- Ты памятуй, что заступник тот - идол диавольский! - взъярился пресвитер, очами сверкая. - Нет никаких заступников, опричь Иисуса Христа, Пресвятой Девы Марии и святых праведников! Пущай идут с покаянием в церковь и примут крещение, иначе гореть им в аду и никакой шайтан им не допоможет!
Перегода потупился, толмач голову опустил. Минуту молча жевали кашу, давно остывшую.
- Алексей, так что там Аутья этот, Обский старик? - нарушил молчание сотник. - Ты вот говоришь, что он на нас взъелся, но мы ж на шайтана Обского старика не заримся.
- Четыре лета назад был я в Лонг-пугле, это там же, в Белогорье. И слыхал от местных остяков, что у капища Обского старика обосновался могучий шаман, и звать его… Агираш, - толмач замолк, внимательно глядя сотнику в глаза.
- Как Агираш? - поразился Мурзинцев. - Тот самый Агираш, который с Самаром супротив ермаковских казаков воевал?
- Он самый, - заверил Рожин.
Стрельцы зашумели, загомонили, удивленные, вперебой стали спрашивать, сколько ж шаману лет.
- Полтораста, я думаю, - ответил на то толмач. - А может, и боле.
- Да не может того быть! - отрезал Ерофей Брюква.
- Ты, Ерофеюшка, как Фома неверующий, ей-богу, - вмешался казак Перегода. - Чуть что, сразу не может того быть. У меня прадед сто десять лет прожил и еще бы жил, да пьяный полез коня распрягать и получил копытом в башку, оттого и закончился.
- В Писании сказано, что дети Адамовы девять веков жили, ибо житие их в праведности велось, - молвил отец Никон и для пущей важности перст горе задрал.
- Так что ж выходит, вогульский шаман дите Адамово?! - никак не мог угомониться Васька Лис, да еще и губы скривил в ухмылке.
- Чего мелешь, дурень! - гаркнул на него пресвитер. - Шайтанщик душу сатане продал за долголетие да способности к ведовству! А как закончится срок его договора, так гореть ему на вечном костре!
- Вася, чем пустозвонить, лучше самовар раскочегарь, - остудил стрельца сотник, тяжелым взором придавил, так что Лис сию минуту поднялся выполнять поручение, а Мурзинцев опять к толмачу обратился: - Что слышно про шамана того?
- Сам я его не видал. Откуда он родом, толком никто не знает. Одни говорят, что он с Пелыма, другие - что он таболдинский, а третьи настаивают, что род его от уральских вогулов. Долго на одном месте Агираш не сидит, шастает по Югре, аки медведь-шатун. Еще говорили, что при нем живет зверек-горностай и что когда шаман к духам в камлании за советом уходит, тот зверек ему навместо проводника. И еще сказывают, что глазами гагары он зреть способен. Где б та птица ни оказалась, через ее глаза и он ту землю зрит. А больше ничего и не знаю.
- Не густо… - заметил Мурзинцев.
- Но и не пусто, - упорствовал толмач. - Вогулы с остяками народ недоверчивый, лишнего из них клещами не вытащишь. То, что мне ведомо, я по крохам годами собирал. Ты пойми, Степан Анисимович, каждый вогул от Конды до Сосьвы, каждый остяк от Сургута до Карымкара, да и вся северная самоядь Агираша знают, за отыра его почитают, заступника в нем находят. А такое на ровном месте не родится. Посему он и вправду могучий шаман, ибо силою трех народов питается, может и Ас-ики с обских глубин вызвать.
- Да на что ему сие?! - удивился сотник.
Рожин помолчал, обмозговывая ответ, Мурзинцев не сводил с него глаз.
- Думаю, чтобы нас задержать, - ответил толмач. - А вогулы тем временем святыни на Белогорье свернут и увезут подальше. Так что Обский старик еще много нам напакостить может.
- Бога душу мать! - не сдержался Мурзинцев и метнул гневный взор на Хочубея, который теперь являлся причиной их заминки.
- Не поминай имя Господне всуе! - гаркнул на него пресвитер. - Вы, маловерные, то ли забыли, что Господь с нами! Богу угодное дело в любом раскладе свершится, и то, что напокамест вазнь шайтанщику улыбается, ничего не значит! Сатана в мелочи побеждает, да в крупном завсегда проигрывает!
После этого заявления все притихли, да и разговор себя исчерпал. Самовар закипел, и Лис всем наполнил кружки. Долго сидели молча, сербали горячий чай, но потом вдруг взял слово Семен Ремезов, до этого не проронивший ни слова, хотя толмача слушал с интересом и даже временами что-то записывал.
- У батьки есть память дьяка Переяслова, в ней говорится о рыбном промысле на Иртыше и Оби. Так вот имеется там упоминание о рыбинах непомерной величины. В 1678 году прасол (имя запамятовал) привез в Тобольск щуку длиною в сажень и два аршина, сторговал ее у остяков. Год спустя в той же памяти упоминается налим длиною в полторы сажени и весом в пять пудов. Также память указывает на 1682 год, когда нанятые рыбопромышленником Заславским остяки выудили щуку длиною в полторы сажени. Важила она под семь пудов. Сдается мне, Степан Анисимович прав: по реке и рыба.
На такое научное обоснование случившемуся с Хочубеем стрельцы снова загомонили, но теперь с облегчением.
- Байки твои интересные, Рожин, да ученость нам истину глаголет! - постановил Васька Лис и тем на разговоре крест поставил.
Но Рожин даже не улыбнулся. Он смотрел поверх стрелецких голов на близстоящую сосну. Там, притаившись на самой низкой ветке, высунув из-за ствола коричневую мордочку, следил за путниками пушистый зверек, с глазками, похожими на смоляные капли, малюсенькими круглыми ушками и пятнышком белого меха на грудке. Встретившись с Рожиным взглядом, горностай юркнул за ствол и был таков.
Самаровский чугас
Проснувшись поутру, путники первым делом шли взглянуть, как там их раненый товарищ поживает. Чувствовал себя Хочубей неважно. Жар немного спал, но слабость стрельца одолевала, а попытка помочиться причинила такую боль, что стрелец и пять минут спустя скулил и обильно потел.
- Ты воды много не пей, терпи, потому как каждое испускание мочи заживлению не способствует, а тебе муку приносит, - наставлял Семен Ремезов, засветло уже хлопотавший подле больного.
За ночь натопился деготь, и лекарь, смешав его с медвежьим жиром, залепил той няшой Хочубею рану на ребрах, в паху сменил мох, разболтал очередную порцию коричневой жижи, заставил стрельца глотнуть.
- Смотри-ка, оклемался вроде, - у Мурзинцева от сердца отлегло. - А Семен-то не зря голову на плечах носит!
- Ум бороды не ждет, - присоединился к похвалам лекарю Демьян Перегода.
Семен смутился, потому как и в самом деле единственный из путников бороды не имел.
- Чем ты его отпаиваешь? - поинтересовался Демьян.
- Бобровой струей.
- О как! Так что, Егор, за выздоровление будешь благодарить Ремезова и бобров.
Подошли Лис с Недолей, присели подле пострадальца. Хочубей крутил головой, таращился на товарищей и спрашивал, что такое с ним приключилось.
- Глупость с тобой приключилась, Егорушка, - ласково, как чаду, ответил на то Васька Лис. - И случилась она с тобой еще при рождении.
- Ты, Егор, знатный рыболов оказался, - вторил Лису Недоля. - На твой уд такая щукенция клюнула! Эко, как ей твой червь приглянулся! Ты давай поправляйся, мы и дальше на него рыбу брать будем!
- И почто нам неводы о коряги рвать, коли одной такой рыбиной мы на три дня себе харч обеспечим! - сыпал остроты Васька.
Мурзинцев с Семеном засмеялись. Рожин стоял поодаль, вглядываясь в Иртыш, на смех обернулся, но не проронил ни слова.
- А еще скажи нам, Егор, ты рыбину рассмотрел? Крест у нее на голове был? - уже серьезно спросил Недоля.
Но Хочубей щуку видел всего мгновение. Улетая с палубы, рассматривать ее стрельцу было некогда, да и не понимал Хочубей, о чем Игнат спрашивает.
- Ладно, хватит мужика изводить, - сказал Перегода. - Ему-то теперь не до смеху. Что с ним делать-то, Анисимович?
- Что скажешь, Семен? - обратился сотник к Ремезову. - Долго ему бревном валяться?
- Неделю, а может, и дней десяток.
- Мда-а-а… Что ж, в Самаровском его оставим, на обратном пути подберем.
Затем сотник велел греть недоеденную вчерашнюю кашу и будить остальных. Час спустя, потрапезничав, перенесли Хочубея на судно, уложили под навес, расселись на веслах. Струги отошли от берега и под слепящей ярью утреннего солнца, которое, казалось, надувало паруса не хуже ветра, побежали по густо-коричневой воде, на север, к Белогорью, к такому близкому Медному гусю.
К вечеру добрались до Реполовского погоста, русской деревушки на дюжину изб, заночевали, с зорькой двинули дальше.
До Реполовского Иртыш петлял и извивался как уж, то сужаясь, уходя в глубину, то разливаясь версты на три. Но за деревней в него впадала Конда, потому Иртыш, и так напитанный талыми весенними водами, тут разошелся, левый берег могучим плечом отодвинул и до самой Оби все ширился, так что на подходе к Самаровскому яму заливом разлился.
Самаровскую гору путники приметили верст за двадцать. День шел к завершению, и вечернее солнце красило небо густо-оранжевым, посыпая темную воду Иртыша золотой рябью. Тайга по далекому берегу казалась щетиной скошенной травы, и гора возвышалась над нею, словно круп лося-великана, прикорнувшего на поляне отдохнуть. В лучах заходящего солнца Самаровский чугас лоснился сине-зеленой шерстью, правда, в нескольких местах виднелись светло-песочные проплешины, словно по линьке мех лоскутами отвалился.
- Ух!.. - выдохнул Семен Ремезов в восхищении.
На этот раз он был на ведомом струге, потому как раненого Хочубея поместили сюда же.
- Величава, зараза! - согласился с ним Перегода.
- Алексей Никодимович, а что вогулы про ту гору сказывают? - спросил Ремезов толмача.