчисленное множество тонкоумных выпадов, подобных тем, которые приведены нами.
Католики и протестанты одинаково одобрили проповедника, который долго оставался у амвона, окруженный тесной толпой людей, двинувшихся к нему со всех концов церкви с поздравлениями и похвалами.
Во время проповеди Мержи несколько раз спрашивал, где же графиня Тюржис. Брат тщетно искал ее глазами. Графиня-красавица или отсутствовала вовсе или пряталась от поклонников в каком-нибудь темпом углу.
- Хотелось бы мне, - сказал Мержи, выходя, - чтобы все эти люди, стоявшие на бессмысленной проповеди, вот сейчас прослушали бы какие-нибудь простые убедительные слова наших священников.
- Вот графиня Тюржис! - быстро прошептал капитан, схватывая брата за руку.
Мержи быстро обернулся и увидел, как под темный портал с молниеносной стремительностью вошла роскошно одетая женщина под руку с молодым белокурым спутником, тонким и хрупким, в костюме слегка небрежном, быть может намеренно небрежном, и с лицом изнеженным и вялым. Толпа расступилась перед ними с поспешностью, к которой примешивался ужас. Этот кавалер и был страшный Коменж.
Мержи едва успел окинуть глазами графиню. Он не мог определить впечатление, произведенное ее чертами, он чувствовал только силу этого впечатления, но к Коменжу он почувствовал смертельное отвращение, не умея объяснить это чувство самому себе. Он не мог понять, почему его возмущала громкая слава, сопровождавшая этого человека, с виду такого слабого.
"Случись графине полюбить кого-нибудь в этой толпе, этот ненавистный Коменж наверняка убил бы соперника. Недаром он дал клятву убивать всех, кого она полюбит". Невольно рука потянулась к эфесу шпаги, и тотчас же чувство стыда остановило его. "В конце концов, какое мне дело, разве я могу завидовать его добыче, которую я сам увидел лишь мельком". Однако, эти мысли оставили в нем тягостный след, и все время, по дороге от церкви до капитанского жилища, Мержи молчал. Придя, они застали стол накрытым к ужину. Мержи мало ел. И как только убрали со стола, захотел вернуться в свою гостиницу. Капитан согласился отпустить его под условием, что он придет на следующий же день и обоснуется у него в доме.
Не нужно добавлять, что Мержи нашел у брата и деньги, и лошадь, и прочие вещи, а кроме того, адреса придворного портного и того единственного торговца, у которого дворянин, заинтересованный в том, чтобы понравиться дамам, покупал перчатки, модные брыжи, сбитые в пену , башмаки с высоким подъемом или башмаки " разводной мост ".
Наконец, когда совсем стемнело, он вернулся в свой трактир в сопровождении двух слуг своего брата, вооруженных пистолетами и шпагами, так как парижские улицы тех времен были гораздо страшнее, чем нынешняя дорога из Севильи в Гренаду.
Глава шестая
ВОЖДЬ ПАРТИИ
Джекки из Норфолька, хвастлив ты на язык,
Но знай, что дважды продан твой содержатель Дик!Шекспир , "Король Ричард III".
Бернар де-Мержи по возвращении в свой убогий трактир печально окинул глазами его потертую и потускневшую обстановку. Когда он мысленно сравнивал белую штукатурку стен, загрязненных и потемневших от времени, с блестящими штофными обоями апартаментов, в которых он только что был, когда он вспомнил хорошенькую женщину, изображенную в виде мадонны, и когда он на стене перед собою увидел только старую иконку святого, тогда довольно низменная мысль пришла ему в голову.
Эти роскошь, изящество, женская благосклонность, благоволение короля, в конце концов, столько завидных вещей были к услугам брата Жоржа за одно только слово. Это слово произнести легко, а глубину души никто исследовать не станет. Тотчас же в памяти его прошли имена протестантов, отрекшихся от веры и достигших высоких почестей, так как дьявол всем пользуется как оружием, и тут он вспомнил еще притчу о блудном сыне, но с очень странным выводом: обращенному гугеноту будут больше рады, чем просто верному католику.
Эти мысли, приходившие ему в голову, словно против воли под разными видами осаждали его и в то же время вызывали отвращение. Он взял Женевскую библию , собственность его матери, и несколько времени был занят чтением. Потом, более спокойный, он положил книгу и, прежде чем закрыть глаза перед сном, поклялся жить и умереть в вере своих отцов.
Но, несмотря на чтение и эту клятву, в сновидениях он переживал происшествия прошедшего дня. Ему грезились пурпурные завесы из шелка, золотая утварь, потом опрокинутые столы, сверкающие шпаги и струи крови, мешающиеся с вином. Потом оживала мадонна на полотне, она вышла из рамы и стала танцовать перед ним. Он старался запечатлеть в памяти ее черты, вглядывался в них и тут только заметил, что на ней черная маска. Но синие, синие глаза и эти две линии белой кожи сняли сквозь небольшие прорезы этой маски!.. Шнуры, привязывавшие маску, упали, показалось небесное лицо, но очертания его были неопределенны. Это было подобие отражения его возлюбленной в неспокойной поверхности воды. Невольно он опустил глаза, но быстро их поднял и увидел только страшного Коменжа с окровавленной шпагой в руке.
Он рано встал. Велел отнести свой легкий багаж к брату и, отказавшись итти с ним осматривать достопримечательности города, пошел один в шатильонский особняк, чтобы вручить адмиралу письмо, доверенное ему отцом.
Во дворе владения Шатильона он нашел массу слуг и лошадей, и ему стоило немало труда пробраться к обширной прихожей, где толпились конюхи и пажи, составлявшие внушительную охрану адмирала, несмотря на то, что были вооружены только тяжелыми шпагами. Привратник, одетый в черное, бросил взгляд на кружевной ворот Мержи и золотую цепь, надетую на него братом, беспрепятственно пропустил его на галлерею, где находился его господин.